Русский Самарканд. Часть 2 История Разное

Татьяна ВАВИЛОВА
Часть 1
Часть 3

И вот в «Туркестанских Ведомостях» опубликован  «Высочайший (то есть императорский) приказ по военному ведомству от 14 марта 1905 года», согласно которому «Военный Губернатор Самаркандской области, числящийся по армейской кавалерии Генерал–Лейтенант Мединский произведен в Генералы от Кавалерии с увольнением от службы с мундиром и пенсиею». Далее, уже от имени Туркестанского генерал-губернатора Н.Н. Тевяшева, следовало перечисление должностей и заслуг, отмечались боевые награды и знаки отличия в мирное время, а в завершении благодарность. « Расставаясь с крайним огорчением с этим достойным и выдающимся деятелем, я считаю приятным для себя долгом выразить ему мою глубокую благодарность за его образцовую полувековую службу Царю и Отечеству», — говорилось в приказе. Как был растроган старый генерал такой оценкой, я узнала из ответного письма Виктора Юлиановича Николаю Николаевичу Тевяшеву. Особенное внимание, я обратила на такие строчки: «Этот дорогой для меня приказ я передам в наследство своим детям».

Я расценила слова прадеда, как завещание потомкам преданно служить своему делу. Насколько мне известно, дети и внуки не подвели Виктора Юлиановича, хотя никогда не читали строк, затерявшихся в недрах архива. Очень скоро наступили суровые времена, революционная власть ненавидела и преследовала не только Императора, но всех, кто «образцово служил Царю и Отечеству», и их детей тоже. Знать о «предках» , а тем более говорить, многим стало опасно, даже я, выросшая в другое время, узнала о письме уже пенсионеркой.

Материального наследства в размерах, которые могли бы ожидать сплетники-обыватели и революционеры-пролетарии, Мединский не оставил. У него не было ни домов, ни фабрик, ни заводов. После отставки Мединский получил пенсию из Государственного казначейства в размере жалования, которое получал как Военный Губернатор (5 тыс. руб. в год), а также пенсию из эмерительной кассы военно-сухопутного ведомства (2145 руб. в год).  Пенсию, как видно из архивных документов, Виктор Юлианович просил перевести в Петербург, где собирался жить в отставке.

В Петербурге Мединские сняли квартиру, но в столице в 1905 году было еще беспокойнее. Революция. Ждали из Германии Ленина. Стачки, забастовки, баррикады из трамваев, митинги с призывами свергнуть царя. Кроме того, прадед болел, нуждался в лечении, решили отправиться в Европу. Европейские медики славились в России. Подлечившись, Виктор Юлианович вместе с женой и дочерью поехал навестить родственников и показать Ольге европейские страны.

Спустя много лет, когда бабушка доживала свой век в маленькой бедной ташкентской коммуналке, она вспоминала Лондон, парижскую оперу, дрезденскую галлерею. Из  Дрездена привезла крошечный образок с ликом Спасителя, который всегда висел над постелью сначала бабушки, потом мамы, а теперь над моей. Побывали в Варшаве, в родной прадеду Польше. Отзвуки первой русской революции волновали и эту страну. Поляки всегда не любили русских. В магазинах на обращения на русском языке не отвечали, поэтому бабушка ходила только с Виктором Юлиановичем, хорошо владеющим польским. Негативное отношение к России и русским почувствовалось и в Швеции. Брат Наталии Адольфовны, бабушкин дядя, прекрасно говорил на нескольких европейских языках, но русский не выучил из принципа. Дядя и племянница беседовали на французском. Не имея ни капли русской крови, родившись в азиатской стране, бабушка не только считалась гражданкой России, но и воспитана была на русской культуре и в духе православия. Наверное поэтому она до старости не забыла обиду за русских, но, в то же время, никогда не позволяла собеседникам неуважительно отзываться о поляках и шведах.

Мединские вернулись в Самарканд весной 1908 года и, судя по тому, что прошение о переводе пенсии из Петербурга в Туркестанскую Канцелярию хранящееся в архиве РУз, написано не Виктором Юлиановичем, а его дочерью Ольгой, он был очень болен. Все бумаги старый генерал только подписывал. Тем не менее, Виктор Юлианович не сдавался, каждое утро поднимался рано, просматривал почту и всегда завтракал за общим столом. Собственной недвижимости Мединские так и не приобрели и жили, как в Петербурге, на съемной квартире. На генеральскую пенсию Виктор Юлианович содержал жену и незамужнюю дочь Ольгу.

8 августа по старому стилю утро начиналось как обычно, но через некоторое время Виктору Юлиановичу вдруг стало плохо, он упал, и приехавший по срочному вызову доктор диагностировал «удар» (инсульт). Медицинская помощь не принесла результата, прадед скончался.

Августовская жара, обычная для Туркестана, не позволила дождаться детей из других городов, провожала отца только Ольга. Из иногородних успела приехать лишь старая няня, любимица Виктора Юлиановича, вырастившая всех его детей. Она случайно узнала о кончине Мединского и тут же отправилась в Самарканд из дальнего села, где жила в последние годы. Ольга Викторовна часто вспоминала с благодарностью о том, как приезд няни помог ей пережить горькую утрату и ощущение полного одиночества. С Эмилией их не объединило и не примирило даже общее горе.

Городские власти организовали похороны В.Ю. Мединского соответственно его рангу отставного генерала от кавалерии и бывшего командующего войсками Самаркандской области. Гроб везли на пушечном лафете по устланной клевером дороге. Впереди, как обычно, несли ордена на подушечках и множество венков, а опускали в могилу под оружейные залпы последнего салюта. А вот заупокойную мессу служить было некому. Разрешение на строительство католического костела в Самарканде, которого добивался Мединский, будучи еще военным губернатором, получили лишь в 1912 году. До этого ксендз объезжал прихожан-католиков края по очереди и попадал в каждый населенный пункт не чаще одного раза в месяц. Объяснив ситуацию, бабушка попросила православного священника отпеть Виктора Юлиановича, ведь был он христианином, хотя и католиком. Однако тот не согласился.

Оформив дела по наследству и разделив пенсию Виктора Юлиановича с бабушкой, Эмилия Генриховна поставила памятник на могиле мужа и стала собираться на Родину, в Париж. В Самарканде она хотела купить дом на имя бабушки с условием, что раз в год будет приезжать на могилу генерала и останавливаться на это время у нее. Но строптивая бабушка наотрез отказалась и уехала в Коканд к старшему брату Константину.

Эмилия в Самарканде больше не бывала, да и в Париже прожила недолго, умерла, не дожив до пятидесяти. Говорили, что ее ударила конка, и это послужило толчком к развитию рака.

Спустя год после кончины Виктора Юлиановича Ольга вышла замуж за Александра Ивановича Шутихина, поручика Туркестанского стрелкового батальона, моего деда, и вернулась в Самарканд. Бабушка мало вспоминала о первых годах замужества. Знаю только, что через пять лет у них родилась дочь Ирина, моя мама. Жили не бедно, но и не роскошествовали. Вести хозяйство помогали кухарка и денщик. Особенно запомнился и бабушке, и маме денщик поляк Станислав. Он был очень предан семье своего офицера, хорошо ладил с бабушкой и любил маленькую маму, помогая ее растить. Станислав каждый день гулял с маленькой Иришей и очень сердился, если кто-нибудь из прохожих обращал внимание на пухленькую девочку. «Сглазят ребенка», — возмущался солдат.

Однако спокойствие нарушилось в 1914 году. Началась Первая мировая война. Всех русских мужчин призвали в действующую армию. Местное население от участия в российских войнах освобождалось. На фронт отправились младший брат бабушки, Александр Викторович Мединский и муж, Александр Иванович. Александр Викторович погиб, а деда комиссовали по болезни и назначили воинским начальником финского города Брадестаг, ныне город Раахе.Оставив за собой на время командировки квартиру в Самарканде, а в ней и все имущество, бабушка, дед и двухлетняя мама из жаркой Азии поехали в холодную заснеженную Финляндию. Там и застал семью Октябрьский переворот 1917 года.  Вернуться в Самарканд им было не суждено. Вместо них на свидание с прошлым решили поехать мы, потомки из 21 века.

Ранним осенним утром 2008 года уютный, комфортабельный экспресс «Регистан» мчал нас с сыном по старейшей среднеазиатской железной дороге в город наших предков, «Русский Самарканд».  В год столетия со дня смерти прадеда я торопилась показать сыну его могилу, провести по улицам, где жили Мединские, посидеть под деревьями, которые помнили то время, пока новые поколения окончательно не стерли все следы.

За окном вагона мелькали пригороды Ташкента, и среди современных зданий и мостов только иногда мне удавалось увидеть знаки прошлого – кирпичные водонапорные башни и такие же станционные здания.

«Высочайшее соизволение на постройку паровой железной дроги последовало 25 ноября 1880 года», — читаем мы в книге князя Масальского «Туркестанский край». Строили дорогу современники прадеда. Работами руководил генерал М.Н. Анненков, его помощниками стали князь М.И. Хилков и инженер А.И. Югович. Изыскания проводил инженер П.М. Лессар. Полотно вели от Красноводска, что на берегу Каспия, по безводной песчаной пустыне, преодолевая огромные трудности. Мешали цынга и дизентерия, немыслимая жара и отсутствие пресной воды, сыпучие пески, нападения разбойников и близость военных действий. Пришлось построить опреснитель воды на берегу Михайловского (Красноводского) залива и развозить воду строителям. Рабочие жили в юртах и товарных вагонах. Генерал Анненков и инженеры поселились в двухэтажном, более удобном вагоне. Провели 217 верст за 8 месяцев и к 1887 году добрались до Аму-Дарьи. Чтобы построить мост, пришлось работать день и ночь. После всего перенесенного самаркандский участок дороги показался делом очень простым и летом 1888 года из Красноводска в Самарканд уже пошли поезда. С Ташкентом город соединила отдельная ветвь и мост через Сыр-Дарью, самый большой на всей дороге. В нем было 4 пролета по 40 сажен. Строительство моста обошлось казне в 950000 рублей, деньги тогда огромные. Мост перестраивался, но остался на прежнем месте, а Дарья совсем обмелела. Трудно поверить, что была судоходной, а в прибрежных камышах и вдоль впадающего в Сыр Чирчика казачьи пикеты встречались с ярко рыжим туранским тигром.

Но вот осталась позади Сыр-Дарья, сады, огороды и хлопковые поля в ее долине. Началась Голодная степь – равнина между Сыром, предгорьями Туранского хребта и песками Кызылкум. Несколько поколений осваивали Голодную степь, но местами видны солончаки, земля белая, будто снегом покрыта, сухая, разделена глубокими трещинами на неправильные многоугольники. Здесь первозданная Голодная степь, такой увидели ее россияне, пустой и безжизненной, нечем коней накормить.

Только короткой весной степь оживает, покрывается травами, зацветает алыми маками. Чиновник по особым поручениям при генерал-губернаторе Туркестана Д.И. Эварницкий писал в «Путеводителе» о Голодной степи: «Безлюдная, сухая пустыня, наполненная множеством желтых черепах, скорпионов, фаланг, различных видов змей и ящериц. Вараны достигают до 2,5 аршинов длины». Варанов солдаты особенно боялись, называя их степными крокодилами. Они неслись по степи с огромной скоростью. Ни вараны, ни тигры соперничества с человеком не выдержали.

Подъезжаем к Воротам Тамерлана, однако сидя в поезде не оценить их величие и красоту, надо ехать на машине, глядя в лобовое стекло, или на коне, как наши предки.  Здесь встречаются два горных хребта – Нуратинский и Мальгузарский, оставляя между собой довольно узкий проход для реки Санзар, шоссе и железной дороги. Издали его совершенно не видно, а при приближении чудится, будто горы раздвигаются, пропуская путника. Ущелье называлось по-разному: Илян-Ута — змеиное, Железные ворота, Ворота Тамерлана.

Прижилось последнее название, связанное с легендой, пересказанной тем же Д.И. Эварницким. Когда Тимур шел со своим войском из Азии в Европу и встретил на своем пути Илян-Ута, гора перед ним расступилась и образовала ущелье, через него и прошли его огромные полчища.  Здесь не раз встречались не сметные конницы азиатских воинов. Их героизм прославляли в арабских надписях, располагая их на отвесных утесах. Русские исследователи перевели две, высеченные на утесе, у подножия которого проходит поезд, Верхняя, датированная 1425 годом, сообщала о походе «великого султана, покорителя царей и народов, тени Божия на земле Улугбек-Туркана в страну джетов и монголов», вернувшегося оттуда «целым и невредимым». Вторая, оповещала «проходящих пустыню и путешествующих по суше и воде» о сражении,  случившемся здесь в 1571 году между воинами Дервиш-Хана и Баба-Хана и 30000 — тысячной армией Абдулла-хана, сына Искандер-хана. Победил Абдулла-хан, «счастливый обладатель звезд» и «предал стольких смерти, что от убитых в сражении и в плену в реке Санзар текла кровь». Однако народ помнит только Великого Воина Тимура. С его именем связали и ирригационное сооружение на реке Зеравшан. Мост Тимура или арку Тамерлана мы заметили уже вблизи Самарканда. Русло реки под аркой высохло, но в средние века при помощи этого сооружения регулировали течение Зеравшана и разделяли его воды, направляя на поля. Мост по преданию состоял из 5 арок, но до наших дней сохранилась только одна.

В ущелье Тамерлана в конце 19 века появилась еще одна надпись. На медной доске с золоченым государственным российским гербом значилось: «Николай II. 1895 год повелел: «Быть Железной дороге». 1898 год. «Исполнено». Инициатором водружения доски на скалу был инженер Урсатьев, под руководством которого шло строительство дороги. Когда ему перевели арабские тексты на скале, он решил, что проведение железнодорожного пути в мирных целях ничуть не меньший подвиг, чем победа в боях. Урсатьев как никто другой знал, насколько тяжела была проделанная работа. В узком ущелье пришлось отводить реку Санзар, а насыпь, по которой проложили рельсы обнести каменной стенкой, чтобы не размыло при паводках. Рабочие заболевали непривычными для россиян инфекциями, а предшественник Урсатьева инженер Руднев скончался от черной оспы. Сменившие строителей дороги поколения рассудили по иному, и теперь от царской доски остался лишь след на скале.

Вновь отстроенный самаркандский вокзал производит очень приятное впечатление. Здание небольшое, но с вместительным залом, который украшают цветные витражи. В привокзальном сквере символ нового времени – памятник гербу Узбекской республики. Правда, постамент, мне показался знакомым, из-под стоявшей на том же месте фигуры Ленина. Дабы рассеять сомнения заглянула в путеводитель по Самарканду 1980-х годов. Все верно, вот та же скала и сообщение: «На привокзальной площади 19 сентября 1924 года воздвигнут один из первых памятников Ленину в Средней Азии. На пьедестале высечены слова: «Идеи Ленина так же тверды и непоколебимы, как скала, на которой мы увековечили память Ильича». Увы! Скала оказалась долговечнее идей вождя пролетариата!

Я стараюсь представить, каким был вокзал 100 лет тому назад. Вспомнилось описание одной официальной встречи, прочитанное мною в «Туркестанских Ведомостях» за 1896 год. Это был первый год работы прадеда в Самарканде. Летом генерал-губернатор барон Александр Борисович Вревский совершал поездку по Туркестанскому краю и решил остановиться в Самарканде. «К вокзалу в извозчичьих колясках и в собственных экипажах катили должностные лица в мундирах и туземцы в халатах. На вокзале запестрели флаги, в зеленом палисаднике шумел фонтан. На крыше здания и карнизах фасада горели плошки. Платформа устлана паласами. На них восседали представители туземной администрации в белых чалмах и цветных халатах. В 45 минут одиннадцатого ночи раздался звук сигнального рожка и появился экстренный поезд. При звуках приветственного марша чистенькие вагончики мерным шагом проходили перед тесно сплоченной толпой».  В город А.Б. Вревский не поехал, принял хлеб-соль, поздоровался со всеми, переночевал в вагоне и  отправился в Ташкент.

Другим запомнила самаркандский вокзал моя бабушка, Ольга Викторовна Мединская.

В 1914 году отсюда на фронты Первой мировой войны провожали своих мужчин женщины Самарканда. Дед Александр Иванович Шутихин, офицер Туркестанского стрелкового батальона, накануне засиделся в Военном собрании. Приехали, когда вокзал был полон. Где-то играла гармошка, плясали солдаты. Офицерские жены нервно мяли в руках кружевные платки. Раздалась команда «Стройся!». Офицеры повели на посадку свои роты. Под вой солдатских баб медленно тронулся состав, и на подножке вагона проплыла мимо фигура деда, махавшего рукой. А бабушка осталась на перроне с полугодовалой дочкой на руках, моей мамой.

Сейчас в Самарканде нет электрического транспорта и автобусов очень мало. Куда-то делись трамваи и троллейбусы советских времен. На площади у вокзала одни маршрутки и такси. Садимся и едем на «Крытый рынок», а от него идем по дороге на старое русское кладбище.