Алайский рынок Разное

Автор Дильдора Курбанова

Кратер древнего вулкана, однажды возникший в горном массиве Памира, на высоте 4 тысяч метров над уровнем моря, называется Алайская долина. Это чаша: громадная, круглая, с плоским дном черного цвета окаймлена удивительно ровным, из крошащихся камней валом высотой, во многих местах, ниже человеческого роста. Поэтому можно заглянуть за его бортик и получить мгновенное головокружение и ощущение пустоты в животе: там далеко-далеко внизу, вонзаются в поднебесье заснеженные шпили других гор, над которыми величаво плывут облака. Как будто и не на Земле стоишь. Над тобой больше никто не живет, ни единого живого существа, а под тобой какая-то неизвестная, нечеловеческая планета: разве можно жить на остроконечных снеговых вершинах?

Фото отсюда

Звенит в ушах абсолютная тишина. До жути абсолютная. Ее не нарушает, а только подчеркивает непрерывный, монотонный свист ветра. А небо! Высокое, до самого космоса. Белесое солнце огромно. Оно испускает призрачный, как прозрачная вуаль, негреющий свет, на него можно смотреть невооруженным глазом! Странное, незнакомое солнце не затмевает несколько очень крупных звезд и полупрозрачного жемчужного полумесяца, который для усиления впечатления покоя, висит вверх рожками. Здесь так спокойно, что даже луна не работает, а отдыхает на спине.
По другую сторону чаши вулкана высятся громадные горы – это пики Ленина и Коммунизма, а к ним ведут заснеженные, это в июле! головокружительно глубокие ущелья. Ровно по середине чаши широкой полосой из спрессованных черных камней стремится дорога, на метр выступающая над дном чаши. Вот по этой дороге, буквально висящей в небе, проходит незримый сейчас, но вечно существующий Великий Шелковый Путь. Я стараюсь представить, но не могу, как же можно было в этом ледяном поднебесье, где никто и ни что не живет, идти месяцами пешком или на верблюдах?
Струящийся как бурный горный сай Великий Шелковый Путь стремится вдаль через Кашгар, через город Иркиштан, и через перевал Талдык, с таким крутым серпантином, что у меня кружится голова, когда я вспоминаю о нем, и через поселок Джиргатал, (где раньше располагался международный альпинистский лагерь, последний перед рывком на пик Ленина), через Хожанд, Великий Шелковый Путь вливается прямо в Алайский рынок в старом центре города Ташкента.
Алайский базар едва ли не самый древний из базаров Ташкента. Он расположен на большом перекрестке: остановка Урда – это Старый город; театр Алишера Навои – это Новый город; Сквер Амира Тимура – начало Ферганского тракта, который ведет через перевал Камчик в Ферганскую долину; и метро Буюк Ипак Юли – перекресток транспортной развязки на горы Газалкента и Чарвака.
Восточные базары, если отвлечься от их внешней материалистической суеты, есть нечто мистическое. У них есть свое лицо и свой характер. И даже душа. В древности, когда города стирались с лица земли набежавшими врагами, восстанавливаться они начинали с мест, на которых были расположены, до гибели города, базары. Вот, представим город после набега и разграбления: в трагическом безмолвии лежат дымящиеся руины. Через 2-3 дня из развалин и чудом сохранившихся домов, крадучись, выходят люди и собираются на бывшей базарной площади, чтобы оплакать погибших и горькую участь выживших. И начать восстановление города. Так и Алайский: стоит и стоит, где стоял.
В прошлом столетии это был самый популярный, самый международный базар Ташкента и перекресток торговых путей: с Севера – Казахстан, Татарстан, Сибирь, с Востока – Ферганская долина, Таджикистан, Киргизия, Сибирь, дальше Китай и весь Дальний Восток. А на Запад: в Россию, Украину, Белоруссию, Молдавию, Прибалтику. Торговые пути с юга вливались в ныне исчезнувший Туркменский рынок. Ташкентская область, Бекабад-Пскентского направления оседали на Куйлюкском, а Бостанлык-Нанай Паркентском базарах. Из Ташкента Великий Шелковый Путь продолжал незримо струиться как полноводная река. Конечно же, уходили с рынка не величавые верблюды, под предводительством строгих и мудрых Караван Боши, а разлетались перепуганные аспиранты и озабоченные докторанты, нагруженные сверх меры узбекскими умопомрачительными «Куруг ва холь мева» – «сухими и влажными» фруктами, дынями, орешками и миндалем. Сверху на них громоздились чапаны для научных руководителей и оппонентов, а нарядные ткани «хон-атлас» и тюбетейки для их жен и дочерей. Мамочки и бабушки слали фрукты и сладости своим студентам и больным родственникам.
Алайский обильно торговал и узбекской керамикой, качество которой сейчас как древняя легенда – остается только воспевать то, чего давно уж нет. И амулетами: как не взять, да побольше и разных перед дальней дорогой и защитой диссертации? Был огромный выбор узбекских национальных ножей, вплоть до кинжалов и мечей. Острейшие ножи с роскошными ручками и ножнами, это был тогда шикарный сувенир и очень полезный в хозяйстве. Они широким потоком утекали во все республики большой страны. Продавали их в отдельном ряду, и каждый регион Узбекистана продавал только свои ножи. Если вы забредали в этот ряд, то на вас лавиной шли продавцы с самыми разными режущими предметами в руках и поворачивали лезвия так, чтобы они посылали вам в глаза солнечные зайчики, при этом в оба уха вливалась с двух сторон реклама изделий. Вы бежали скорей из ряда вон, а в ушах еще долго шумело: «Чуст, Чуст». Чуст – это город в Ферганской долине, где делают хорошие ножи. Одно время отовсюду слетались заказы на узбекские ножи, так как они были поразительно остры, легко натачивались даже на перевернутой пиале, имели удобные рукоятки и служили годами. Потом их стало сложно вывозить: почему-то, вдруг их стали приравнивать к ношению холодного оружия и, итак изначально несчастные аспиранты с докторантами лишились привычного набора сувениров. Но пришло время, куда-то запропастились настоящие мастера и ножи перестали удовлетворять хозяек: лезвия часто вылетали из ручек и не были так поразительно остры.
Функционировал длиннющий ряд, где вам ваши покупки упаковывали, деловито спросив только: «Куда?» и, получив ответ, мастер сам выбирал древесину и размер ящика, и точное количество отверстий, чтобы и не пересушить и не загноить фрукты и бахчевые. Количество и размер ручек к ящику вы заказывали сами: на двоих или на одного. Если же вы студент и можете себе позволить всего одну дыню для студенческой братии той республики, куда летите, вам ее оплетали в синтетическую сеточку, поверх сетки из лозы. Расходились ковры и коврики, и был роскошный, огромный цветочный базар, где можно было купить кроме живых цветов еще и любую рассаду, саженцы, почву и удобрения.

И до чего же Алайский был демократичный! В любое время: с 6 утра и до почти темноты, по нему носились стайки веселых студентов: пришли покушать. Легенда, что «В Ташкенте можно наесться до отвала, просто пробуя то, что хочешь купить» – на самом деле не была легендой. Действительно, если вам не лень и не жалко собственных ног в угоду жадности и желудка: обойдите съестные ряды, пробуя все, что продают, а на десерт обойдите фруктовый и фисташковый ряды. Вот вы и сыты! Продавцы прекрасно знали об этом и часто спрашивали, например испитого вида мужчину: «Что, брат опохмелиться не на что?» или смеялись студенту: «Да ешь все здесь, я с тебя ничего не возьму!».
На Алайский приходили все, абсолютно все гости столицы: туристы, командировочные. Артисты Азиатского кинофестиваля ходили в своих национальных костюмах. И никто никогда не уезжал из Ташкента с пустыми руками. Мы на Алайский приходили «погулять», например в обеденный перерыв, когда нам, студентам-медикам надо было ехать с одного конца города на другой, чтобы попасть с одной пары на другую. Мы брали горячую лепешку за 10 копеек и огромную гроздь винограда за 10-15 копеек и шли по рядам, наблюдая за веселой, бурливой, многообразной характерами и происходящими сценками живого спектакля, под названием «Алайский», жизнью рынка со своим языком и музыкой, и ели вкуснейшую вещь на свете: горячую лепешку с виноградом и закусывали, по приглашению продавцов! миндалем или орехами.
Однажды мы так вот встретили на Алайском певицу Аллу Пугачеву, невероятную знаменитость 70х. Мы шли за ней как приклеенные и смотрели, даже забыв о повисшей в кулаке грозди винограда, как она пробует фрукты и миндаль, а продавцы узнают ее, несмотря на камуфляж: она была в платке под горло и в скромном костюме, и предлагают взять товар бесплатно, а она не верила и все оглядывалась на своего гида и спрашивала, правда ли, что можно пробовать целый персик бесплатно? Ее гиду было некогда отвечать. Это был молодой парень, как, например, аспирант, и он очень был занят тем, что отгонял нас презрительно, указывая на нашу провинциальную бескультурность: «Что Пугачеву не видали? Мешаете же!», а когда мы обижались и отставали, вспоминая, кстати, о своем обеде и кусали хрустящую лепешку, он вдруг старался задержать Аллу Борисовну у какого либо прилавка, вовлекая ее в торг.
Алайский одним из первых был несколько «окультурен» – были построены деревянные прилавки под деревянными навесами, и солнце не пекло и приятно пахло деревом. А старые, подгнившие навесы напоминали Бухару. И нигде товар не продавали прямо на земле. Молочные продукты продавали в специальном молочном двухэтажном павильоне и, каких только сливок и каймаков там не было. Еще был мясной павильон, где можно было купить настоящую немецкую колбасу, которую делали этнические немцы, и многих тамошних сортов я не видела на прилавках городских магазинов, это при изобилии 70х.

Петуньи на Алайском

Сейчас Алайский известен своим «ювелирным» павильоном под пластмассовой крышей и самым дорогим в Ташкенте рынком по продаже китайского ширпотреба. А фруктов, молочного, мясного, цветов, керамики, тканей, живой рыбы из Сырдарьи, цыган, «спекулянтов», первыми привозивших в Ташкент «зарубежные новшества» и всего того, что составляло раньше Алайский, совсем нет, а то, что есть все очень дорого. Но все же то, что базар не стали передвигать с его древнейшего места, по каким-то мистическим законам позволяет ему продолжать жить. Посмотрим, что будет с ним через пару тысяч лет. Если он останется на своем месте, то Великий Шелковый Путь так и будет проходить сквозь него, устремляясь на все четыре стороны света.

Источник