“Врачу моему, помешавшей мне умереть…” История Ташкентцы
Ирина Мейке (1924 – 2007)
Ирина Мейке, многие годы проработавшая врачом-онкологом в клинике Ташкентского мединститута, в последние годы живет вместе со своей многочисленной семьей в Финляндии. О том, что именно она была лечащим врачом Солженицына в 1954 году, в Ташкенте никто не знал и не помнил. Да и здесь об этом узнали совсем недавно.Наверное, мало кто из нас хорошо представляет себе, что значила в пятьдесят четвертом году для нее, сестры «врага народа», жалость к ссыльному офицеру, бывшему лагернику. Не к великому писателю, не к голосу правды, призванному разрушить казавшиеся незыблемыми стены трусливой лжи и лицемерия, а просто к несчастному человеку, чьи страдания превысили всякую мыслимую меру. Мы отвыкли даже от отголосков того страха, который старшие из нас еще застали, а младшие знают только понаслышке.
И все-таки, мне кажется, мы не можем не чувствовать благодарного удивления перед тем, как среди этого подавляющего страха свет и тепло человеческой души не уставали создавать то пространство, в котором только и может совершиться чудо.
Мы публикуем выдержки из записанной корреспондентом «Кифы» беседы Ирины Мейке с группой паломников из России.
У нас была самая лучшая клиника. Мы, врачи, периодически перемещались из одного отделения в другое, по три месяца в каждом, и так понемногу обучались всему, абсолютно всему, становились такими же, как наши учителя.
В одно из дежурств меня вызывает медсестра и говорит, что поступил тяжелый больной. Нашим больным было негде приютиться, они ждали в очереди на улице, под дождем. И вот вечером они собирались в маленьком вестибюльчике и там ночевали на полу, на скамейках — знаете, бывают такие парковые скамьи. Я вышла посмотреть на новых больных, еще не зачисленных в клинику, и увидела этого тяжелого больного, к которому меня вызвали. Это был относительно молодой человек (тридцати пяти лет, как я потом узнала), высокого роста, в заплатанной шинельке, с маленьким военным таким же заплатанным рюкзачком. Свернувшись, он лежал на полу; был сильный дождь, он был весь промокший. Скамейки были заняты, а в нашем рентгеновском коридоре, доступ в который был закрыт, тоже были скамейки, и на них можно было лежать. И я распорядилась, чтобы его туда поместили и дали какой-то матрасик. Он этот момент потом надолго запомнил, а я, конечно, обо всем этом забыла.
Он мне показал документ, что его нельзя никуда выгнать, потому что он ссыльный человек, приехал из Казахстана и находится под наблюдением КГБ. И КГБ ему дал разрешение только на 24 часа, хотя дорога из его селения, места ссылки, длинная. Поэтому он сказал: «Я никуда не уйду. Делайте со мной, что хотите, иначе я лечиться не буду». А боли у него были сильные, живот был нафарширован опухолями. Выяснилось, что назавтра ему будет место. Моя заведующая отделением, мой учитель, уже его осмотрела и распорядилась, чтобы место было готово. Назавтра он поступил к нам в отделение, где я была лечащим врачом. Вот так мы с ним общались те несколько месяцев, что он у нас был.
Он трудно принимал лечение, но оно ему было очень полезно, процесс улучшался. Все, что могла, я для него делала, как и для других больных: выписывала дополнительные пайки — сливочное масло, молоко, какие-то еще продукты. Ему это как-то помогало. Ему очень много гулялось. Ташкентский мединститут расположился в бывших кадетских корпусах. Вокруг них был большой прекрасный парк, но весь запущенный после длительной войны. Весь этот парк он исходил вдоль и поперек. Когда санитарка вызывала его на лечение, она говорила: «Господи, да этого длинноногого журавля — где же его искать?»
Мы не знали, каким он станет потом великим. Для нас он был просто офицер, получивший 10 лет за анекдот или какую-то фразу про Сталина в письме к другу и получивший ссылку в Казахское поселение. 10 лет лагерей, этого Божьего наказания, по-моему, совершенно достаточно пережить человеку. И вдруг на него сваливается второе страшное, страшное — раковая болезнь. Он сам пишет, что когда исчезла лагерная жизнь, и он попал на поселение, в это время свалилось такое, что нужно умереть, не довершив написанное. Понимаете? Как это все пережить? Это не дай Бог никому. Мне было его как-то особенно жалко, и я к нему как-то особенно по-человечески относилась, он это чувствовал. Видимо, это и запомнилось ему, и мой образ вошел в один из образов врача в его книге «Раковый корпус».
Когда он выписался, мы больше о нем ничего не знали, только «непосредственный результат» (есть такое понятие у онкологов и рентгенологов). Он выздоровел: опухолей не было, он стал нормально кушать, боли в пояснице прошли. Мы как врачи оценили его состояние как хорошее. И долгое время мы его не видели.
И вот в 1963 году мы получаем от него письмо и бандероль — «Один день Ивана Денисовича». Это первая его книжка, которую он написал и которая Хрущевым была очень оценена. Она была выдвинута на государственную премию, но при обсуждении в писательском кругу не прошла. И мы его вспомнили. С 1954 года прошло 9 лет, мы о нем ничего не знали. Помнили только, что он ходил по клинике и что-то писал вот на таких маленьких клочочках. Что писал — мы не знали, думали, что он пишет на нас какую-то жалобу (как всегда, это было очень модно). А тут-то мы поняли, что он писатель и писал что-то свое, глубокомысленное, о чем мы не знали.
После этого началась переписка. Он нам написал, что очень помнит обо всех нас, помнит о том тяжелом времени, которое он провел у нас в клинике. Что он решил написать книгу обо всех нас и просил вспомнить все, что было, написать наши биографии. Я от написания биографии отказалась. Через шесть месяцев он сам мне прислал письмо: «Дорогая Ирина Емельяновна! Я понимаю, что Вам может быть не до того, но очень прошу Вас выделить время, совершить такой труд и помочь мне настоятельно написать о себе, может быть, даже не одно письмо, а несколько. Мне хочется, чтобы Вы или такой же человек, похожий на Вас, по Вашему желанию, можно ближе или дальше, ходил бы по моей девятой палате и улыбался Вашей приветливой улыбкой. Мне для этого надо знать все порядочно, а я ведь ничего не знаю. Если бы Вы могли уделить внимание и прислать». Это письмо было написано 28 марта 1963 года. И дальше я замолчала, как говорится, «ушла в подполье». А почему — теперь я могу сказать. У моих родителей было два ребенка — мой старший брат Иван и я. Он был строителем шоссейных дорог, начальником управления. В 1937 году его арестовали и о его дальнейшей судьбе мы ничего не знали до 1956 года. Когда его реабилитировали, мы узнали, что его расстреляли в 1938 году. И мы «закрылись», мы нигде никогда ничего не могли сказать. Я Александру Исаевичу по сегодняшний день не рассказала об этом, хотя теперь очень бы хотела, чтобы он узнал. Я не знала, что он пишет «ГУЛаг» и мне говорить о своей биографии было очень тяжело, и я этого сделать не смогла.
И вот 29 августа, то есть через полгода, он написал мне: «Простите меня, пожалуйста. Я хочу надеяться, что в Вашей семье ничего страшного не произошло и что Ваше молчание связано с тем, что я «требовал» от Вас элементов автобиографии или исповеди. Это, конечно, сделать нелегко. Простите Вы меня. Просьбу я свою снимаю, пусть над Вами не довлеет что-то несделанное, неисполненное и трудно неисполненное. Конечно, мне жаль, но у меня остается выход поставить другие известные мне жизни и характеры в ту обстановку и работу, в которой я наблюдал Вас. Замысел написать книгу остается. Самое главное в книге — предшествующее 1956 году».
Ну, и после этого он все время, пока писал, присылал нам главы из «Ракового корпуса». Я их смотрю, корректирую, Лидия Александровна (по книге Дунаева-Донцова) их корректирует. И в 1964 году он считает необходимым приехать в Ташкент, побывать в тех местах, где он лежал в больнице, где ходил по парку. В этот приезд он пришел к нам в семью и впервые познакомился с моим мужем, с моими детьми — Леночке уже было 15 лет, Алешеньке 10 лет. Он по два дня у каждого из нас — у меня, у Лидии Александровны и у хирурга Статниковой был за плечами, ходил, смотрел, все вспоминал, чтобы ему было легче написать.
Мы так и не получили этой книги. Я прочла ее только в 1989 году, случайно получив от друзей экземпляр парижского издания.
Мы знали, что после того приезда к нам у него был очень тяжелый период, его начали преследовать. Вы знаете, что его в 1974 году изгнали из Советского Союза, лишив гражданства за то, что он занимался «ГУЛагом» и почему-то за «Раковый корпус», хотя в нем ничего, я считаю, ничего политического не было. И вот перед этим временем, в 1973 году, он очень хотел с нами пообщаться.
Сам он не мог приехать, но к нам, в Ташкент ехал на гастроли Мстислав Ростропович, у которого в то время Александр Исаевич жил на даче. И он встретился с нами. Тут мы впервые увидели «Раковый корпус». Эта книга была издана в Париже. Мы думали, что он нам его оставит, но он попросил нас дать автограф. Какой автограф, когда мы его не читали? «Нет-нет-нет! Мне нужен Ваш автограф!» Я уж не помню, что написала Лидия Александровна, а я написала: «ни разу не видевшая и не прочитавшая эту книгу».
Он привез нам письмо. Надо сказать, что Александр Исаевич все время извинялся, что в этой книге мой образ как врача такой, какая я есть, а вот образ как женщины написан так, как ему было удобно как писателю. Так он мне и писал в своих письмах — у нас уже громадная переписка… Когда я впервые прочла книгу, Вы знаете, я расстроилась. Очень расстроилась. И вот в этом письме он пишет: «Кругом перед вами виноват и прошу прощения за то, что не прислал, не имел возможности, «Ракового корпуса», еще более за все отступления от ваших подлинных биографий, характеров и обстоятельств — у Ирины Емельяновны особенно. Но так требовал роман. Всегда вспоминаю вас с теплом, многие расспрашивают о вас, московские онкологи удивляются, как высоко стояло лечение в Ташкенте уже в то время». Напоминаю, это был 1973 год, он просил нас не писать ему, чтобы у нас не было неприятностей. Следующая наша встреча (в письмах, конечно) была уже с Вермонтом.
Жизнь текла. Он поручил людям в Москве пересылать мне свои произведения, и я их почти все читала. К счастью, в Ташкенте не очень знали, кто такой Солженицын, а может быть, просто судьба обошла. Никто меня никогда не спросил, никто не вызывал никуда. И его письма сохранились (мы их спрятали в столешнице нашего стола).
Я что хочу сказать еще. В 90-м, 91-м году мной заинтересовались корреспонденты. Они все просили у меня интервью, а я отказывалась, и только одному не смогла отказать, Грише Лесниковскому. И он написал не о книге Александра Исаевича, а о раковом узле. И подробно — о всех врачах нашей клиники, о моих учителях. Мне очень запомнилось начало:
«По Чимкентской дороге ехал человек, в гортани которого копился голос всех тех миллионов, кто не доцарапал, не дошептал, не дохрипел.
У человека был рак».
Понимаете, это было невозможно совместить, невозможно человеку выдержать — и лагерь, и эту болезнь. И этот человек выбрался. Значит, он достоин того, понимаете, достоин того, чтобы жить, творить. Ему Богом дана жизнь.
Материал подготовил Александр БУРОВ
Я уже писала комментарий к теме о Старом ТашМи и здании, где лечили Солженицина. Там я указала на роль Ирины Емельяновны Мейке. Так случилось, что мой папа дружил с этой удивительной женщиной, а лучшей подругой ее была Софья Васильевна Чистякова, к сожалению покинувшая нас в этом году. Ирины Емельяновны тоже нет в живых, так мне сообщили. Мой папа, проведший всю молодость и зрелось в Голодной степи под палящим солнцем, заболел ракм кожи лица. Тогда он обратился к Ирине Емельяновне. Она сделала все, чтобы он получил самое квалифицированное лечение, но спустя 20 лет начались метастазы. Ирина Емельяновна помогла Софье Чистяковой, которая перенесла ряд операций. И мне, к сожалению, я тоже провела в городском онкодиспансере много времени, и не было дня, чтобы она не пришла в палату спросить, ободрить, внушить силу духа и терпение. И вот я жива, и всегда бубу с благодарностью вспоминать эту маленькую, но такую ВЕЛИКУЮ женщину, всегда готовую придти на помощь. Ее муж работал в химлаборатории моего деда, я с детства знала этого добрейшего человека, еще не будучи знакомой с Ириной Емельяновной. Он рано ушел из жизни. большим другом и коллегой Ирины Емельяновны был высококлассный хирург-онколог Стадников Валерий Матусович, он и фигурирует в романе. И мне он оказывал помощь, но возраст был уже солидный, вскоре он умер. Спасибо за статью, меня удивило, что на мой первый комментарий никто не отозвался, неужели нет тех, кто знал известнейшего врача и ЧЕЛОВЕКА Ирину Емельяновну Мейке?
Окулич-Козарина Элеонора[Цитировать]
Невозможно не ответить на эти эмоциональные и потрясающие воспоминания.
Но к сожалению, в этих воспоминаниях искажено имя Анатолия Матусовича Стадникова.
Это именно он, хирург-онколог, упомянутый не толькр в «Раковом корпусе» но и в «Архипелаге Гулаг» под своим собственным именем.
А.И. Солженицын встречался с Анатолием Матусовичем не только в Ташкенте ,но и в Сымском ОЛП.
СМ. Архипелаг Гулаг, глава 7 «Туземный быт»
Дочь Анатолия Матусовича, Мирра Анатольевна живет в США.
Татьяна Окунская[Цитировать]
Татьяна!
Если вы знаете адрес, email, или телефон дочери Анатолия Матусовича Мирры Анатольевны и можете
сообщить мне — заранее большое спасибо!
С благодарностью Зелина
Zelina Iskanderova[Цитировать]
Татьяна!
Если вы знаете адрес, email, или телефон дочери Анатолия Матусовича Мирры Анатольевны и можете
сообщить мне: ziskanderova@itlinc.com
заранее большое спасибо!
С благодарностью Зелина
Зелина Искандерова[Цитировать]
Видимо в силу возраста Мейке я не знаю. А вот Стадников с детства на слуху, он помог многим нашим знакомым и родственникам. Мы его всегда помним. Замечательный был хирург!!!
Guzal[Цитировать]
Великолепная статья.»Раковый корпус» моя очень любимая книга. Я её перечитывала раза 3 и то ,что я узнала из вашей статьи , меня очень потрясло. Узнав ,что жили реальные герои этого произведения, я решила ещё раз перечитать. Спасибо огромное за такую ценную инфомацию.
Лилия Лихачёва[Цитировать]
Об Ирине Емельяновне узнала в тяжёлых обстоятельствах — когда заболела моя мама. К ней для рентгенологического обследования направил маму доктор Статников. Тут такой клубок… Статникова когда-то лечила мама, отношения у них было приятельские, поэтому послал он маму именно к Мейке — лучшему специалисту. Заключение, полученное мамой на руки, привело её в ступор — оно было написано так, что мама, опытный врач, ничего в нём не поняла. Явно что-то пытались от мамы скрыть. Я побежала к матери моей приятельницы, детскому врачу Татьяне Андреевне ( фамилию забыла), потому что знала, что та с Мейке в хороших отношениях. Просила позвонить и всё узнать. Говорили они недолго, правды мне тогда так и не сказали, Татьяна Андреевна пыталась меня отвлечь, рассказывая, что Ирина Емельяновна — прототип одной из героинь» Ракового корпуса», который тогда уже был издан. Мне, конечно же, было не до этого, я прекрасно поняла, что мне заговаривают зубы, но рассказ прекрасно запомнила.
Оперировал маму сам Статников. Отделение его в 86 году было невероятно бедным — в хирургии не было даже реанимационной аппаратуры. А у мамы рабочее давление больше 200 было постоянно. Статников оперировать не решался, еле уговорили. Всё было сделано хорошо, мне диагноз сказали сразу, а от мамы скрывали, а она не спрашивала. Когда она немного оправилась после операции, я собирала её выйти первый раз из корпуса — на первое облучение. Мы были уже в дверях, когда в палату вошёл Статников. Болтали о чём-то постороннем, уже выходя, мама его спросила, что показала гистология. Статников хлопнул её по плечу, хохотнул и сказал: » Что же я коновал, чтобы тебе просто так всё оттяпать? Рак, конечно. Но убрали вовремя.» У меня подкосились ноги, а мама продолжила с ним какую-то постороннюю болтовню, будто и не слышала его слов. В больничном ей написали какой-то простенький диагноз, чтоб никто не знал.
Мама прожила ещё 3 года. Врачи не боги, и как часто повторяла мама, » у каждого врача своё кладбище».
PS Мне почему-то помнится, что Статникова звали Анатолий Матусович. Кто знает точно? Гугл не помог.
НаталиМ[Цитировать]
Да, Вы правы, Анатолий Матусович. И еще мной допущена досадная ошибка Солженицын, прошу прощения у аудитории,когда отправила и увидела, исправить было нельзя. А Татьяна Андреевна работала в роддоме на Тахтапуле? Тогда это приятельница моих родителей. У меня были преждевременные роды и меня повезли на Тахтапуль. Утром пришла Татьяна Андреевна, возглавлявшая отделение, и все время курировала состояние дочки, в честь нее я назвала дочь Татьяной.
Окулич-Козарина Элеонора[Цитировать]
Да, Татьяна Андреевна в роддоме работала. Не знаю, в каком именно. Тоже история про неё есть. А писать некогда…
НаталиМ[Цитировать]
Натали, мне делали операцию в 97 году, но Стадников уже не оперировал, делал перевязки. Ирина Емельяновна меня посмотрела, сказала, что ничего страшного, но вызвала его, он тут же спустился, она работала на 1 этаже в маммографии. Стадников внимательно посмотрел меня и сказал, маленькую операции, и тоже по плечу похлопал. Ждали выхода Иды Ефимовны, тоже прекрасный врач. Она покачала головой, и не советовала соглашаться. Но я настояла, ведь Стадников дал добро! Потом пришла гистология и консилиум. Большая операция. Я уперлась, не буду. И вот Ирина Емельяновна сказала мне, подумай о дочке. Я говорю Стадникову: вы же сказали, что все хорошо? Он ответил, я не бог, а анализ ваш проверялся много раз. Так и пришлось лечь. Потом химия . облучения многократно. И вот я жива уже больше 20 лет прошло. Татьяна Андреевна уже давно умерла. Она 2-юрод. сестра женщины, которая училась с Мейке и была ей подругой всегда. Поэтому все наши семьи дружили много десятков лет, отсюда и информация. А о Раковом корпусе наша семья узнала от другой коренной ташкентки, но до войны уехавшей в Питер, тоже очень интересная женщина- Березовская Ирина. С богатой родословной., археолог и коллекционер. Ей дали книгу на одну ночь и она ее буквально проглотила. Мы спрашивали, что там антисоветсткого? Она ответила, что среди героев начальник, который считал, что ему должен быть особый уход и отношение, а больше ничего.. Умерла тоже давно.
Окулич-Козарина Элеонора[Цитировать]
Натали, извините ошибка не 97, 87 году. Была операционная, операцию делал Военный, ассистировала Нафиса Хусаиновна. О реанимация проводилась в кабинете на 2 этаже. Утром в палату.
Окулич-Козарина Элеонора[Цитировать]
Это была не реанимация, а элементарная послеоперационная помощь для людей, которые были в остальном здоровы. Не хотелось сразу писать, но придётся — маму согласились оперировать только тогда, когда клиника, где она работала, прислала свою аппаратуру, реаниматора и анастезиолога. В послеоперационной, которую вы называете реанимацией, мама пролежала 10 дней — стоило ей шевельнуться , теряла сознание. Случай был действительно тяжёлый даже не с точки зрения онкологии.
А местные врачи делали всё, что могли.
НаталиМ[Цитировать]
Здравствуйте!Мне очень понравилась статья!Вы можете написать книгу на заказ?пришлите ответ на почту пожалуйста! manyafill@mail.ru
Мария[Цитировать]
А вот преподавательница литературы моего сына (шк246) говорила о Раковом корпусе : Солженицын оклеветал Ташми, та м на него все обижены
elena[Цитировать]
Елена, простите, а как звали учительницу? Я сама выпускница этой школы 1982г.
Elena[Цитировать]
Замечательная статья, какое множество неизвестных нам фактов и тайн хранит наш Ташкент. Как хорошо, что мы, хотя бы время от времени, узнаём ещё одну новость о наших замечательных земляках, самоотверженно исполнявших свою работу, бескорыстно помогавшим всем людям. Дай Бог всем живым здоровья, а ушедшим от нас, Царства им Небесного!!!
Hans[Цитировать]
Солженицын — бородатый брехун, и это всем известно
Улитка[Цитировать]
Для Окулич-Козариной! Добрый день,уважаемая Элеонора! Только сейчая прочитала Ваш комментарий о Мейке. Ирину Емельяновну многие знали как прекрасного врача, специалиста и удивительного Человека. Мой папа переписывался с ней до последних дней жизни.Так случилось,последнее ее письмо моим родителям она написала ( из Финляндии, куда они выехали с семьей) в день кончины папы 24 января 2002 года. За год до ее ухода я разговаривала с ней,когда была в Хельсинке. Родители моего мужа тоже дружили с ней долгие годы.Дочь Ирины Емельяновны Елена училась на химфаке В ТашГУ, а мой свекр- декан факультета более чем с 40 стажем работы в этой должности, был известным ученым,академиком- Талипов Шукур Талипович, а покойная свекровь Тамара Багратовна Амирханова в прошлом доцент-химик просто души не чаяла в Ирине Емельяновне. Ее любила вся наша семья. Таких людей забыть невозможно . Папа давно знал о дружбе Мейке с Солженицыным, и он хотел об этом написать еще в те годы,когда никто в Ташкенте об этом не знал.Но он выполнил просьбу Ирины Емельяновны:не стал разглошать врачебную тайну, хотя , вспоминаю, как журналисту ему хотелось об этом написать,Однажды он показал мне в ТашМИ палату,где лежал писатель. Хорошо,что Ирина Емельяновна уже на закате жизни все-таки сама рассказала эту историю. Добрая ей память,Царство Небесное
Ирина Димова[Цитировать]
Меня зовут Тимур.
Я внук Лидии Александровны Дунаевой (в Раковом корпусе — Людмила Афанасьевна Донцова. Почему Донцова потому что наш предок был Донской казак). Ирина Емельяновна очень часто была у нас дома, мы дружили семьями. Замечательный, добрый и очень внимательный человек. По словам бабули специалист очень высокого класса, никогда не принимавшая спонтанных решений.
Ирину Емельяновну наша семья будет помнить всегда.
timur-sts2007@mail.ru
Тимур[Цитировать]
Так получилось, что родители моей мамы были репрессированы и умерли когда она была еще ребенком и ее сиротское детство прошло в детском доме в Таджикистане. А в Узбекистане жил родной младший брат моего деда — Мейке Виктор Александрович со своей женой Мейке Ириной Емельяновной. Они и заменили маме самых близких людей. Я тоже их считаю самыми родными дедушкой и бабушкой и с невероятной теплотой вспоминаю то время, когда каждое лето мы с мамой приезжали к ним в гости. Бабушка Ира готовила невероятно вкусный плов, пекла пироги. Она была широкой души человек. Все они, бабушка Ира, дедушка Витя, Лена, Леша, их мужья, жены, дети — самые-самые близкие и родные мне люди. И я их бесконечно люблю, а тех кого уже нет — буду помнить пока я сама живу.
мейке ирина[Цитировать]
А в роддоме№3 на Тахтапульке я родился!
yarovit[Цитировать]