Родом из Ташкента Искусство Ташкентцы

Автор Николай Бондаренко

Семь талантов моего друга детства

Память не признаёт давности потерь и вот уже более четверти века возвращает меня в Ташкент 50-х и 60-х годов. В те далёкие дни буйно цвела наша большая дружба.

Жили мы недалеко друг от друга. Я – в авиагородке ГА в двухэтажном многоквартирном доме напротив переезда, а он – на улице Локомотивной, сразу за железной дорогой, которую построили пленные немцы.

Дом № 12 прятался за деревянным забором, редкие прохожие могли видеть только крышу. Но я-то знал: в небольшом дворике вьются виноградные лозы, а дорожку к крыльцу сопровождают цветы.

К Женьке Емельянову, так звали моего лучшего друга, я заходил запросто в любое время. Его отец работал бухгалтером где-то далеко за городом, возвращался домой поздно. Сёстры, старшая и младшая, учились во вторую смену, возле плиты неутомимо трудилась энергичная, весёлая Женькина мама. Мой друг её очень любил и, годы спустя, вспоминал о ней во многих стихотворениях. В одном из них есть такие строчки: «Говорили, что Ольга Васильевна – женщина сильная…»).

Когда мы оставались одни, Женька включал «радиолу» и ставил пластинки – мы слушали джаз и итальянские песни. Я уже знал: Женька – человек музыкальный, у него отменный слух. Это его первый потрясающий талант. Он, не зная нотной грамоты, виртуозно играл на аккордеоне, подбирая любую мелодию на слух. Позже, в юношеские годы, он «перешёл» на гитару и стал сочинять песни. Как ни запомнить: «На улице Гоголя клёны Надели свой дивный наряд!» Запомнил я и другую, очень непростую песню, когда он, смеясь, рассказал, что побывал в комнате смеха:

«Кривые зеркала смеются над нами,
Кривые зеркала кривляются сами!
Но к ним мы приходим,
Но их мы находим,
Когда нам становится грустно…»

Женька стал писать стихи. Свои первые опыты он послал в газету «Комсомолец Узбекистана». В обзоре молодому автору строго указали: душок-то буржуазный, мещанский! Женька возмущался: «Разве я об этом?.. Через гибель цветов я рассказал об ужасной вечеринке!.. Концовка говорит сама за себя:

«А розы – розы тихо умирали
В кровавой, липкой лужице вина…»

В зрелые годы Женька соберёт свои лучшие стихи и переводы в сборнике «Память».

Отдельным, особым талантом я считал его необыкновенное умение легко и красиво танцевать. При том, что он постоянно жаловался на боль в ноге. Имею в виду не танцы в парке КОР, где мы, высматривая, кого бы из девчонок пригласить, кружились на танцплощадке друг с другом. Женька ходил в танцевальный кружок Дворца железнодорожников и выделывал на сцене такие кренделя — я вместе со зрителями от восторга ахал. Он несколько раз брал меня «на гастроли» своего самодеятельного коллектива – мы ехали в автобусе куда-нибудь под Ташкент, и в районном Доме культуры происходило песенно-плясовое театральное действо.

Блистал Женька и как актёр в самодеятельных драматических постановках. На одной из них, в городе Алмалыке, мне посчастливилось побывать. Грим и соответствующий костюм преобразили моего друга: он превратился в пожилого отца семейства. Как он важно вышагивал, как убедительно говорил! Все хлопали долго и от души. Я тогда подумал: а ведь Женька даже внешне похож на знаменитого актера Щепкина – в учебнике литературы есть его портрет.

В самодеятельной среде у Женьки было много друзей. С одним из них, Генкой Коткиным, будущим главным режиссёром театра г. Кургана, он любил сражаться в шахматы – или у Генки дома (он жил рядом с парком КОР) или в зелёной парковой беседке для настольных игр.

Все его друзья знали ещё об одном таланте моего друга: он был первоклассным фотографом. Благодаря Женьке, и я научился настоящему фотоделу. Во дворе Женькиного дома была устроена небольшая фотолаборатория. Мы закрывались в ней, включали красный свет, и… начиналось фотоколдовство. Но прежде чем развести проявители и закрепители, нужно было «освоить» фотокамеру – точно угадать выдержку и диафрагму. Да и многое другое! Снимать при любом освещении – это не так-то просто. Больше всего мы любили ночные съемки. Или вечерние – на осенних аллеях на сквере возле Университета. И почти круглый год «охотились» ФЭДом или ФОТОКОРом на величественное здание Театра им. Алишера Навои. Нас завораживали рассказы взрослых: это беломраморное сооружение построили по проекту архитектора Щусева пленные японцы. А на площади, где совсем недавно шумел разноголосый Пьян-базар, разлетаются струи сказочного фонтана.

На съёмках возле Театральных колонн у нас возникало особое настроение, мы делились сокровенным. Вспоминаю наш разговор. Я признался: «Завтра иду в этот театр!» — «Без меня?» — удивился Женька. — «В порядке исключения, извини… Я иду с девочкой». – «Да? Кто же она?» — «Оля Секирина». – «Счастливчик! А ты помнишь Таю Шишкову из нашего класса? Я тоже приглашу…»

Всё, о чём я рассказываю в коротких заметках, да и все остальные неведомые мне события щедро откладывались в памяти моего друга. Я убедился в этом, перечитывая его книги. Он был настоящим писателем-романистом.

Он говорил мне: «Чтобы по-настоящему о чем-то рассказать, нужно много знать, много видеть. Кем я только ни работал – и обходчиком вагонов, и слесарем, и продавцом, и осветителем на киностудии! Где я только ни побывал – разве что до Владивостока не добрался! А ведь мало знаю, мало что видел!» Книжные полки его домашней библиотеки ломились от книг, а он покупал и покупал…

Начинал он с рассказов. Один из них – «Двое в Аксыхете» был напечатан в альманахе «Молодость». Помню, как восхищался этим рассказом известный писатель Вильям Александров: «Такое ощущение, что ты побывал в настоящей пустыне!»

Писал он жадно и легко, даже установил себе норму – пять страниц в день. Одна за другой в издательстве «Каракалпакстан» выходили его книги – «Последние дни лета», «Василика», «Хорошие люди», «Дороги зовут». Вторую и третью часть романа «Последние дни лета» издала в 1985 году его жена Алла. Уже после смерти писателя…

Сердце не выдержало высокого напряжения. Ведь он был ещё и журналистом – писал очерки, репортажи, статьи… Газету он любил, всегда считал себя истинным газетчиком. Я помню его статьи в «Алмалыкском рабочем» и «Сельской нови» (Суздальский район Владимирской области). А в последние годы все свои силы он отдавал газете «Советская Каракалпакия».

В журналистике, как и во всём, он был неистово-добросовестным, непримиримо честным. Всю жизнь он искал хороших, добрых людей. Откровенно радовался, когда их находил, и взрывался, как бомба, если обнаруживал черствость или обман. Мне запомнилась его небольшая заметка в газете «Шекснинская правда» (в те годы он служил в армии и сотрудничал с газетами Вологодской области). Он описал увиденное в зимнем заснеженном поле: чьи-то заботливые руки обозначили тропу ёлочными веточками – иначе во время метели можно сбиться с пути и замерзнуть…

Так и мой друг всеми своими талантами спешил обозначить верную, надёжную тропу хорошим, настоящим людям.