По поводу «Победа Олега Николаевича на фотоконкурсе»… История

Пишет Олег Николаевич.

ЕС! Спасибо за поздравления, но победитель, к сожалению, всегда один. Мне кажется, что представители японского центра, выбирая лучшую фотографию, остановили свой выбор на здании театра Алишера Навои с веточкой цветущего весеннего дерева исходя из особого почитания этого символа весны и того факта, что здание театра построено руками именно японских граждан, оказавшихся на узбекской земле после второй мировой войны… в этом случае соперничать в их выборе было практически невозможно.

Есть замечательная английская поговорка – «Что толку в хорошей игре, если не выигрываешь?». Она замечательно характеризует британский стиль отношения к победе и состязательности. Мне близок по духу британский подход к этому вопросу… думаю, что качественно моё фото не уступает выбранному лучшим. Остается только сожалеть, что Дворец Николая Константиновича архитектора Алексея Леонтьевича Бенуа, не был построен японскими мастерами. Это уровняло бы наши шансы на победу…

ЕС, видно посмотрев на распечатки формата А4 после подведения итогов конкурса, выложил Вам для просмотра не то фото, которое было на конкурсе. Можете увидеть конкурсное ниже… (3000х1600 1,27 Мб). Фото большое и тяжеловатое, но заслуживает скачивания…

Для меня лично, этот дворец, как родной… именно в нём, точнее в подвале тогдашнего Дворца пионеров, мне посчастливилось в конце 50 — х осваивать азы фотографии с замечательными фотоаппаратами «Любитель» (зеркалка с кадром 6х6 см) и «Смена – 2»… А в «верхних» помещениях мы участвовали в различных дворцовых мероприятиях, типа встречи с замечательными людьми и прочих, куда фотолетописцы попадают на халяву (к сожалению мой фотоархив тех лет сгинул в апрельские дни землетрясения 1966 года, а жаль…).

В заключение хочу познакомить Вас с описанием этого дворца и его истории, сделанным сыном Николая Константиновича – Александром. Вы увидите, как трепетно относился к воспоминаниям о своих близких и отчем доме князь Александр Николаевич Искандер…

Видения прошлого

Александр Николаевич Искандер

ДВОРЕЦ

С тех пор, как я себя помню, импозантный, выстроенный моим отцом и ему принадлежащий, дворец фасадом своим выходил на главную широкую Кауфманскую улицу, наискось от собора.

Дворец был длинное, двухэтажное здание из кирпича, с отлично оборудованным для жилья подвальным помещением, где даже в жару было прохладно, там же находилась огромная кухня. С обоих флангов дворца были построены круглые башни, очень красиво сливающиеся со зданием.
Крыша у дворца была плоская, и на ней отец принимал солнечные ванны. Левая часть дворца с башней была мужская, а правая женская. Получались две прекрасные квартиры с полными удобствами.

К крыльцу, в виде крытого застекленного портика с колонками шла от улицы кругообразная, широкая въездная аллея. От улицы участок был отгорожен красивой, очень высокой чугунной резной решеткой с двумя воротами: въездными и выездными. Между решеткой и въездной аллеей в гравии, пять ступеней ниже уровня земли, – был разбит .круглый, огороженный подстриженными растениями в виде живой изгороди, – цветник.
По обеим сторонам лестницы, на мраморных цоколях лежали в натуральную величину бронзовые олени с громадными ветвистыми рогами.

Мама обожала розы, и отец приказал для нее насадить специально в цветнике лучшие сорта чудных громадных роз. Ближе к изгороди они были белые, а затем цвет все сгущался и в середине цветника уже розы были чуть не ли кроваво-черные. Красота! А по утрам и вечерам розы испускали такой аромат, что голова от восторга кружилась и начинало учащеннее биться сердце. От этого разнообразия цветов трудно было оторваться взору!!
Когда Вы входили через портик с массивными громадными резного дуба двухстворчатыми широкими дверями, то попадали в круглый большой «холл», отделанный очень красивым, темным деревом, с опускающимся на затейливой цепи чугунным, замысловатой формы фонарем. Прямо перед вами и с боков были двери. За боковой дверью направо стоял громадного роста рыцарь в латах и длиной кольчуге, опиравшийся руками, в чешуйчатых стальных перчатках на громадный меч, доходивший ему до пояса. Забрало у шлема было приподнято, и оттуда глядело свирепое, темное лицо с пронзительными глазами, длинными усами, бородой и бакенбардами до ушей. Когда я был маленьким, то каждый раз, взглянув на лицо этого воина, начинал реветь от ужаса.

Налево, за той же дверью, была круглая винтовая узорчатая железная лестница, ведшая на второй этаж – в богатую, большую библиотеку и в биллиардную.

Войдя в правую дверь, вы попадали в громадный и чудесный зимний сад. Здесь были пальмы разных сортов, лимонные деревья, дававшие большие, длинные сладкие лимоны, из которых варили очень вкусные варенья. Много апельсиновых, мандариновых и померанцевых деревьев.
Влево находился японский сад с карликовыми фруктовыми деревьями; журчали ручейки, с переброшенными через них красивыми мостичками с перилами в виде заборчиков и туннелей. Стояли крошечные домики и около них масса фигурок людей и животных в живописных позах. Были устроены также беседки из тропических растений в цвету.

Проходя в левую дверь из «холла», вы попадали в три зала, следовавших один за другим. Тут было много статуй и картин больших и малых. Здесь же, во втором зале стояло большое мраморное ложе с балдахином, на котором возлежала нагая женщина. Это была американка, красавица – Фани Лир.

Из «холла» дверь напротив входа вела в другие залы разной величины. В первой небольшой гостиной недалеко от громадного французского окна стояла очаровательная статуя Венеры. Солнечные лучи, проникая в зал, освещали нагую Венеру, и она делалась розово-прозрачной. Получалось бесподобно красиво! По стенам стояли низкие застекленные шкафы очень хорошей работы. Чего, чего только не было в них!! Масса статуэток и игрушек из слоновой кости; ордена, медали, кольца, браслеты; серебряные и золотые безделушки и много всякого другого добра.
Зал налево был полон гигантских картин, изображавших во весь рост: Екатерину Великую с арабченками, Павла 1-го, Николая 1-го, Александра 1-го и других императоров. Этим портретам и цены, думаю, не было.

Следующая зала была восточная: Фергана, Бухара, Хива, Персия и Афганистан с чудными коврами артистической местной работы; с драгоценным и огнестрельным, и холодным оружием. Какие клинки!! Низкие тахты были покрыты драгоценнейшими коврами и материями, расшитыми шелками, серебром и золотом. Много картин лучших мастеров со сценами из жизни Азии.

Идя дальше, вы подходили к апартаментам отца. Это было левое крыло дворца.

Из зала «Венеры» дверь вела в небольшой зал, где было собрано все, что касалось «Хивинского похода»: картины, книги, статуэтки, вылитые из чугуна, отдельные и групповые. Мог часами их рассматривать. Хорошо помню хивинскую крепость, которую брали приступом туркестанские стрелки, в кэпи с надзатыльниками: они лезли по приставленным лестницам, падая ранеными и убитыми. Хивинцы, защищая крепость, стреляли в осаждавших из ружей, луков, бросали в осаждавших камни и лили горячую смолу. Стреляли медные пушки и внизу, и на крепости. Вот казак везет раненого товарища. Казак увозит хивинку. Казак, джигитуя, поднимает фуражку. А вот лежит раненый казак, а около него верный ему конь его обнюхивает, не покидает! Там изображена охота с соколом и беркутом.

А картины?! Одна интереснее другой! Кажется, не выходил бы отсюда!

Вот и столовая, вся отделанная деревом; потолок по карнизам расписан золотом, тушью, малиновыми и зелеными надписями: – молитвами из Корана. Большой, длинный обеденный стол, массивные стулья с высокими спинками, обтянутыми кожей, с богатыми резными ножками, спинками и подручниками. По стенам шкафы с массивным семейным серебром; блюдами, хрусталем и сервизами, заказанными на императорском фарфоровом заводе.

Из этой столовой дверь в буфетную, а затем, поднявшись несколько степеней, через запасную дверь, – вы были на женской половине, т. е. в царстве моей мамы, состоявшем из нескольких комнат: (так же как и на половине отца) – гостиной, будуара, столовой и спальней.
Существовал еще один ход, ведший из этого помещения непосредственно в громадный сад позади дворца.

За садом вдали, виднелось несколько строений, вытянувшихся в линию. Это отец построил домики , в две комнаты с кухней, с отдельным садиком, для служащих.

Родители ежедневно, по нескольку раз в день навещали друг друга.

Через фруктовый сад , налево и направо от дворца было выстроено по флигелю.

Налево, с большой крытой террасой, сплошь обвитой мелким, но очень вкусным виноградом, был мой дом в несколько комнат, где я жил с своей нянюшкой – Манефой Максимовной и арабом Саидом. Перед домом стояла пушка хивинского похода. От дома, под углом шло длинное строение с массою комнат – для садовника, его помощников и других служащих. Этого здания, почти примыкавшего к моему дому, не было видно из-за каких-то растений, образовавших высокую густую изгородь.

В доме, находившемся направо от дворца, жил дворецкий с большой семьей, дом был поместительный из 7 – 8 комнат.
Когда я в 1918 году приехал в Ташкент, то мой дом, приготовленный к моему приезду отцом перед его смертью ( отец скончался 2-го февраля 1918 года, а я приехал в конце марта) был по мандату занят архиереем, приехавшим из города Верного. Дворецкий тогда же умер, и его семья любезно уделила мне три комнаты, где я и жил до ухода из Ташкента.
Углом к дому дворецкого примыкало длинное здание конюшен, заключавшее в себе около двадцати денников . Крыша у конюшен была сводчатая и застекленная; на зиму она закрывалась деревянной разборной крышей, тогда конюшни освещались большими окнами в стенах. Стояла несколько печей. У отца одно время на конюшне по денникам было до двенадцати вывезенных из России рысаков, да еще тройка.

Много рысаков, не выдержав убийственного климата Ташкента, погибло. К счастью, у нескольких кобыл родились жеребята. Эти уже лучше переносили климат, а второе поколение и совсем к нему привыкло. Привезенные отцом для мамы из Крыма караковые гиганты шестивершковые красавцы рысаки климат переносили уже более спокойно и легко. Запряженные в шарабан они были великолепны. Ими мама любила управлять сама. Конечно кучер или казак в этих случаях выезжал с ней. В этой конюшне позже стояла и моя лошадь – маленькая караковая «Кажгарка». Эту конюшню я знал хорошо с четырех лет, бегая постоянно к своей любимой лошадке. Меня часто находили в деннике спящим у ног злого жеребчика. Но он стоял во время моего сна не шелохнувшись и только часто меня обнюхивал. Кода я пропадал, Саид знал, где меня искать.

Семи лет я знал всех лошадей, ко всем им без малейшего страха входил в денник и кормил сахаром. При моем приходе в конюшню все лошади начинали ржать – это было их приветствие мне! Конечно, дружил с конюхами, — казачатками и кучерами. Про лошадей и походы мог слушать часами.
Дальше за конюшнями был мамин небольшой зверинец. Обезьяны, много птиц: фламинго, пеликаны, дикие утки, лебеди, фазаны и кеклики. Главный зверинец отца был в имении «Искандер». Мама и отец очень любили животных., хотя им и было жаль держать животных в клетках, даже просторных.
Видимо от родителей мне и перешла эта любовь к зверям. С малых лет я любил возиться с ними, а позже их дрессировать. Здесь не собираюсь говорить о своих животных, так как этому посвящена целая тетрадь моих рассказов, только вот не знаю, – увидят ли они свет? А среди них их презабавные.

Отец и мать вечно подбирали бродячих псов в городе и приводили их к себе. Мне казалось даже, что жители им запросто подсовывали собак, когда хотели их хорошо пристроить. Под конец у мамы около её зверинца образовался приют для бродячих собак. Их потом дарили переселенцам, приехавшим в край, орошенный отцом.

Всякому переселенцу отец дарил: парочку поросят, двух кур, двух уток и селезня и, конечно, некоторую сумму денег для обзаведения хозяйством. Вспоминаю, как однажды приехали казак с казачкой за подарками. Как уж это случилось не знаю, но только один поросенок вырвался и носился по саду, а за ним казак с казачкой и несколько садовников. Я, конечно, принимал горячее участие в ловле поросенка, мчась за ним со смехом и криками. И я был очень огорчен, когда поросенка поймали, и интересная забава кончилась. Было мне тогда лет семь, а может быть и того меньше. Увезли поросят во вновь образованный поселок – Никольский.

Проходит больше года. Приезжаю с родителями в бывшую «Голодную степь», и в поселок Никольский заглянул, конечно. Спрашиваю у приятелей казаков:
– Где поросята?
– Поросята? – восклицает со смехом все семейство. «– А вот идемте, мы вам покажем!»
Приводят и показывают громадных, раскормленных свиней! Одна из них уже гуляет с маленькими хорошенькими поросятками.
– А вот это тот поросенок, за которым вы гонялись! – говорит ласково улыбаясь казачка, указывая на свинью с поросятами. Я был потрясен! Во дворе уже бродил табун уток, и ковырялись в земле во главе с черно-красным петухом основательное количество кур. Диву даешься, до чего быстро на хорошем корму распложается пернатое царство!

Не одних собачек мама подбирала. Стоило ей встретить какого-нибудь ободранного маленького сартенка, как она вела его к себе. Сартенка сейчас же мыли, старую одежду сжигали, и вмиг портниха сшивала ему рубашонку, штанишки и ситцевый халатик. Ребенка спрашивали: – Чей он? Кормили, а перед уходом в уголочек подаренного платка вместо пояса завязывали денежки, и, взяв с него обещание прийти через несколько дней, с миром отпускали.

Недаром звали маму: «Наш Ангел-хранитель!»

Дворец с трех сторон был окружен большим фруктовым садом. Фрукты были хорошие. Виноград, яблоки, груши, персики, сливы, вишни, гранаты и фиги. Но вот генерал-губернатор Корольков привозит откуда-то замечательного садовника, главная специальность которого была прививка фруктовых деревьев. Он просто изумительно, виртуозно прививал, например, персики к фигам! Получался очень оригинальный по виду и вкусу плод: большая приплюснутая фига с округленными зубцами. Снимаешь толстую кожу, разделяешь плод пополам, а там косточка персика! Внутри цвет темно-желтый, а у косточки – красный. Вкус изумительный. Пахнет грушей, персиком, ананасом, дыней и медом. Вывел он и особую породу персиков. Темно-красных, почти черных, мохнатых, точно бархатных. Если кожу в рот взять, то будто действительно бархат жуешь. Мясо же нежное и замечательно ароматное, вкусное, сочное, цвета желто-красного, прозваны были эти персики «корольками».

Я всегда вспоминаю туркестанский виноград – «дамские пальчики». Этот сорт винограда очень долго сохранялся. Это его мне обычно привозили и присылали из Туркестана в Питер. Был еще сорт винограда, но это был бухарский. Небольшой, длинноватый, темно-синий с серым налетом, и назывался он «каракурт». Его обычно сушили. Но этот виноград был на любителя, так как он отличался приторностью – уж слишком был сладок. В сушеном виде его обычно укладывали в плоские плетеные корзины с крышкой.

Дом, в котором я жил, каждый вечер проветривали, устраивая сквозняки, а на заре , по холодку, закрывали наглухо все окна, ставни, да еще завешивали кошмами, чтобы жгучие дневные солнечные лучи не проникали в помещение. Таким образом, на целый день сохраняли прохладу в комнатах.

Несмотря на плохой климат, – летом сильнейшая жара с пылью, жилось в Туркестане хорошо.

Описывая восточный зал, я забыл рассказать один назидательный эпизод: среди коллекций холодного оружия находился в одной из витрин кинжал очень эффектный с виду. Клинок у этого кинжала был лучшей дамасской стали с почти незаметными желобками – с токами для крови и обоюдоострый. Он лежал рядом со своими ножнами из синего сафьяна, охваченный кольцами из платины и цветного золота с массой бирюзы и сапфиров. Рукоятка была выточена из слоновой кости и отделана ажурными кольцами из платины с сапфирами; верхушка рукоятки изображала голову дракона с двумя большими кровавыми рубинами-кабушонами вместо глаз. Богатый был кинжал, что и говорить. Он сразу бросался в глаза среди других.

Этот кинжал отцу подарил в знак глубокой дружбы старый Эмир Бухарский.

Как известно, отец перед смертью, чувствуя, что в полном разгаре революция, дворец не уцелеет и наследникам не достанется, завещал его в дар городу Ташкенту, выразив желание, чтобы он со всеми своими богатствами был превращен в музей.

Отец правильно рассудил, дворец действительно был обращен в музей, и мама несколько лет была при нем как смотрительница и гид. Зная каждую вещичку, она была в состоянии давать интересные сведения посетителям, допускавшимися группами осматривать музей под наблюдением особо назначенных от города инспекторов.

Все шло до поры до времени гладко. Но вот, пришедшим к власти большевикам, желавшим замаслить непокорного Эмира Бухарского, сына старого, и к тому времени умершего Эмира-отца, было надумано сделать ему богатый подарок. Не спросив у матери историю кинжала, они извлекли его из витрины и преподнесли Эмиру Бухарскому. Позже из этого для большевиков получился большой конфуз, так как Эмир, конечно, узнал кинжал, подаренный моему отцу, и отказался от подарка. Большевики в недоумении настаивали. Тогда Эмир, пожав плечами, согласился, сказав своей свите:
— Пусть драгоценный кинжал нашего «великого друга» останется у нас. Здесь он будет сохраннее.

Большевики набросились на мать, упрекая её в том, что она скрыла от них происхождение кинжала. На что мать спокойно возразила:
— А вы мне разве говорили, зачем берете драгоценный кинжал из музея и кому его собираетесь дарить?!
Но скоро большевики начали постепенно разбазаривать драгоценности дворца. Тогда мама уж стала им помехой, и они «сплавили» маму на «черный двор», где и уморили с голоду. .

Многие, очень многие боготворили и обожали маму, но им стоило немало труда получить разрешение похоронить маму по христиански, а не просто свезти на свалку, как это делалось при большевиках.

Но отца моего – «опального» Великого князя Николая Константиновича правительство нового режима политично допустило похоронить с великокняжескими почестями в ограде Собора. Отцу были отданы воинские почести, и сотни тысяч жителей из городов и дальних гор селений и из поселков «Голодной степи» приехали и пришли проститься с обожаемым ими «Великим благодетелем».

Гроб переходил с плеч на плечи, и глубокое горе, искреннее читалось на лицах туземцев, взявших власть над городом в этот исторический момент.
Думается мне, что отец умер самым популярным человеком в Туркестане…