Таня Редкина. Вера в красоту (1952 — 2007) Искусство Ташкентцы

Публикуем фрагменты из художественного альбома художницы Тани Редкиной. Татьяна родилась в Ташкенте 22 апреля 1952 года. Училась в студии изоискусств «Восток» у Ю.Стрельникова. Закончила отделение живописи РХУ имени Бенькова. Работала в Государственном издательстве литературы и искусств имени Гафура Гуляма. В 1985 году перехала в Петергоф, где и прожила до конца жизни…

Предисловие к альбому  Б.Аверина.
Творческая судьба Татьяны Редкиной начала складываться удивительно удачно. Семнадцати лет, в 1969 году, она поступила в ташкентскую студию изобразительных искусств «Восток», и ее наставник Юрий Стрельников сразу же обратил на нее внимание. Казалось, Татьяну ничему не надо учить — надо лишь помочь ей вспомнить те духовные первообразы, которые тайно живут в ее сознании и, не связанные прямо с реальностью, только через реальность могут быть выражены. Двойная задача искусства — воплотить оба начала, не заслонив духовное материальным, но и не лишив первообраз покровов материи. Школа, которую прошла Татьяна Редкина на живо­писном отделении изобразительных искусств Республиканского художественного училища им. П. Бенькова под руководством П. Мартакова, помогла ей создать работы, в которых эта двойная задача почти всякий раз была решена.

В 1972 году Редкина (ей всего 20 лет!) участвует в Республиканской выставке. Особенно выразительны здесь были две ее картины: «Автопортрет» и «Вера». Начиная вдруг сознавать, что самое интересное и самое непонятное в мире — это мое собственное «я», молодой человек впервые по-настоящему соприкасается с тем, что мы называем метафизическими основами бытия. Именно этот момент духовной автобиографии запечатлен на «Автопортрете». Но увидеть себя совсем не просто. Далеко не любое зеркало годится для этого. Идеальное зеркало — это «другое я», или «ты», или «он», «она», это мир, предстоящий художнику. «Вера» — и есть «ты», «другое я» героини «Автопортрета». И в то же время Вера — живой конкретный человек, Вера Ивановна Киселева, на всю жизнь ставшая для Татьяны самым близким человеком, верным товарищем, по-матерински заботливой сестрой. А значит — соавтором. Что и засвидетельствовано надписью на книге стихов Сергея Есенина, великолепно иллюстрированной Татьяной Редкиной: «Дорогой Вероньке — соавтору».
На картине «Вера», собственно, два портрета. Одна женская фигура изображает реа­льную Веру, другая, в верхнем левом углу, — сидящая обнаженная женщина. Вторая фигура явно цитатна: это Модильяни. Картина в картине. Вера изображена в профиль, и естественно, что мы видим только один ее глаз. Женщина в верхнем углу обращена к нам почти в фас, но и у нее глаз только один, второй просто не нарисован. Человек и картина то ли живут по одним и тем же законам, то ли каким-то неявным способом, не поддающимся логическому описанию, обмениваются своими свойствами. Вера и женщина на картине изображены в одной плоскости. Перспективы нет. Как на иконе.
«Автопортрет» и портрет «Вера» изображают двух очень красивых юных женщин. «Вера» — это еще и вера. Татьяна Редкина верила в красоту, эстетика безобразного никогда не привлекала ее. А вот красота обыденного, не подчиненного никакой иерархии мира всегда была для нее интересна. Поэтому и в начале своего пути, и в конце она любила писать натюрморты, которые почти всегда блестяще ей удавались. Предметов на этих натюрмортах всегда много: музыкальные инструменты (виолончель, скрипка, мандолина, флейта), самые разные цветы — и здесь же лимон, яблоки, пепельница, ключи… В мире всего очень много, и в случайном соседстве разнообразных предметов обнаруживается своя красота.

В 1975 году Редкина поступает в Московский полиграфический институт на факультет художественного оформления печатной продукции. Наверняка чему-то она здесь научилась. Для нее это было легко, по специальным предметам у нее всегда были отличные оценки. А вот общеобразовательные дисциплины ей никогда не давались — по одной, отчасти забавной, отчасти очень серьезной причине. Она постоянно оказывалась неспособна поместить конкретный исто­рический факт в соответствующие ему хронологические рамки — потому что всегда жила вне реального времени, и даже история живописи, которую она очень хорошо знала, представлялась ей не цепью последовательно сменявших друг друга школ и направлений, а единым, синхронно существующим миром, которому принадлежала и она сама. На одной из ее поздних картин — по-брейгелевски увиденный откуда-то с высоты зимний пейзаж, маленькие фигурки Тани и Веры, которые трудятся во дворе около дома. А по другую сторону забора на этом же полотне те же Таня и Вера беспечно прогуливаются со своими собачками. Время труда и время отдыха сущест­вуют в совместности, нет никаких «сначала» и «потом». Как в древнерусской живописи, в простра­нстве изображения все присутствует одновременно, линейное хронологическое разворачивание упразднено.
Поступление в полиграфический институт не было случайностью. В том же 1975 г. Редкина начала работать в ташкентском государственном издательстве литературы и искусства. Десятилетие сотрудничества с этим издательством тоже прошло под знаком удачи. Главный художник, И. Кириакиди, сумел сразу же оценить дарование Редкиной и не предлагал ей офор­млять что попало. Ей поручалась только классика, причем самая разная: Есенин и Андерсен, Блок и Еврипид. В сущности, Татьяна стала не оформителем, а настоящим художником книги — достаточно взглянуть на подготовленное ею издание «Медеи». Древняя Греция словно жила в ее памяти, она чувствовала сущность трагического начала, его темную и светлую ипостась. Она, кажется, всегда знала, какой ценой оплачена внешняя гармония греческого искусства: она оплачена невероятными усилиями, которые смиряют дионисическую стихию. Это титанические усилия победить Диониса, восстановить рушащийся мир и изображены у Редкиной.

Ташкентский период жизни художницы был необыкновенно успешен, причем успех приходил сам собой, без специальных усилий. О ней начинают писать, альманах «Вернисаж» помещает репродукцию ее картины «Девушка в желтом» с комментарием критика: «Гармония духовного мира человека открывается в портрете «Девушка в желтом» (1977) молодой художницы Татьяны Редкиной. В этой работе строгое композиционное решение, сочетаясь с тонкой и благо­родной цветовой гаммой, создает ощущение не только сосредоточенности, но и — вопреки внеш­ней статичности образа — готовности к действию, а покой пронизан импульсивной энергией современного человека».

Составители альбома «Молодые художники Узбекистана» (Ташкент, 1977) отбирают из картин Редкиной две, представляющие два разных типа красоты: «Натюрморт с мандолиной» и «Веру». В 29 лет — неслыханно рано по тем временам — Редкина стала членом Союза художников СССР.

И все же, несмотря на успех, а может быть, наоборот, вдохновленная им, в 1985 году Татьяна решается переменить судьбу, войти в новый жизненный контекст. Она переезжает в Петербург, покупает половину дома в Петергофе (бывший бульвар Юркевича, ныне бульвар Красных Курсантов, 55). За 10 лет перед тем, гуляя по Петергофу в один из своих приездов, она показала на этот дом и сказала: «Здесь я хочу жить». Судьба сделала ей и этот подарок. Здесь, в Петергофе, пройдет вся вторая половина ее жизни.
Поначалу удача продолжает ей улыбаться. В 1988 г. происходит одно из важнейших для нее творческих событий — встреча с замечательным режиссером Кирой Муратовой. Киноэкран оказывается не менее близкой реальностью для Редкиной, чем книжная страница. Она снимается в «Астеническом синдроме», как помощник режиссера участвует в «Чувствительном милиционере». Но вот работа в кино закончилась, и вместе с этим пришло ощущение какой-то огромной потери.

И, тем не менее, творческий труд без устали продолжается — и вознаграждается успехом, причем весьма неожиданным. В 1994 году открывается персональная выставка Редкиной в галерее «Арт-Петергоф». Пространство кавалерских домов конца XVIII века удивительно гармо­нировало с произведениями. А вот время, казалось бы, было выбрано совсем не удачно — межсезонье, когда толпы посетителей теряют интерес к Петергофу, остаются лишь местные жители, которых предметами искусства не особенно удивишь, они слишком привычны к музеям. Но на выставке Редкиной постоянно толпился народ. Это было стихийное признание, не подо­гретое никакими специальными рекламными мерами, о которых Татьяна на протяжении всей своей жизни не имела ни малейшего представления, потому что они были ей органически чужды.

Но выставка 94-го года была, пожалуй, самой последней улыбкой судьбы. Наступал самый трудный, самый глухой период. Татьяна чувствовала, что ее искусство движется, развива­ется, растет. И вместе с тем росла невостребованность, становясь безнадежной, абсолютной. В какой-то момент она получила интересный заказ — иллюстрации к роману Михаила Кураева «Зеркало Монтачки» — и с огромным увлечением взялась за работу. Но книжка так и не вышла, иллюстрации так и остались никому неизвестны.

Все это не было индивидуальной чертой биографии Редкиной. Со второй половины 90-х годов падение интереса к искусству начало обретать тотальный характер. Книжные прилавки оказались завалены детективами и женскими романами, кинотеатры закрывались один за другим, телепрограммы становились все более и более пошлыми, а уж художники оказались совсем никому не нужны. Жить становилось все труднее, и душевные силы тех, кто мог бы повернуться лицом к искусству, уходили на борьбу с этими трудностями.

Боролась и Татьяна — средствами, доступными художнику, который, не взирая ни на что, остается верен своему делу. В этот период, когда надежды гасли одна за другой, она создала удивительно много, причем в самых разных жанрах. Это всегда было ей свойственно. Никогда не оставляя живописи, она уже опробовала себя в книжной графике и кино. Теперь она обратилась к возрождению искусства гобелена, обновленного ею — и по технике, и по манере изображения. Здесь сочетались простота и глубина, цитатность и оригинальность. Кроме всего прочего, возможно, это был неосознанный поиск путей к зрителю и даже к покупателю, способному заинтересоваться декоративным искусством. Покупатели находились — но изредка. Чего-чего, а предприниматель­ского таланта Редкина была начисто лишена.

Нетрудно себе представить, что происходит, когда творческие силы тратятся, расходуются — и не компенсируются ничем. Писатель нуждается в читателе, музыкант — в слушателе, художник — в зрителе. Замкнутая в очень узком дружеском кругу, Татьяна все чаще и чаще начинает приглашать к себе Бахуса, и иногда он задерживается у нее надолго. Тогда начинается борьба с ним — за творчество. И возникает еще один, новый этап. Художница, всегда отличавшаяся чуткостью к метафизическим основам мира, теперь пытается выйти к ним напрямую. Она увлекается астрологией и пишет портреты прекрасных женщин, бесконечно усложненные трудно чита­емой символикой, как бы извлекаемой из самых глубин образа, и одновременно — из глубин сознания автора. В портретах появляется особая значительность — но и тяжесть, не свойственная прежде кисти Редкиной.

* * *

Татьяна

В потёмках дней свечу свою неся,
О, бойся, бойся, бойся оступиться!
Судьбу чужую повторить нельзя —
То, что случилось, дважды не случится...
Утонем все у времени во чреве
И только тот, кто Богом был отмечен,
Не позабыт — искусство вечно!
Но vita.. .vita brevis...

Примавера

— Время до тебя — доверье
Каким оно было?
— Не помню... Забыла...
—Письмо принесли, почтальон там,
в преддверьи
— Откроешь? — Зачем же,
Я в письма не верю...
— Оно из до-верья:
разгадка загадки.
—Там листик, наверно,
из старой тетрадки...
Забытая тайна, пустячный секрет...
— А сердце не щемит?
— Про сердце там нет.
— А верно ль ты знаешь?
Быть может, душа?
— Не надо.. .Оставь же... Стою не дыша...

Портрет Натальи Взенконской

...Вот ты стоишь перед пустым мольбертом,
Все краски здесь: слилось всё в белый цвет,
Здесь целый мир, в котором все ответы.
Из белой мглы является портрет:
За тканью лёгкой свет неуловимый,
Рука, окно, чуть отрешённый взгляд —
Так оживает лик, тобой творимый...
Из зеркала твои глаза глядят.
Мазок последний — завершён портрет.
Забыть, уйти, не видеть!
Не спеши!
Как будто не тобой был создан этот свет,
Но там осталась часть твоей души.

Предчувствие Ц.

Девушка в жёлтом с ликом Евы,
Что грезится вдалеке?
За спиною ни змея, ни древа,
Плод запретный в руке.
(Цвет осенний ранней весной)
Где Адам твой, Жёлтая Дева?
Не одиноко тебе одной?
Жёлтого ЦВЕТА ЕВА?

Сад

Летейский сад листвой пылает:
Тобой придуманная явь.
Времён завесу приподняв,
Ты что-то сердцем угадала.
Тот сад загадочен и тих,
Там где-то Лета истекает,
Меж бестелесных Эвридик
Быть может тень твоя блуждает...

Пейзаж в голландском стиле

— Питер Брейгель в Петергофе не бывал.
Но тогда когда ж он это рисовал?
Вдруг по пьянке приезжал инкогнито,
Ночь была, вот и не встретился никто!
Это ж ясно — виден брейгелевский стиль,
Даже больше! За углом таится Тиль!
— Это всё придумал ты и врёшь!
— Брейгель, точно! Мастерство ведь не пропьёшь!

Обманка

Дар волшебства и рук творенье
Погружено в другое измеренье,
Мираж, захочешь — не поймаешь:
В руке не удержать туман...
И вновь, и вновь переживаешь
Нас восхищающий обман!

Марина

Как будто бег времён остановили:
Всё сдвинулось, схлестнулось и спеклось,
Сбылось предчувствие: то страсти по Марине,
То, что в судьбе её так гибельно слилось.
Вобрав всю боль неправедности мира
В запретные стихи (так слово просит слова),
Ей Богом данная, истерзанная лира
Звучит пронзительно из прошлой жизни снова.
Прощальный взгляд запёчатлён в холсте
Свершилось всё! Но стало вдруг тревожно...
Поэзия распята на кресте...
Судьбу чужую повторить возможно!?

Татьяна была маленькой хрупкой женщиной, а руки ее отличались поистине мужской силой. Казалось, что она может делать все, что угодно, с деревом, тканью, железом. Она умела отреставрировать старинную мебель, построить арку, сделать мозаичный пол. Кроме картин и гобеленов, после нее остался еще один памятник — ее дом, каждый уголок которого был превращен ее руками в пространство жизни художника. Но какой бы красотой ни дышало это пространство, оно было слишком замкнутым, слишком тесным. Татьяна покинула его, повторив трагический финал ее любимой героини — Марины Цветаевой, чей замечательный портрет она написала в юности, предвосхитив, неведомо для себя, свою собственную судьбу. И никому из нас, не сумевших разомкнуть кольцо этой судьбы, не дано права ее осудить.

Издано при поддержке друзей и соратников
Дизайн: d.n.k. design lab.
Печать: типография «ВЗЛЕТ»
Стихи к картинам — Рената Юсупова

источник — Пруз