Кино по-«Кукчински» Искусство

Автор Николай КРАСИЛЬНИКОВ

Кино для нас, Джар-арыкских мальчишек, было явлением особенным. Ибо телевидения у нас ещё не существовало. И если кто-нибудь из ребят вдруг заговорил о ящике с голубым экраном, который сам (стоит включить вилку в электрическую сеть) показывает кино, или концерт, или путешествия, или футбольный матч, его бы просто подняли на смех. Ведь события, о которых пойдёт речь, полувековой давности. Время моего детства, детства моих друзей…

Знакомство с кинематографом для меня началось в летнем кинотеатре «Кукча». Неподалёку от того места, где трамваи №8 и №11, невероятно скрипя на поворотах и рассыпая искры, совершали круг, и где была их конечная остановка.

Сам кинотеатр, как мне помнится, был небольшим, но вместительным. Окружённым высокой кирпичной стеной, которая по одну сторону отгораживала его от старинного узбекского кладбища, а по другую от широкой пыльной улицы. Вдоль этого нашего «проспекта» шумели листвой высокие пирамидальные тополя и чинары. На радость всем пацанам и на горе — всесильному Кудрату-палвану. Блюстителю порядка, сторожу и по совместительству контролёру. Ведь это от него зависело, пройдёшь ли ты с достоинством через заветную дверь, ведущую к заманчивому зрелищу, или останешься — безбилетный и униженный — на улице…

Именно он, немолодой уже сторож Кудрат-палван, олицетворял собою для нас, мальчишек, отечественный кинопрокат.

Поскольку он был лицом главным — главнее самого директора, которого мы никогда и не видели, на нём особо хотелось бы остановить ваше внимание.

В молодости Кудрат-палван был бродячим цирковым артистом. И не просто артистом — истинным народным самородком. Такие люди вызывали у взрослых почтительное удивление, а у мальчишек — восторг и восхищение.

На шумным базарных площадях и на весёлых празднествах Кудрат-палван показывал непревзойдённое мастерство циркача — легко подкидывал одной рукой четырёхпудовые гири, поднимал на плечах стол с гостями, а ещё мог пройти с завязанными платком глазами.

Это и прибавило к его законному имени приставку «палван». Кудрат-палван — Кудрат-силач! А как иначе скажешь?..

Вначале его имя произносилось с должным уважением. Но потом… Права народная поговорка: береги честь смолоду. Стоило Кудрату-палвану лишь однажды пренебречь этой мудрой заповедью…

Старики рассказывали, что всё случилось на тое у муллы Нишан-бая. Перед выступлением налили простоватому богатырю для «куражу» полную касу водки. У «благочестивого» муллы эта «святая вода», кстати, не переводилась и в будни, не то, что в праздники. Кудрат-палван, хваставший тогда своим богатырским здоровьем, осушил её единым махом.

Один из гостей протянул ему закуску: пирожок-самсу.

— Йие, что для такого палвана одна самса? — подзадорил вдруг кто-то. — А ну, несите сюда весь ляган!

Этот «кто-то» оказался базаркомом Тилля-скрягой, по прозвищу Сухой персик. Дом заведующего базаром неспроста был набит паласами и коврами, а во дворе гуляло целое стадо баранов и несколько коров.

Вот этот-то Сухой персик, елейно улыбаясь и вроде не обращаясь ни к кому конкретно, спросил:

— Сколько наш Кудрат-палван за один присест может съесть самсы?

— Не знаю, — развёл руками силач. — Когда как…

— А если на спор?

Кудрат-палван был молод и азартен. Он смерил сквалыгу базаркома презрительным взглядом:

— На что спорите, уважаемый?

— На корову, — «не поскупился» на сей раз базарком, впрочем, уверенный в победе.

Гости притихли.

— Вас устраивает, если я съем семьдесят штук самсы?

— Об-бо! — раздался поражённо-одобрительный гул голосов.

— Хош, — взвизгнул Сухой персик, потирая пухлые ладошки, в предвкушении небывалого зрелища и приращения поголовья своего стада.

Кудрат-палван, не спеша, принялся за дело. Запивая зелёным кок-чаем, правда, не без труда, он одолел условленное количество самсы.

Гости громко восхищались, поздравляли силача, похлопывая по плечам. Сухой персик же промокал взмокший лоб большим платком и поминутно тяжело вздыхал. Будто это не Кудрат-палван, а он сам одолел столько снеди.

Однако ничего не поделаешь: уговор есть уговор. К тому же вокруг столько свидетелей. Поднялся Сухой персик, и вскоре рядом с Кудратом-палваном стояла, словно недоумевая, корова с базаркомова двора. Это вызвало новые шумные восторги гостей. И Кудрат-палван снова не удержался от соблазна удивить их. Это и явилось его роковой ошибкой.

Он опустился под корову, крякнул, поднял её на саженьи свои закорки и на заплетающихся ногах потащил по кругу.

Как и следовало ожидать, завершая первый круг, Кудрат-палван вдруг упал… Едва живого, его с трудом подняли и отнесли на носилках домой, пригласили табиба.

Как уж там проходило лечение, неизвестно. Только после этого куда девалась былая сила Кудрата-палвана. Надорвался он. Какой ты после этого артист, тем более силач! Одна приставка к имени осталась, как горькое напоминание о прошлой славе.

Кто-то из влиятельных махаллинцев, то ли из сострадания, то ли из былого уважения, подыскал ему службу сторожа и контролёра в только что открывшемся летнем кинотеатре.

Новая работа Кудрату-палвану пришлась по душе. И кинотеатр (так громко называлось простецкое помещение) нельзя уже было представить без его ширококостной, слегка согнутой фигуры — днём облачённой в лёгкий полосатый халат, а вечером, несмотря на не стихающий зной — в строгий тёмный костюм. Правда, на чересчур строгий взгляд, с ним мало вязался носовой платок, смоченный в воде и с четырёх концов завязанный на узелки (так, по крайней мере, легче было переносить жару лысой голове палвана). Однако мы, ребята, целиком как есть принимали Кудрата-палвана, на загорелом тщательно выбритом лице, которого всегда блуждала странноватая, грустная усмешка.

Сезон в кинотеатре обычно открывался в начале мая, когда в наших краях окончательно устанавливалась ясная погода. И продолжался он до глубокой осени. До первых дождинок и последних дозревающих дынь и арбузов.

Поэтому мая мы, пацаны, ожидали с нетерпением. Не меньше, чем каникулы. Будет где проводить время вечерами! Притом имелось в виду даже не столько лицезрение фильмов, сколько связанные с этим приключения.

В середине месяца, когда жара давала уже знать о себе, я, с разрешения родителей, устраивал свой ночлег на плоской глиняной крыше сарая. Здесь как-никак было немного прохладнее. Звёзды над головой, лёгкий ветерок… Со стороны посёлка Назарбек ветерок приносил еле уловимый запах степных отцветающих трав, цветов. Славно было, подложив кулаки под голову и глядя в ночное небо, мечтать о чём-нибудь хорошем.

А когда вечерние звуки — звон вёдер, перебранка соседей, лай собак стихали, издалека, со стороны кинотеатра слышались голоса киногероев. Иногда так отчетливо, что я мог зримо представить, что там происходит на экране.

Картины рисовались самыми загадочными и увлекательными, такими, что я на другой день не выдерживал и просил у  матери три рубля на кино. Но слишком часто просить было неудобно (жили ещё бедновато), а желание посмотреть новый фильм было настолько велико, что я прямо-таки не знал, как поступить.

И тут однажды мне на помощь пришли дружки-приятели. Соседи и одноклассники. Яник и Сами. Отец у Яника работал парикмахером, у Сами — весовщиком на продовольственном складе.

— Эй, Колька! —  крикнул как-то вечером Яник. — Хватит скучать на крыше.  Спускайся к нам.

— Ну, чего? — буркнул я, оказавшись рядом с дружками.

— В кино хочешь пойти?

— Спрашиваешь ещё! Только где деньги взять?

— Не об этом речь, — придвинулся ко мне Яник. — Кудрат-палван так пропустит. Надо только ему помочь.

— Как?

— Пойдём с нами, увидишь, — хлопнул меня по плечу Сами.

На месте выяснилось вот что. Оказывается, Кудрат-палван, чтобы облегчить свой труд, за несколько часов до сеанса вербовал двух-трёх пацанов. Нужно было полить водой из арыка площадку вокруг кинотеатра, чтобы не было пыли, и подмести внутри его под скамейками подсолнечную шелуху и другой сор. А за эту услугу он, Кудрат-палван, бесплатно пропускал на киносеанс.

— И мне пойда*, и вам хорошо, — рассуждал сторож-контролёр, ведя с нами переговоры.

Работа была нетрудной, но несколько унизительной. Правда, на что только не пойдёшь ради чуда кино! Полчаса, от силы час дружной работы — и бесплатный пропуск обеспечен.

А на экранах как раз шёл новый фильм с оглушительно-интригующим названием «Тарзан». И билеты на него раскупались в одно мгновение огромной любопытной толпой взрослых, по-детски жаждущих необычного зрелища. Где уж нам попасть! Покупать на руках билеты у каких-то тёмных личностей по невероятно завышенным ценам не было никакой возможности.

Зато как же нам льстило, когда Кудрат-палван, пропустив всех с билетами, делал нам таинственные знаки и, как особо привилегированных зрителей, быстро пропускал через дверь. За нами она громко захлопывалась, как капкан, и закрывалась на крючок.

Эта «лафа», по выражению Яника, или попросту удача, сопутствовала нам недолго. Местная шпана быстро разнюхала о наших «льготах». Работы-то всего на полчаса — и, пожалуйста, проходи свободно! Как не польститься на такое?..

Выждав удобный момент, когда мы — я, Сами и Яник — шли переулком на свою «законную» работу, дорогу нам преградили три здоровенных верзилы.

Один из них, в клетчатой кепке и золотой «фиксой» во рту, процедил сквозь зубы:

— Ша, сикилявки! Кончилась ваша малина. Теперь дайте поработать нашим пацанам.

Другой, пониже, коренастый, вытянул из кармана расклешённых брюк ножичек и повертел сверкающим лезвием перед нашими лицами.

— Видали? Если ещё раз встретим вас с вёдрами — живо отправим туда, — и он махнул в сторону кладбища. — А теперь, бр-рысь отсюда!

Мы, опустив понуро головы, как побитые, побрели обратно домой. А вслед долго ещё неслись свист, хохот и улюлюканье… Удар по мальчишескому самолюбию был нанесён жестокий. Но пришлось молча, не сговариваясь, проглотить горькую пилюлю…

Детство, однако, хорошо ещё и тем, что быстро забываются всякие обиды.

Через неделю в кинотеатре стали показывать «Чапаева». Мы уже видели этот фильм, но ведь его можно смотреть бесконечно. Вечером я, Сами и Яник собрались на улице. Обсуждался единственный вопрос: как попасть на «Чапая»?

— У меня есть рупь, — сказал я.

— И у меня рупь, — улыбнулся Яник. — Вот совпадение!

— Эх, — вздохнул Сами и выскреб из кармана горсть монет. — Даже на один билет не хватит, если сложить все деньги вместе…

— Как же быть? — я вопросительно смотрел на друзей.

— А что если через забор сигануть? — предложил Яник.

— Дело, — поддержал Сами.

Многие пацаны не останавливались перед таким рискованным делом. И иной раз им сопутствовала удача. А почему бы и нам не попробовать?

Перед началом сеанса мы примкнули к нашим ровесникам — таким же безбилетным охотникам до кино — кучкующимся на задворках кинотеатра. Тут выработалась своя незыблемая тактика. Нужно было выждать определённое время. Начинался киножурнал, обязательно предваряющий фильм, и тут из темноты раздавался голос самого старшего, заводилы:

— Ну, гаврики, пора!

И мы по одному, стараясь не шуметь, скатывались через невысокий дувал — полуразвалившийся забор от времени и от таких частых вылазок — на территорию кладбища. Самым страшным было пробежать по нему метров сто к высокой стене кинотеатра, где пацанами терпеливо и предусмотрительно были проделаны выемки и выступы, чтобы облегчить «штурм» неприступной крепости.

Во время перебежки всегда почему-то казалось, что за тобой кто-то гонится. По лицу и рукам больно хлестали кусты. Под ногами путалась густая трава, словно хотела остановить. Первый раз я даже с испугу упал. А когда поднялся, топот ног уже затих, и рядом никого не было. Тихо. Только от луны латунно светились над холмиками могил сотни полумесяцев. Будто с неба они опустились на землю отдохнуть. Сделалось жутко. Возвращаться назад боязно, идти вперёд — тоже. Как быть? Уже не рад и фильму.

Но тут откуда-то со стены слышу вкрадчивый голос Яника:

— Колька, ты где?

— Я… я — здесь!

— Лезь сюда.

Яник, оказывается, совсем неподалёку от меня, метрах в пятнадцати. Остальные пацаны — там же. Облепили стену, укрытые тёмными кронами кладбищенских деревьев.

— Давай руку, — шепчет Сами.

Я подаю — и оказываюсь рядом с друзьями.

На экране продолжает идти киножурнал. Никому до нас нет дела. Зрители переговариваются между собой, лузгают семечки. Кто-то шикает на соседа:

— Да тише вы!

Нам отсюда хорошо видно, что происходит на экране и в рядах. Но мы выжидаем момента, чтобы попрыгать вниз и раствориться среди зрителей. Только этот момент выпадает не сразу.

Вот уже на экране и сам Чапаев, скачет в бурке на коне.

Эх, неужели весь фильм так и просидим на стене?! Но тут внезапно экран гаснет; у киномеханика какая-то заминка. Люди, так грубо оторванные от зрелища, начинают негодовать — топать ногами, свистеть, кричать:

— Са-а-пож-ник!

— Па-ар-та-ч!

— Ха-ал-тур-щик!

Вот тут-то и надо не зевать. Все мы разом, словно груши с деревьев, осыпаемся наземь и рассыпаемся между скамеек. Некоторые зрители-шутники кричат вдогонку:

— Лови его, держи!

Да где там, нас уже и след простыл.

Между рядов запоздало появляется Кудрат-палван.

— Где? Кто? Покажите мне.

На огромном белом полотне возобновляется картина. Наступает относительная тишина. Чапаев всё так же в бурке летит на врага.

— Где? Кто? — продолжает спрашивать Кудрат-палван, пристально заглядывая в лица.

Но зрители уже недовольно начинают шикать на него:

— Не мешай смотреть. Потом найдёшь…

А мы сидим не шелохнёмся — ни живы и ни мёртвы, но несказанно рады: пронесло!

Правда, после одной из таких вылазок Кудрат-палван остановил сеанс, включил свет и стал у всех пацанов проверять билеты. Самые отъявленные озорники, которые были уже на примете у строгого сторожа-контролёра, не дожидаясь, пока их настигнет заслуженная кара, добровольно кинулись из кинотеатра, отбросив крюк на дверях. К этой ватаге примкнул  и наш приятель Сами. Мы же с Яником решили — будь что будет! — сделали серьёзный вид и уставились на пустой экран.

— Ваши билеты? — раздался над нами официально-беспристрастный голос Кудрата-палвана.

— Я… я… потерял, — солгал Яник.

— А у тебя?

— Нету, — только и сказал я, опустив голову.

— Хоп, — злорадно улыбнулся Кудрат-палван и схватил Яника за ухо, а меня за шкирку. — Сейчас я вам покажу, как ходить в кино без билета…

Он поволок нас к выходу. Зрители что-то кричали вслед: то ли негодовали на нас, то ли на жестокость контролёра.

— Ой, ой, больно! Отпусти, — вопил Яник.

— Мал-мал, терпи, — мстительно ликовал Кудрат-палван. — В милиции отпустят.

Тут Яник изловчился и больно укусил его за локоть. Сторож с воплем разжал пальцы, заодно отпустил и ворот моей рубашки. Вокруг захохотали.

Этой паузы хватило, чтобы пулей вылететь на улицу. Нас настигло лишь запоздалое, относящееся к Янику:

— Ай, шайтан! Поймаю, обязательно сдам участковому.

Эту угрозу я с полным правом принял и на свой счёт.

— Эх, вы! — сочувственно встретил нас на улице терпеливо дожидавшийся Сами. — Надо было убежать с нами. Тогда бы не попались.

— Иди ты к чёрту! — окончательно разозлился Яник, ощупывая ухо.

Грустными разошлись мы по домам, так и не успев посмотреть кино. С того момента дорога туда нам прочно была заказана. Во всяком случае, на долгое время, так думали мы.

Вечерами, когда на небе загорались высокие летние звёзды, я, как всегда, лежал на глиняной крыше сарая.

Слушал, как где-то далеко-далеко на поворотах устало скрипели поздние полупустые трамваи. Иногда со стороны кинотеатра отчётливо слышались голоса героев какой-нибудь новой кинокартины.

Как-то утром Яник с сожалением сказал:

— Давно мы с тобой, Колька, не ходили в кино.

— Что поделать? — вздохнул я. — Сами виноваты.

— Не сами, а Сами! — поправил ударение Гарик и засмеялся. — Совсем стал домашним, даже на улицу не показывается. Надо бы позвать его.

— Вечером, — сказал я.

В кинотеатре уже целую неделю крутили новый индийский фильм «Бродяга». Вся пацанва уже успела посмотреть по два-три раза эту офигенную, захватывающую, страшную и смешную одновременно картину.

На улицах, в магазинах, на базарах, на трамвайных остановках — всюду малые и взрослые напевали полюбившуюся грустно-озорную песню из этого фильма:

Бродяга я, а-а-а-а,

Бродяга я, а-а-а-а…

И, кажется, только мы упустили «Бродягу», в роли которого снялся знаменитый Радж Капур. Ох, как обидно сделалось за себя!..

И вот вечером мы — три неразлучных друга — снова появились возле кинотеатра. Денег на билеты, разумеется, не было. Снова сигануть через забор? Но не ловиться же во второй раз! Хорошо, тогда сравнительно легко отделались. А если бы увидел кто из соседей? Стыда потом не оберёшься. Прошмыгнуть между взрослых незамеченным, как это пытаются многие смельчаки? Рискованно, да мало шансов. У Кудрата-палвана глаз острый и рука тяжёлая.

Но есть, есть ещё одна неиспользованная возможность! Высоченные чинары и тополя, что растут на центральной улице со стороны кинотеатра. Их толстые ветки каждый вечер, словно большие птицы, облепляли наши сверстники. Правда, руки и ноги скоро уставали, затекали, и велик был риск свалиться, но, как говорится¸ охота пуще неволи. Зато отсюда хоть что-то видно.

Плох был этот вариант ещё и тем, что после начала сеанса Кудрат-палван обычно брал свою трёхаршинную жердь и сгонял ею пацанов с деревьев как кур с насеста. Лишь самые смелые и ловкие забирались туда, куда и жердью не достать, на самые верхушки, и оставались там до конца, прячась в густой листве.

Но тут, по счастливому стечению обстоятельств, оказалось, что кто-то из обиженных сорванцов буквально на днях выкрал злополучную жердь и отдал её местному чайханщику на растопку за кулёк конфет-подушечек.

Поэтому, хотя Кудрат-палван был зол, как никогда, мы — я, Сами и Яник — храбро заняли «удобные места» на одном из высоких тополей.

Фильм захватил нас, и долгие две серии для нас пролетели незаметно.

А когда на экране засветилось слово «Конец» и зрители с шумом начали покидать свои места, мы с удивлением обнаружили, что все тополиные и чинаровые «ярусы», за исключением нашего… пусты. Куда же девались остальные пацаны, когда они успели попрыгать на землю?

Ничего-то мы этого не заметили. Зато Яник, глянув вниз, тихо присвистнул. Я и Сами тоже посмотрели вниз. Рты у нас так и пораскрывались от удивления и… страха.

— Слезайте, голуби мои, слезайте! — улыбался радостно Кудрат-палван.

Он топтался у подножия нашего тополя, широко раскинув руки, словно для объятий.

— Как бы не так! — огрызнулся Яник.

— А, это ты, кудрявый! Я тебя сразу узнал… Это ты укусил меня, — мирно «ворковал» Кудрат-палван, чуя, что мы в положении безнадёжном. — Вот сейчас вы сами спуститесь, и я вас с удовольствием препровожу в мехмонхану* к участковому…

— Так мы и спустились, жди, — снова съязвил Яник.

— Хоп, подожду, — удовлетворённо ответил нам бывший покровитель, а ныне  коварный враг, и уселся под деревом. Да так уютно, словно приготовился здесь ночевать.

Все давно разошлись. Кругом было пустынно, тихо. И только листва, поблёскивая в свете фонарей, мерно и успокоительно перешёптывалась под набегавшим ветерком.

— Что же делать? — шёпотом поделился я с Яником.

— А ничего, ждать…

— Скоро меня мать искать кинется, — вздохнул Сами. — Плакать будет. А у отца один разговор…

— Тогда прыгай на землю и беги домой, — мрачно посоветовал Яник. — А то нас не ищут. Сидим же.

— Нет уж! Как вы, так и я.

Помолчали. Да и о чём говорить? Нужно только выдержать: кто первым сдастся. Не может же Кудрат-палван всю ночь просидеть вот так под деревом? Это он так, видно, пугает нас…

Вот уже и последний трамвай сделал круг и звякнул колокольчиком.

— Эй, голуби, живы-здоровы? — сонно поинтересовался сторож.

Ему кинотеатр сторожить положено, а он тут с нами. Непорядок же!

— Пока да, — ответил за нас Яник. — А что?

— Хоп, сидите…

— А вы скоро, Кудрат-ака, уйдёте? — не выдержав, спросил Сами.

— Вот поймаю вас и уйду.

— Лови, лови, птицелов, — поддел Яник не столько со злости, сколько от отчаянья.

— А с тебя, кудрявый, — заметил ему Кудрат-палван, — будет двойной спрос. Первый за покусанную руку, а второй — за украденную жердь. Это ты её украл? Сознавайся!

— Никакой жерди я не воровал, — отрезал Яник. — А за руку укусил… Так вы же мне ухо чуть не оторвали. Разве это положено?

— Ну, это… мы выясним, что к чему, у милиционера, — сторож притворно зевнул, давая понять, что больше дискутировать не намерен.

Снова наступила тишина.

Томительно тянулось время.

Вот уже где-то со двора сонно и хрипло прокричал первый петух…

Но тут Яник беспокойно стал ёрзать на ветке и странно пыхтеть. Я подумал, было, что у него немеют ноги. Но он вдруг решительно расстегнул верхнюю пуговицу штанов…

В ту же минуту Кудрат-палван соскочил с места.

— О-хо-хо, негодяй, паршивец! — завопил он. — Ну, я тебе сейчас покажу…

Он смешно и неуклюже завертелся вокруг дерева, стал выискивать какой-нибудь ком глины или палку.

Но, не найдя ни того и ни другого, в полной растерянности кинулся к небольшой тёмной пристройке, где у него находилась метла.

Этой минуты нам как раз и хватило, чтобы попрыгать с дерева и благополучно избежать неминуемой кары. Конечно, если не считать материнских слёз и страшных отцовских посулов на ближайшее будущее в случае повторения подобной ночной отлучки.

— Ай, да Яник! Молоток! — хвалили я и Сами на другой день нашего друга.

— Вы что? — краснея, отвечал он и опускал глаза. — Вы думаете, я нарочно? Просто приспичило…

Радость наша, как выяснилось вскоре, оказалась преждевременной.

В тот же день Кудрат-палван прямо на работе навестил отца Яника.

— Вай-вай, Абрам-ака, — пожаловался он. — Вы такой уважаемый человек, достопочтенный семьянин, а сын ваш, прямо скажу, шалтай-балтай, никудышным растёт. Дерзит старшим, кусается, а вчера… — Кудрат-палван, оглядываясь на клиентов, припал к уху парикмахера. — Надо же до такого додуматься!

Отец Яника внимательно выслушал сетования Кудрата-палвана, поблагодарил его и пообещал разобраться во всём немедленно.

Вечером мы втроём как раз проходили мимо парикмахерской. Вот тут-то Абрам Моисеевич и подозвал нас к себе. Клиентов уже не было. Небольшая уютная комната была уставлена зеркалами, картинками с большеглазыми красавицами и райскими павлинами. На столике мастера всевозможные флаконы, сверкающий никелем инструмент. Липучие ленты с приклеенными мухами. Именно они почему-то запомнились мне. Словно мы сами вляпались в чего-то…

— Выкладывайте, засранцы, а я слушать буду, — обратился Абрам Моисеевич к нам. — Что ви там нашкодили с кинодеятелем Кудратом?

Миссию ответчика взял на себя Яник, и ничего не приукрашивая, рассказал отцу всё, как на духу.

— Да-а, — произнёс Абрам Моисеевич, — но ви, всё равно не дружите с головой. Разве дядя Абрам не дал бы вам денег, если бы ви попросили? Разве бы Кудрат-палван не пропустил вас, если бы ви, как воспитанные дети, подошли к нему и разъяснили ситуацию? Ничего бы дурного не стряслось, поступи ви наоборот. Кудрат-палван  положительный человек. Я давно его знаю. У него нет своих бала*. Он одинок. Вот когда ви сами обрастёте пейсами, поймёте, как жестоко быть одному… Идите к нему и просите категорично извинения. Хорошее слово, сказанное от чистого сердца, целебнее бальзама.

На другой день мы поступили так, как нам посоветовал Абрам Моисеевич.

Кудрат-палван сразу подобрел, расплылся в улыбке, а потом, что-то вспомнив, даже расхохотался. А вслед за ним и мы.

Теперь за незначительные услуги — поливку деревьев и цветов, уборку его дворика — он бесплатно пропускал нас на любой фильм. И мы были ему безмерно благодарны. А прежние обиды развеялись из памяти как плохое кино…

Жаль только, что Кудрат-палван через два года скончался. Внезапно. От сердечного приступа.

К тому времени мы уже заметно повзрослели. Появились новые, отроческие заботы. А потом и первая любовь. Работа. Быстро летят годы…