Как я нёс домой свою первую зарплату Искусство История

Автор Андрей Валюженич

Как я нёс домой свою первую зарплату

(рассказ-воспоминание)

Это случилось в начале октября 1981 года.

Днём было ещё тепло, а к вечеру становилось заметно прохладней.

В тот год я закончил среднюю школу, поступал, но не поступил в военно-морское училище, поступил на вечернее отделение факультета промышленного и гражданского строительства политехнического университета и с 8 сентября стал работать на стройке, т.е. начал свою трудовую деятельность.

Найти работу не представило особого труда.

Жили мы с мамой на жилом массиве Северо-Восток-2 напротив таксопарка. Как-то в конце августа я увидел на заборе трамвайно-троллейбусного парка, это как идти в сторону магазина «Чимган», объявление о приёме на работу в строительное управление номер 19 (СУ-19). В объявлении было перечислено кто требуется и куда нужно обращаться. Контора управления находилась в пяти минутах ходьбы от магазина «Чимган».

В отделе кадров управления я сказал, что закончил школу и хочу устроиться на работу. Меня спросили паспорт и «работают ли в стройуправлении знакомые или родственники?». Я сказал, что знакомые и родственники в стройуправлении у меня не работают, и меня устроили на работу. В тот же день меня представили главному инженеру управления, который на хорошем русском языке, но с явным акцентом проинструктировал меня: каску носить, под ноги смотреть, под кран не лезть и т.д. по технике безопасности.

И на следующий день я вышел на работу. Определили меня в бригаду Константина Кубанцева. Тогда Константину было лет тридцать семь, я обращался к нему «дядя Костя».

Бригада наша была большая, человек 25 – 30, люди всех возрастов, мужчины, женщины: каменщики, монтажники, сварщики, разнорабочие, плотники и стропальщик по имени Асентай.

Если контора стройуправления находилась рядом с Северо-Востоком, то объектов которые строило СУ было несколько и они были разбросаны по городу. Бригада Кубанцева, в которой я начал работать, поднимала четырёхэтажный кирпичный жилой дом в районе магазина «Дархан», в метрах 200 за зданием в котором находился магазин. Сейчас на доме который я строил, точнее будет сказать, «в строительстве которого есть частичка моего труда», масляной краской выведена цифра «9».

Когда я пришёл в бригаду, то полздания, два из четырёх подъездов, были уже построены. А во второй половине дома, которая ближе к дороге, первый этаж уже стоял и работы велись на втором этаже.

Добраться утром до работы было несложно. Я выходил из дома в семь сорок пять, пешком шёл до остановки «Магазин «Чимган», оттуда на автобусе или троллейбусе доезжал до магазина «Дархан», и, примерно, в восемь пятьдесят пять, т.е. за пять минут до начала рабочего дня был на объекте у нашего вагончика.

Меня поставили помогать каменщику Саиду Али. Тогда Саиду Али было лет пятьдесят восемь. В мои функции входило мешать раствор и подавать кирпичи Саиду Али. Саид Али укладывал кирпич, а я ему мешал, в смысле, помогал.

Иногда во время обеденного перерыва или вынужденного перекура по причине «кирпич есть, раствора нет» или «раствор есть, кирпича нет», к нам на объект приходил бригадир соседней ударной комсомольско-молодёжной бригады Юра Садыков. Отец Юры Садыкова, заслуженный строитель, и Саид Али после войны вместе с пленными японцами строили здание театра имени Навои, и Саид Али знал Юру Садыкова, что называется, с детства. И между Саид Али и Юрой Садыковым был такой разговор:

«Здравствуйте, Саид Али, как дела? Как здоровье?»
«Здравствуй, Юра. Спасибо. Всё хорошо. Как у тебя дела? Как здоровье?»
«Спасибо. Хорошо. Как дела дома? Младший сын ещё не женился?»
«Спасибо. Нет, ещё не женился. Как отец, мать? Как их здоровье?»
«Спасибо. Всё хорошо. Невестки – жёны старших сыновей навещают Вас? или говорят, что работы много, некогда?»
«Те, кто близко живут, навещают. Жена старшего сына вчера вечером заходила. А те, кто подальше живут, обещали на праздник приехать. Как здоровье супруги? Как сын?»
«Спасибо, Саид Али. Всё хорошо. Сын растёт. Жена с сыном дома сидит. На работу выйти собирается, говорит, скучно дома сидеть. Но я пока не хочу, чтобы жена на работу выходила. Пускай дома с сыном побудет».
«Правильно»…

Я помню этот разговор, будто слышал его вчера.

Еще в нашей бригаде работали Урал и Байназар, они, как и я, были студентами-вечерниками, учились на разных факультетах политехнического института. Оба недавно вернулись из армии, со срочной службы, служили в стройбате, в разных частях, и, вообще, до прихода в бригаду они не были знакомы. Урал был монтажником, а  Байназар –каменщиком. «Урал» значит «Уральские горы», а «Байназар» почти как русский Назар, потому и запомнил.

В ноябре, когда все стены дома были возведены, нам троим, т.е., Уралу, Байназару и мне, поручили крыть крышу шифером. Моей задачей было подтаскивать листы шифера и подавать их Уралу и Байназару. Урал и Байназар, в свою очередь, принимали эти листы, укладывали их как положено и прибивали гвоздями к деревянным стропилам.

Кроем мы крышу, кроем потихоньку, решили перекурить. Сели на только что прибитый шифер, далеко на горизонте были видны горы. Урал и Байназар закурили, я не курил. Разговорились. Урал и Байназар стали вспоминать как служили в армии. Служили в строительных частях в основном со своими земляками и, естественно, общались между собой на своём языке. И, как рассказывали Урал и Байназар, если им что-то говорили на нормальном русском языке, то есть без мата, они или не понимали совсем или понимали плохо, а «плохое слово», в смысле мат, – всё понимали. Я говорил, что термины строительные знать нужно, например, «забить гвоздь», и придумывал синонимы к слову «забить»: «прибить, вбить, колотить, приколачивать, заколачивать, ударить, долбить, стукнуть, лупить, присобачить…» Урал и Байназар говорили: «не понимаем». Тогда я изгалялся: «въе..ть, зах..ярить, прип..дячить…» Урал и Байназар говорили: «понимаем! понимаем!» И мы вместе смеялись.

Знаю, что у Василия Шукшина есть аналогичный сюжет с синонимами, но, честно скажу, я и без русской литературы в свои семнадцать лет такие слова знал.

Ещё в нашей бригаде сварщиком работал Кучкар, тоже студент-вечерник. Кучкар учился на энергетическом факультете политехнического института на пятом или шестом курсе. Тогда ему было 28 или 29 лет, и он казался мне очень взрослым. В августе следующего года, когда мы в бригаде отмечали наш профессиональный праздник День строителя, возле нашего вагончика соорудили длинный стол, стушили картошку с мясом и организовали застолье, Кучкар сидел за столом как раз напротив меня. И когда Кучкару наливали в пиалушку водку, Кучкар говорил: «болды, болды, болды».

В феврале следующего года из помощников каменщика Саида Али меня перевели в помощники плотника дяди Васи. Дяде Васи было тогда лет пятьдесят пять. Основной его задачей в бригаде было крепить опалубку для поясов сейсмической защиты здания. Технология создания сейсмопоясов выглядела следующим образом: когда каменщики ложили кирпичную кладку, то в соответствии с проектом, оставляли в кладке определённые ниши, затем сварщики вставляли в эти ниши прутья арматуры, сваривали их, затем эти ниши закрывались щитами, сколоченными из деревянных досок т.е. опалубкой, и затем в эти ниши подавался бетон. В результате всё здание было как бы опоясано армированными железобетонными прожилками – это был несложный способ сохранить здание при серьёзном землетрясении. У города был горький опыт…

Мы с дядей Васей сколачивали из досок щиты опалубки, прокаливали и рубили проволоку, привязывали опалубку, иногда вместе с монтажниками бетонировали сейсмопояса, затем снимали опалубку, и готовили её к следующему использованию.

Словечки «притянуть, затянуть» были любимыми словечками моего нового непосредственного начальника. Я сначала не понимал что он имел ввиду когда их говорил. Потом догадался: «притянуть» или «затянуть» значило «забить гвоздь».

Года за два до моего прихода в бригаду дядя Костя был в командировке в Москве, где знакомился с опытом французских строителей, которые строили гостиницу «Космос». Как-то в октябре-ноябре дядя Костя рассказывал, что французские строители работают без перекуров. Помню, тогда с большим недоверием отнёсся к этой информации, но вслух ничего не сказал.

Во время вынужденных перекуров дядя Вася был главным рассказчиком. Выглядело это следующим образом. В одной из комнат построенного уже этажа собиралось человек восемь-десять, дядя Вася садился на свою приставную лестницу, закуривал, слушатели устраивались вокруг на импровизированных стульях – четыре кирпича положенные друг на друга и рабочие рукавицы поверх них. Кто-то говорил «Ну давай, Василий, начинай», и дядя Вася, важно попыхивая сигареткой, с самым серьёзным видом начинал свой очередной рассказ-небылицу якобы из своей жизни или жизни знакомых ему людей. Сочетание наисерьёзнейшего вида рассказчика и очевидной неправдоподобности того о чём шла речь давало повод для смеха. Периодически кто-то из слушателей говорил что-то вроде: «Заливаешь, Василий». На что дядя Вася неизменно отвечал: «Было. Клянусь». И аудитория взрывалась хохотом, иногда до слёз: «Заливаешь!» Я прослушал два или три рассказа в исполнении дяди Васи, запомнил один из них, но не буду его здесь приводить так как он очень длинный и неприличный.

Дядя Вася был уважаемым человеком в бригаде, когда был трезвый. Но два раза в месяц, после получения аванса и зарплаты, каждый раз дня два-три, иногда дольше, дядя Вася был нетрезвый, в относительно рабочем состоянии, но не трезвый, и тогда он не был уважаемым человеком.

Обеденный перерыв был у нас с часа до двух (13.00 – 14.00). Как правило, дядя Костя отпускал без десяти или без пяти час человек пять с бригады занимать очередь в столовой. Обедать ходили, в основном, в кафе «Семург», возле станции метро Хамида Алимджана. Пару раз с кем-то из бригады мы обедали в столовой хлебозавода, это минут десять ходьбы от нашего объекта, но там нам не очень понравилось. Кафе «Семург» было оптимальным вариантом. Там на первом этаже во внутреннем дворике с одной стороны готовили лагман, а с другой – плов. А можно было подняться на второй этаж, там была обычная столовая с обычными «первое-второе и компот». Порция лагмана стоила, если не ошибаюсь, 55 копеек, порция плова – 72 или 76 копеек, а обед в столовой мог стоить копеек 90, плюс-минус. Таким образом, на один рубль можно было нормально поесть.

Кстати, о деньгах. Обычно утром я брал с собой денег рубля полтора-два, и этого вполне хватало доехать до работы и с работы, пообедать, и ещё, если нужно было, перекусить перед занятиями в институте.

Примерно в 13.30 народ подтягивался из столовых к вагончику. Вторую часть перерыва кто-то пытался вздремнуть, кто-то играл шахматы, дядя Вася, к слову сказать, в шахматы всех выигрывал, кто-то шумно резался в домино…

Процесс выдачи зарплаты выглядел следующим образом. Обычно в день выдачи зарплаты, как правило, после трёх часов дня, к нам на объект из конторы приезжала машина – либо микроавтобус, либо «Волга» начальника управления. В машине приезжали кто-то из бухгалтерии с деньгами, и вместе с ним – секретарь партийной организации (парторг) и секретарь комсомольской организации (комсорг). Они располагались в нашем вагончике, и рабочие бригады, прерывая работу на минут пять-семь, спускались к вагончику, в котором им и выдавали зарплату.

Когда подошла моя очередь получать деньги, я зашёл в вагончик, там за столом сидели: посередине – бухгалтер, слева от него секретарь комсомольской организации – девушка лет двадцати семи, справа – секретарь партийной организации, если мне не изменяет память, это был мужчина лет пятидесяти пяти, отставной военный.

Мне дали квиток, т.е. бумажку размером примерно пять на пятнадцать сантиметров, в котором указывалось: сколько дней я работал в сентябре, сколько денег мне начислено, какие налоги и сколько денег с меня удержано, и сколько денег мне положено к выдаче. Видно было, что квиток был отпечатан не на простой печатной машинке, а на ЭВМ.

К выдаче мне было положено 113 рублей с копейками. За год, что я работал на стройке, моя зарплата за месяц в среднем была 135 – 140 рублей, плюс-минус, но так как в сентябре я работал не с начала месяца, то мне и начислили 113 рублей.

Я посмотрел квиток. Мне объяснили, что там написано. «Понятно?» «Понятно». «Расписывайся в ведомости». Я расписался. Достали конверт с отсчитанными, очевидно ещё в конторе, до копейки деньгами. Я пересчитал, это было одиннадцать десятирублёвок – червонцев, три раза по одному рублю и металлическая мелочь – копейки. «Всё верно».

Девушка-комсорг сказала сколько денег я должен заплатить за комсомольские взносы. Я был комсомольцем и отсчитал сколько сказали. К сожалению, мой комсомольский билет не сохранился, и уже не вспомнить сколько денег тогда уплатил, но это было что-то вроде в пределах одного рубля или чуть больше, то есть, так скажем, необременительно.

После того как зарплата была получена и взносы уплачены, между парторгом и комсоргом с одной стороны, и мной с другой стороны, состоялся следующий разговор.

Меня спросили: «Выдали ли мне каску и рабочие рукавицы? ношу ли я их?»  Это был вопрос о соблюдении требований норм технической безопасности. Я отвечал: «Выдали. Ношу».

Потом меня спросили: «В котором часу с работы уходишь?» Я сказал, что меня отпускают в пять часов вечера, то есть на час раньше, чем заканчивается рабочий день у всех остальных. Это был вопрос о соблюдении требований Кодекса законов о труде о семичасовом рабочем дне лиц не достигших 18 лет.

Потом меня спросили: «Говорят вечером учишься где?» Я отвечал: «Да, учусь. Факультет ПГС политехнического института». «Это где-то недалеко?» «Да, минут пять-семь ходьбы отсюда. На Якуба Колоса». «Повезло». Это был разговор «за жизнь».

В течение часа, или меньше бригада по выдаче зарплаты и сбору партийных и комсомольских взносов заканчивала свою работу на нашем объекте и уезжала на другой объект. А часть мужской части нашей бригады сбрасывалась и отправляла гонца-добровольца в ближайший магазин за спиртным. За время моей работы на стройке я ни разу не участвовал в подобном мероприятии. Как-то пытались меня привлечь, но я категорически отказался, правильнее сказать, отказался в резко категорической форме, и больше меня просто не спрашивали на эту тему.

Минут через пятнадцать-двадцать гонец-доброволец возвращался из магазина с бутылками, и для части мужской части нашей бригады, несмотря на то, что до шести часов вечера было ещё далеко, рабочий день фактически заканчивался. История, как известно, не знает сослагательного наклонения, но можно с уверенностью сказать, что если бы зарплату привозили до обеда или в обед, то для части мужской части бригады рабочий день фактически заканчивался бы до обеда или в обед, соответственно. Это как пить дать.

В тот день, как обычно, в пять часов я закончил работу. Умылся, переоделся. Деньги из кармана спецовки переложил в карманы брюк: сто рублей – в задний карман, а остальные в правый передний.

Обычно после работы, если нужно было идти на занятия, я ужинал в кафетерии в магазине «Дархан». Брал четыре сосиски, к ним полагался гарнир из «зелёного горошка», горчица, брал также два или три кусочка хлеба, и стакан кофе. Кофе, как водится, был из титана, а стакан – гранёным. Стоило это всё копеек 45.

Сейчас в бывших торговых залах бывшего магазина «Дархан» размещаются несколько маленьких магазинчиков и стоматологический кабинет. Магазина «Дархан» там нет. Но если подойти к зданию со стороны улицы и посмотреть вверх, то над пятым этажом можно будет увидеть знакомые буквы: «Магазин Дархан». Пускай.

Как-то, уже весной следующего года, в конце рабочего дня, наш бригадир Костя Кубанцев спросил меня кем бы я хотел быть: каменщиком? плотником-бетонщиком? монтажником? Хорошо помню, что в тот момент я подумал: «офицером военно-морского флота». А вслух неуверенным голосом сказал: «не знаю».

В тот день я не пошёл перекусить в кафетерий, а сразу поехал на метро в магазин «Филателия», который находился, да и сейчас находится, здесь постучим по дереву, в доме за ЦУМом. Примерно в пять часов тридцать минут я был на месте.

В магазине, в витрине, посмотрел чем торгуют. Сейчас уже не вспомнить купил я чего или не купил непосредственно в магазине, но в торговом зале, кроме продавщицы за прилавком, было несколько мужчин т.н. частников.

Один из частников – высокий мужчина лет сорока с аккуратными усиками подошёл ко мне и спросил какие марки меня интересуют. Я сказал: «изобразительное искусство». Мужчина предложил посмотреть его альбомы. Тут же в сторонке я пролистал один-два альбома с марками. Сейчас уже не вспомнить купил я у этого мужчины чего или не купил, но после мужчины с усиками ко мне подошёл худощавый молодой человек еврейской наружности лет двадцати семи, не старше.

Хорошо помню, что когда я увидел его, подумал: «Парень распродает коллекцию, наверное, собирает деньги на выезд в Израиль». Молодой человек спросил меня, что я собираю. Я назвал тему. Парень вручил мне для просмотра свой альбом. У него оказалось именно то что мне было нужно. Я был готов купить у него если не весь альбом, то пол-альбома, это точно. Сцепка из пяти аджманских марок «Скульптура Микеланджело» просто поразили моё воображение – таких красивых марок я в своей жизни ещё не видел. Что значит филателистический термин «дюны» я узнал лет через восемь-девять после описываемых событий. Это были они – дюны. Я купил эту сцепку.

Я купил у этого парня ещё несколько серий разных марок и несколько одиночных марок тоже. Когда я сказал ему, что, мол, всё, считаем, больше брать ничего не буду, то он стал настойчиво предлагать мне взять ещё одну серию марок. Я прикинул, что мои расходы на филателию сегодня составляют примерно десять рублей, и этого пока достаточно. Здесь надо сказать, что в этот магазин мы с мамой периодически заходили и тратили когда меньше рубля, когда чуть больше рубля, в зависимости от того было там  что интересное или как. В этот раз ситуация была другая: я тратил свои деньги. И, как подумал я в тот момент, десять рублей – достаточно. И тогда этот парень еврейской наружности отдал мне эту серию бесплатно, т.е. подарил. Я не стал отказываться, подумал, что посмотрю их потом – что же он мне так настойчиво пытался вручить. И уже дома разобрался о чём шла речь: «Древнеримские фрески. Помпеи», Аджман.

После «Филателии» я перекусил пирожками возле магазина ЦУМ. Пирожки продавались слева, если стоять перед главным входом в ЦУМ, через трамвайные пути. Эти пирожки тут же и готовили, и люди, кто стоял в очереди могли наблюдать за процессом приготовления пирожков от начала до конца. Если во всём городе такие пирожки стоили десять копеек, то здесь они были по двенадцать копеек за штуку. Это были «самые центральные» пирожки в городе.

После пирожков ускоренным шагом направился мимо театра имени Навои, который строили Саид Али и пленные японцы, мимо Дома знаний…

В Доме знаний, если не ошибаюсь, весной следующего года, а, возможно, и осенью 81-го, я сходил на кинолекторий о Мерлин Монро. На кинолекторий сначала читали лекцию о жизни Мерлин Монро, а после лекции показали черно-белый фильм «В джазе только девушки». Смысл лекции сводился к чему-то вроде: как трагична судьба актрисы деградирующего кинематографа на загнивающем Западе, на примере Мерлин Монро, которая не то умерла от употребления наркотиков, не то её убили сотрудники спецслужб США. А во время лекции показали несколько отрывков из разных фильмов с участием Мерлин Монро и в одном из этих роликов Мерлин Монро купалась в бассейне голая.

…мимо театра имени Горького, через сквер Революции, мимо Карла Маркса, мимо магазина «Детский мир», мимо книжного магазина номер один на занятия в институт на улицу Якуба Коласа.

В тот день я наверно опоздал минут на пять, но обычно приходил в институт минут за десять-пятнадцать  до начала занятий, и это было самое лучшее время – подходили однокурсники, мы общались…

Я не помню номер студенческой группы в которой учился, но точно знаю, что в её номере была буква «е», что-то вроде «43-«е». Буква «е» означала, что группа была европейской, и в ней, соответственно, учились европейцы: русские, украинцы, евреи, армяне, татары, корейцы, казахи, а старостой группы был осетин. Когда я слышу периодически возникающие дискуссии на тему: Россия – Европа ли? Азия ли? я всегда вспоминаю, что когда мне было семнадцать лет меня записали в студенческую группу в номере которой была буква «е».

Учились в нашей группе в основном ребята после срочной службы и девушки постарше, а студентов поступивших в институт сразу после десятого класса средней школы было трое или четверо и одной из них была Марина М. — самая симпатичная девушка в группе. У Марины были большие серые глаза и тонкая-тонкая талия. На занятиях Марина всегда садилась на первую парту, и всегда, слушая какую-нибудь скучную лекцию по физике или химии,  можно было бросить взгляд на симпатичную девушку.

Наверное, в тот день у нас была лекция по высшей математике. Математику преподавала нам Лидия Николаевна, тогда молодая и очень красивая женщина, говорили, что она недавно вышла из декретного отпуска.

Лидия Николаевна рассказала нам, что такое «матрица».

Занятия в первом семестре у нас были четыре раза в неделю по понедельникам, вторникам, четвергам и пятницам. Занятия начинались в семь часов вечера, и продолжались две пары, каждая пара – это два занятия по 45 минут, между которыми перерыв по пять минут и плюс перерыв между парами – десять минут. Занятия должны были заканчиваться в 22 часа 20 минут. Так оно обычно и было, когда каждую пару вели разные преподаватели. Если же были т.н. «сдвоенные» лекции т.е. обе пары вёл один преподаватель, например, Лидия Николаевна, то примерно в 19 часов 44 минуты Лидия Николаевна прерывала объяснение материала и обращалась к аудитории: «Работаем с перерывами? или без перерывов чтобы закончить в десять часов вечера?» И аудитория т.е. студенты т.е. мы отвечали: «без перерыва, без перерыва», и лекция продолжалась.

Лекция продолжалась ровно до 22 часов 00 минут. От факультета до остановки троллейбуса быстрым шагом было минут пять-семь ходьбы.

До Северо-Востока, т.е. до дома можно было добраться разными способами:

сначала на метро от станции Хамида Олимджана до станции Максима Горького (5 копеек), и затем либо на автобусе номер 17-экспресс (стоимость проезда — 10 копеек), или на автобусе номер 1 (5 копеек), либо на трамвае (3 копейки), либо на троллейбусе (4 копейки), но если ехать на трамвай или троллейбус, то нужно было ещё идти пешком до дома полторы или две с половиной остановки соответственно;

дойти до  остановки «Магазин «Дархан», это минут 5 ходьбы, и там ждать автобус 17-й экспресс (10 копеек), но этот автобус в столь поздний час можно было прождать и 10 минут и 20 и 30;

можно было сесть на троллейбус номер 17 (4 копейки) доехать до Максима Горького или до Академгородка  и там пересесть на автобус (10 или 5 копеек) или трамвай или троллейбус номер 18 (3 или 4 копейки соответственно);

на троллейбусе номер 18 (4 копейки), доехать до его конечной остановки «Магазин «Чимган» и потом пешком 15 минут идти до дома.

Итого расходы на «вечером добраться до дома» могли быть: либо 15, либо 14, либо 8, либо 9, либо 10, либо 7, либо 4  копейки. Читатель! Feel the deference!

Марина М. была не только самой красивой, но и самой умной девушкой в нашей группе. Лидия Николаевна в летней сессии по итогам первого курса поставила по высшей математике Марине и мне по пятёрке автоматом.

В тот вечер я выбрал самый экономный способ добраться до дома.

На троллейбусе 18-го маршрута я доехал до магазина «Чимган», дальше троллейбус сворачивал в парк, а я шёл прямо – по родному Северо-Востоку.

Часть пути проходила мимо т.н. военного жилого городка, или сокращённо ВЖГ.

ВЖГ представлял собой маленький микрорайончик из двенадцати пятиэтажных многоквартирных домов, в которых жили семьи офицеров, служивших, главным образом, в штабе округа и военном училище. Семь домов из двенадцати были одним зданием, которое было построено в виде большого угла, одна сторона которого шла вдоль улицы Горького, а другая почти перпендикулярно первому, но не совсем перпендикулярно, вдоль улицы Владимира Кадырова. В школе на уроках английского языка улицу Кадырова мы называли «Кадыров-стрит». В этом длинном доме были две арки, одна из которых, выходила на улицу Горького,  а другая, соответственно, на Кадыров-стрит. Кстати, можно зайти на Гугл-мэп – полюбоваться расположением домов в бывшем ВЖГ.

С того времени и улица Горького и Кадыров-стрит сменили название. Улицу Кадырова переименовали в честь летнего кинотеатра на нашем массиве, построенного в году 1977 или 78, и в котором летом 1982 года с аншлагом прошёл фильм «ABBA. The Movie». Я сходил на этот фильм дважды, кроме того, наверно, ещё раза два посмотрел его через стену кинотеатра – поверх стены можно было наблюдать верхнюю часть киноэкрана – почти половину, как сейчас бы сказали, картинки, а звук был на все сто процентов. Сейчас фильм «ABBA. The Movie» есть у меня на DVD, кроме того, его всегда можно скачать на торрентсе или посмотреть он-лайн в Интернете. А в старом кинотеатре давно уже не крутят никаких фильмов, старик не выдержал конкуренции с видеомагнитофонами. Наверное, его скоро снесут.

Улица Горького сменила название аж два раза. Как переименовали в первый раз писать здесь не буду, чтобы чего-нибудь не напутать, но после второго переименования улица называется «Князь Великий Господин». Пускай.

Сойдя с троллейбуса, я перешёл кольцевую дорогу – т.н. «бетонку», далее мимо бензозаправки, и дальше по тротуару вдоль дороги с внешней стороны длинного дома военного жилгородка.

Я прошёл метров 50 от начала длинного дома, как со стороны здания вышли три или четыре человека, они окружили меня, и один из них приставил к моему животу нож.

Лезвие ножа зловеще сверкнуло в отблесках падающего из окон дома света.

Тот, который был с ножом, сказал, что они, дескать, возвратились со службы в армии, давно не виделись, им нужны деньги на водку, короче: «давай деньги».

Кажется их было трое. Или четверо? Или всё таки трое?

Я подумал: «Денег у меня в правом переднем кармане брюк три рубля с копейками, как раз на бутылку водки, но давать не хочу. Не дам».

А вслух сказал, что это здорово, что они возвратились из армии, и эта встреча хороший повод выпить водки, но у меня денег нет.

Наверно, я был неправ в этот момент.

Один из окруживших меня, не тот который был с ножом, а другой, спросил: «У тебя мать в школе работает?»

Я сказал: «Да».

«Что преподаёт?»

Я ответил: «Математику».

«Как зовут?»

Я скороговоркой назвал фамилию-имя-отчество мамы.

Тогда этот парень сказал своим друзьям (или подельникам?): «Его мать учила меня. Пускай идёт».

И через две-три секунды я, как ни в чём не бывало, продолжил свой путь.

Метров через сто, уже около арки, которая выходила на улицу Горького, под окнами Лены С., одноклассницы по школе, я вдруг вспомнил, что в заднем кармане брюк… та часть тела, которая была ближе всего к карману, попыталась нащупать: там ли? Рука автоматически пошла назад: они там! Сто рублей! Десять червонцев! Зарплата! Ноги сами перешли на бег.

Бежал до самого дома.

Прибежав домой, матери, естественно, ничего не сказал.

Обычно по вечерам я читал «Историю средних веков» – учебник для студентов педагогических вузов, в коричневой обложке. Этот учебник я купил ещё в феврале, но сначала была подготовка к выпускным экзаменам в школе, затем – к вступительным в вуз, и было не до истории средних веков. Но когда обстановка с работой и учёбой стабилизировалась, я позволял себе такое удовольствие – читать по вечерам по полчаса этот учебник, а в выходные дни читал больше. Но в этот вечер впечатлений и так было много, а утром на работу, поэтому не до чтения: душ, чай, спать…

Что было дальше. Дней через пять после того как всё это случилось, на выходных, мать меня спросила: выдавали ли нам на работе зарплату? И после небольшого скандала я отдал маме 80 или 90 рублей моей первой получки. А в конце октября, когда я получил аванс за октябрь, мы с мамой съездили в ЦУМ и купили там, в складчину, разумеется, могу показать в каком отделе, магнитофон «Маяк-205» – солидную по тем временам вещь.

Этот магнитофон до сих пор в рабочем состоянии, хотя я давно им не пользуюсь – перешёл на цифру.

Магнитофон и марки, что я купил в тот день в магазине «Филателия» – всё это память о моей первой зарплате.

Что было дальше. В октябре следующего (1982) года меня призвали на срочную службу. Служил матросом во Владивостоке на крейсере «Дмитрий Пожарский». Со службы, как и планировал, поступил в военно-морское училище, которое закончил в 1988 году. Служил офицером, как и планировал, на Балтийском флоте. Служил сначала на малом противолодочном корабле проекта 1124 «Альбатрос», затем на дизельной подводной лодке проекта «Варшавянка», сначала в Лиепае, потом в Кронштадте. Цель поставлена, цель достигнута. А в 1995 году, дослужив до воинского звания «капитан-лейтенант», уволился из Вооружённых Сил в запас, но это, как говорят в таких случаях, уже совсем другая история.

P.S. Моё детство прошло в Ташкенте. Моё детство было счастливым.
Ивантеевка, февраль 2011