Константин Симонов в Ташкентском университете История Разное Ташкентцы

Есть мысли научные и мысли академические. Научная мысль расходится концентрическими кругами; она обладает способностью влиять в частных контекстах; академические мысли идут не кругами, а сверху вниз. «Частный контекст» не пренебрегает смиренными речениями из рода эвфемизмов: «Как я это вижу», «Если мне изменяет память», «Называя вещи своими именами» etc. Содержащиеся в статье «Откровения и догадки, новые истины и предположения, а в некоторых случаях и заблуждения призваны не столько сообщить уже продуманные мысли, сколько пробудить и возбудить собственное мышление читателя, которому предлагается написанный по сохранившимся записям эксклюзивный отчет о встречах с сорокапятилетним Симоновым далеко от Москвы.

1. Низины и высоты свободы

Появлению Симонова в Ташкенте в самом начале шестидесятых годов предшествовала очередная кампания идеологических разборок. Соблюдение «приличий» перед лицом демагогической глупости делает человека Тартюфом. Честная натура Симонова противилась «образу и давлению времени». Отступник от двух принятых форм обращения с ценностями прошлого и настоящего — оплёвывание и облизывание — поэт подвергся разносу. Секретарь правления Союза Писателей СССР К.М.Симонов (1954 — 1959) был смещён со своего поста. Свергнутый с литературного Олимпа, поэт был «командирован» в Ташкент. В одночасье пропало, испарилось, улетучилось ощущение радости творчества, погасли яркие светила, озарявшие прежний путь. Стремительный бег крови сменился застоем. Этому ли жребию посвятил поэт все помыслы свои, стихи, дела, печали и мечты? Но… усталых сил он долго не жалел. В единении обдумывал и писал очередные главы романов-эпопей: «Живые и мёртвые», «Солдатами не рождаются». «Когда есть Ташкент, — мрачно, но с мужественным достоинством шутил Симонов, — незачем уезжать на семь лет в Круассе, чтобы написать «Мадам Бовари».

В Ташкенте Симонов жил не напоказ. И ни для чьих досужих глаз героем быть он не хотел. Жил идеей, которая придаёт людям красоту подлинного величия — самоотречением, не став между тем киплинговской кошкой, которая гуляет «сама по сабе».

2. Вертикальный срез

Радуйся своему полдню и вечеру как пути, ведущему к утренним зорям, — так говорил пропок Заратустра. В одно зимнее утро 1960-го года на кафедре историии зарубежной литературы Ташкентского университета сос тоялась встреча преподавателей, аспирантов, стажеров-исследователей и студентов с Константинов Симоновым.
Поэт согласился рассказать о том, как он работал над переводами «Песен казармы», «Семи море» и «Пяти наций» Редьярда Киплинга (наряду с неофитом К.Симоновым над Киплиннгм трудились выдающиеся мастера професссионального перевода С.Маршак, Лозинский, Е. Полонская и др.). Для того чтобы вынести верное суждение о симоновских переводах, необходимо ознакомиться с тем, каковы были предпосылки их появления. Симонова, писателя политического, привлекало в поэзии Киплинга прежде всего её гражданское содержание. Именно это качество имел в виду поэт, отбирая стихи для перевода (Симонов перевёл одиннадцать стихотворений английского барда). Константин Михайлович неоднократно называл Киплинга одним из первых своих учителей, считал полезным делом обращение к переводу его стихов, полагая, что это служит расширению возможностей и выразительности родного языка. Переводы осуществлялись в 1939 году в обстановке непосредственной угрозы фашистской агрессии. Для этого времени характерно оживление деятельности международной революционной организации Коминтерна (1919 — 1943); последний его рывок — реанимация догмы о социально- политических преобразованиях в интернациональном масштабе по образу и подобию СССР. Это «бесспорное» формально-логическое положение по внешнему рисунку смешивалось с программными киплинговскими балладами о «Бремени белого человека» — вывести народы к свету «из милой египетской тьмы»: «Неси это гордое Бремя — родных сыновей пошли на службу тебе подвластным народам на край земли… Воюй за чужой покой». Опасная контаминация! Сын своего времени, поглощённый культом коминтерновской «тайной вечери», молодой поэт Симонов стирает двоеточие и переключает Киплинга в систему советской поэзии тридцатых годов, связав их кратчайшей пуповиной: пыль от шагающих сапог… Выпятив грудь вперёд, с полной выкладкой сквозь ад шагает по выжженной земле солдат. Переводя стихи о колониальной службе английского солдата на просторах Азии и Африки, Симонов усиливал звучание медных труб, хотя арфы менее хрупки, чем можно судить по их звучанию. Происходила парадоксальная метаморфоза: романтика религиозно- патетического звучания в симоновской комбинаторике трансплантации и транспозиции становилась романтикой планетарного героико-революционного освободительного движения…
В связи с этим Константину Симонову был предложен ряд вопросов. Приблизительное содержание этого полилога излагается здесь.

3. Свет и тень.

Преподаватель. Не разрешите ли задать Вам несколько вопросов, чтобы сдвинуться с точки, на которой мы застряли?

Симонов. Это даже ваш долг, довопрошали меня до этой путаницы, так и выпрашивайте меня из нее обратно. Что мне претит? Когда мне говорят, будто моя шляпа слишком темно-синяя, а лучше бы она была светло-синяя, в то время как она желтая.

Аспирант. Переводы политической поэзии Киплинга под вашим пером превращались в объект двойного пользования. Они странно схожи с гимнами пиндаризирующими коминтерновские замыслы. Между тем в оригинале четко улавливается социальная педагогика, окутывающая британское вторжение: «Несите Бремя белых». Поясните: это реминисценция или аналогия?
Симонов. Не аналогия, а гомология. Можно говорить о сходстве общего плана и зачатков, выполняющих неодинаковые функции. Киплинга следует читать как необъятную галактику, топологию которой мы даже не в силах вообразить — семантическом отношении его слово оказывается бездонным, а стих бесконечным, имеющим и в оригинале, и в переводе неограниченное число подстановок, ассоциативных цепочек: «…где-то снова можно жизнь начать, когда тебя заочно погребут». При этом феномен времени здесь имеет особый смысл. Время жить и время умирать, которое знает Киплинг, это такое время, где властвует простая безотлагательность, как, например, в выражении настало время. Время, когда я приступил к переводам стихотворений «Новобранцы», «Добровольно пропавший без вести», «Гиены», «Эпитафии», «Дурак», «Серые глаза — рассвет», «Общий итог» и др., соответствовало смыслу выражения настало время, время тревоги и социально-оптимистического предвкушения близких исторических битв. Люди страны Советов проходят школу стоицизма и отваги в стремлении взять на себя Бремя забот о «чужом покое», о свободе и счастье народов земли.
Меня привлекало в английском поэте его пристрастие к громоподобности стиха, когда поставлено равенство между лирикой и кровью. Импонировала публицистическая заостренность в сочетании с разговорно-доверительной интонацией.

Преподаватель. Идеология всегда привносит парцелляризацию, и в её узких рамках выделяется один-единственный смысл, одно-единственное значение. Это ощутимо, например, в вашем переводе стихотворения «Новобранцы», в котором «шагают в ногу» культ жестокой отваги и культ успеха «миссии»:

"Пусть кругом все убиты, а ты держись.
Приложись и ударь и опять приложись.
Как можно дороже продай свою жизнь.
Ступай, ступай, ступай как солдат, солдат королевы".

Симонов. Семантическое поле киплинговской поэзии широко, жизнеспособно и плодотворно. В этом плане не выделяется один-единственный смысл, одно- единственное значение. Эта поэзия отказывается служить лишь сиюминутным чисто практическим целям. Она не приемлет «узких рамок». Полагаю, что процитированные вами стихи переведены мною неудачно, поскольку в контексте оригинала строфы парный утилитарный оттенок отчётливо дезавуирован.

Студент. Позвольте заметить, что категорию вечных общечеловеческих ценностей иногда превращают в бесспорную, не требующую доказательств истину. Однако ни одна женщина не признает сегодня красоту Венеры Милосской — бедняжка слишком толста.

Симонов. Вещи и тела никогда не пребывают в своем количестве и качестве, а всё время изменяются. И только то, что называется умопостигаемым, не знает ни убавления, ни прибавления, то есть вечное всегда тождественно самому себе. Так, по крайней мере, считал Платон. Это касается и отличающегося высокой степенью обобщения скульптурного и живописного изображения богини любви и красоты, весны и садов.
Что касается Киплинга, то я, разумеется, не игнорировал конкретный обособленный повод, обусловивший появление «Песен казармы», которые сначала вышли в Великобритании отдельной книжкой и были имитированы под циркуляр с грифом «Во все департаменты». Более того, мне, не скрою, импонировала нужность поэзии для «текущего момента» и политического календаря. Я живо представлял себе публикацию песен и баллад в русском переводе под грифом «Для служебного пользования», рассылку во все регионы страны произведений английского барда, воспевавших труд, волю, энергию простого человека, вселявших бодрость и уверенность; стихи были насыщены грубоватым юмором, образным просторечием, что усиливало их воздействие. Броское слово, подвижный ритм, разговорный стиль, эпиграммная острота помогали дойти до каждого человека. Импонировали многие художественные приёмы поэта: акцентный ораторский стих как основной элемент фоники (не для глаза, а для слуха), параллельные конструкции, синонимические повторы. При этом киплинговское многообразие рифм обуздывает избыточное выражение, освобождает как от навязчивых инверсий, так и от формалистического преклонения перед ритмико-мелодической организацией речи; достигалась предельная лаконичность стихотворения…

4. Traduttore — traditore. *

Стажёр-исследователь. И впрямь, любовь слепа и нас лишает глаз, как сказал Шекспир. — Не вижу я того, что вижу ясно. Когда национальный поэт-пророк Киплинг, пользуясь богатым арсеналом художественных средств, пишет о доблести, отваге и несгибаемой воле перед лицом жестоких и невероятных испытаний, он, понятно, имеет в виду понимание пресловутого «освобождения» Индии как идеологического понятия.
Симонов. Любовь, возможно, и слепа, но люди-то зрячи. Новичок в переводческом ремесле, я подходил к киплинговскому тексту со школьными мерками: выяснял значение каждого слова, анализировал грамматические и синтаксические конструкции. Животрепещущее звучание сделанного перевода поразило меня самого. Но поэзия Киплинга пытается увидеть в идеологии скорее ее проблематику, то есть ряд вопросов, а не ответов.
Преподаватель. Впечатление такое. Словно вы преодолеваете Ниагару, чтобы утонуть в ванне.
Симоное. Это входило в мои намерения.
Преподаватель. Поясните.
Симонов. Колумб преодолел океан и.. утонул в домашнем чане. Но до этого он успел открыть Америку. Чтобы меня лучше поняли, я хотел бы выразиться несколько туманно: поэзия Киплинга допускает множество убеждений; они живут мирно вместе, они остерегаются компрометировать себя. Если я «утонул в ванне», не открыв Америки, и поделом мне: «В том вина Руссо, в том вина Вольтера», как распевал на баррикадах Гаврош.
Впрочем, единственный распорядитель — время, оно запрещает вход непосвященным и открывает его тем, кто умеет читать и слышать.

* * *
Я знал Константина Михайловича. Человек непрозрачный, он был результативно совестлив. Он противился двоемыслию и в то же самое время сосуществовал с ним. Он не любил говорить шепотом и громогласно откровенничал сам с собой. Впрочем, его неспокойный внутренний монолог иногда мощно прорывался наружу. Его честные мысли и побуждения, благородные устремления и поступки странным образом уживались с кодексами и уставами его жестокого и лицемерного времени. Порой ему не хватало этической перпендикулярной устойчивости.
Бывает ли хороший поэт, который не давал бы вместе со своим пламенем и своего дыма?

*Итал. : переводчик — предатель

источник