Владимир Гольдшмит История Ташкентцы

Прислала Элеонора Шафранская.

Не могу в своих записках не рассказать о Владимире Гольдшмите (Гольдшмидте) – проповеднике красоты, гипнотизере (он, кажется, был учеником В.М. Бехтерева), тем более, что трудно найти более легендарную личность – вот лишь некоторые эпизоды. Знаю их не только по рассказам отца, но и самого Гольдшмита.
Самая знаменитая история – о том, как он сам открыл себе памятник. В «Хулио Хуренито» Ильи Эренбурга описано, как один «футурист жизни» поставил себе памятник перед Большим театром в Москве.

Годы ленинской монументальной пропаганды. По всей Москве ставятся памятники революционерам и вообще великим людям (в списке, составленном А.В. Луначарским, был и М. Врубель, но его поставить не успели). Памятники делали преимущественно левые художники из гипса, и долго они не стояли по разным причинам. Вот в этой неразберихе Владимир Гольдшмит заказал Василию Ватагину скульптуру. Когда она была готова, а Ватагин делал ее с натуры, и отлита из гипса, Гольдшмит пригласил своих друзей на открытие. На телеге привезли скульптуру и поставили завернутую, как и полагается, белым покрывалом на какой-то освободившийся постамент перед Большим театром. Собралась огромная толпа. «Снять шапки, – громогласно объявил Гольдшмит, – я футурист жизни, открываю памятник себе». И… сдернул покрывало. Перед изумленной толпой предстала совершенно обнаженная, в лучших классических традициях вылепленная фигура. Шапки сняли. Потом пошел некоторый ропот, и один из близко стоящих закричал: «Это безобразие, представить себя голым да еще как памятник!» На что Гольдшмит спокойно ответил: «Вот если бы изображены были вы – было бы действительно безобразие (общий хохот), а я футурист жизни, проповедую красоту духа и тела!» После этого со своей компанией Гольдшмит направился в артистическое кафе напротив и весело отметил этот замечательный факт. Правда, скульптура простояла несколько часов, а потом снова приехала телега, но уже с милиционерами. И памятник был увезен в неизвестном направлении.

А в Ташкенте Гольдшмит, приехавший с сеансами гипноза (он обладал такой силой, что мог в парке загипнотизировать целый взвод красноармейцев), решил жениться, и свадьбу праздновали в доме отца, Волков танцевал свой особый «собачий танец», называвшийся «лишманиозом»¹. Это сейчас бы назвали рок-н-роллом. Волков делал невероятные прыжки, но в потрясающем ритме, мог подпрыгнуть и, оттолкнувшись от голландской печки, оказаться на шее присутствовавшей дамы. В экстазе он схватил самовар и разбил его об пол. К утру свадьба закончилась, но хватились невесты, а ее нет. Оказывается, ее выкрали родители, решив, что Гольдшмит ее загипнотизировал, чем, по его словам, он никогда не пользовался, лишь раз, в годы революции, когда ему надо было срочно ехать в Москву, а билетов, конечно, в кассе не было, он протянул кассирше, как мандат, совершенно белую пустую бумажку и тут же получил билет…

Волков и Гольдшмит пошли «отбивать» невесту. Дверь дома была крепко заперта, но, как вспоминал мой отец, он подзадорил великана Гольдшмита надавить плечом на косяк, и Гольдшмит, вполне в духе тех дебошей, которые они вместе с Куприным устраивали в кавказских ресторанах, выставил дверь вместе с косяком. Невесту не нашли, но приехала милиция, и оба были арестованы. Когда их вели в участок, то мальчишки кричали: «Футуристов ведут».

Отец любил бродягу Гольдшмита, который вел совершенно фантастический образ жизни. В ранней молодости он поступил юнгой на корабль и, оказавшись в Индии, нырял за монетами на морское дно, куда для забавы бросали их европейцы, чтобы заставить мальчишек-индусов прыгать за ними.

Очутившись в Каире без копейки денег, Гольдшмит, обладавший громадной физической силой (недаром дружил с силачом Иваном Безродным), решил выступить в цирке в качестве борца. Но язык? Как договориться? Он идет на большой каирский базар и по-русски выкрикивает: «Мне нужен переводчик!» Спустя несколько часов к нему подходит араб и говорит по-русски: «Я могу быть вашим переводчиком». Они идут в цирк, и Гольдшмит, уложив на ковер несколько борцов, получает гонорар и отправляется дальше…

В Сибири, где-то, может быть, в Омске, он, чтобы заработать денег, берется сделать громадную голову Маркса. Лепит из глины, и вроде неплохо получается, но он не знает, что глина не удержится без каркаса, и утром видит, что «скульптура» поползла. Аванс был получен, и он благополучно с ним бежит… Мог бы привести еще кучу историй, тем более, что слышал их не только от отца, а от самого Гольдшмита. Я его знал с очень раннего детства. Помню, что еще где-то в году 36-ом был с отцом и мамой в старом городе², где он, приехав на сеансы гипнотизера, снимал комнату в узбекском доме – она вся была декорирована шелками, а он был как маг и волшебник. Отец мой не пил вина, но здесь Гольдшмит его все же подпоил, шли мы домой по старому узбекскому городу, и отец пытался зайти в каждую калитку. Мама его еле-еле удерживала от такого шага. Ведь была ночь… А потом Гольдшмит переехал в Ташкент и поселился за полквартала от нашего дома. Оба они, отец и Гольдшмит, без конца вспоминали былое, но Гольдшмит, по словам отца, стал меньше ростом и потерял не только гипнотическую силу, но и дар распознавать людей. Когда-то он предостерегал отца от возможности измены его друзей, что действительно происходило, но теперь он уже не мог распознавать явных врагов моего отца. Умерли они в один год – 1957-й. Гольдшмит раньше, но я не сказал об этом отцу – он был тяжело болен, опять началась травля со стороны художников-врагов, а прошлые друзья действительно его предали… Но Владимир Гольдшмит остается легендой и теперь, так же, как и Александр Волков. Это были два поэта-бродяги. Они были поэты жизни. Слышал, что Гольдшмит тоже писал стихи и будто бы, что теперь издается. Не знаю. Знаю только, что весь его архив, а он многие годы занимался теорией индийской йоги, писал воспоминания, попал в руки каких-то мошенников и бесследно исчез.

¹Болезнь, передававшаяся москитами от собак.
²Речь идет о Ташкенте.

Валерий А. Волков. Владимир Гольдшмит // Мастер «Гранатовой чайханы». М., 2007. С. 55.

Как-то проходя улицей Нового города, увидел афишу: «Кругосветный путешественник и гипнотизер Вольдемар Хольцшмидт». Далее следовали разные пояснения, уточнения: где, когда и так далее. Я встречал его много раз в жизни. Впервые в Омске. Еще в дореволюционное время. Он шел по мосту большой, полуобнаженный, великолепный, как гладиатор на картинке. Мы, парнишки, издали дивились этакой красоте. Шептали: «Это футурист духа – Владимир Гольдшмидт». Гольдшмидт ломал о свою голову доски и проповедовал свободную любовь. Я был мал. Я не видел, как он доски ломал. И в области свободной любви остался непросвещенным. Я познакомился с ним в Самарканде в 1924 году. Передо мной стоял солидный дядя в дорогом костюме и с чемоданчиком в руке. Это был Вольдемар Хольцшмидт. Он развязанно, как равный о равных, говорил о Маяковском, Каменском, называя их запросто: Володя, Вася. Меня он сразу же стал называть Витя, а я его дядя Володя.

Позже я читал, что он имел какое-то отношение к «Кафе поэтов»²³. У него были автографы, стихи, записки, рукописи многих известных людей. Я повел его на Регистан. Поднялись на один из минаретов Шир-Дора. Точно с ковра-самолета глядим на древний Самарканд. Мне хотелось рассказать о своем любимом городе.

– А где здесь базар? – перебил дядя Володя.

Позже встречал я его снова в Омске, затем в Алма-Ате, потом в Ташкенте. Он выступал с сеансами гипноза. Хольцшмидт постоянно был в поездках. «Больше, больше развлечений. Это пища для души» – одна из немудрых заповедей дяди Володи. Он был то невероятным богачом, то вдруг впадал в крайнюю нужду. Но всегда мог служить рекламой бодрости. Умер он в 1954 году, в старости, в болезнях и в нищете.

Из книги: Уфимцев В.И. Говоря о себе: Воспоминания. М.: Сов. художник, 1973.