«Десантник» Мар по кличке «Пианист» Искусство

Александр Фитц (Мюнхен, Германия)

Наверняка нет людей, которых первого апреля хотя бы раз не разыгрывали и которые, в свою очередь, в этот день тоже не говорили знакомым что-нибудь вроде: «Ужас! Что с вашей спиной? Где же вы так в извёстке измазались?»
Конечно, это, пожалуй, самая примитивная шутка. А ведь сколько мы знаем необыкновенно смешных или, напротив, злых розыгрышей. Известны и имена подлинных мастеров этого «жанра». Например, композитор Никита Богословский, над «шуточками» которого хохотала вся страна, исключая, естественно, задействованных в них героев.

Любил, да и сейчас не прочь, разыграть ближнего и я. Особенно этим я увлёкся на излёте так называемого застойного периода и в первые годы правления Миши-перестройщика. То ли время было такое, то ли ещё что, но, помню, за неделю-другую до наступления первого апреля я традиционно обзванивал всех своих друзей, приятелей, близких и дальних родственников и сообщал, что в этот день непременно их разыграю.

Они же, с едва скрываемой обречённостью и в то же время агрессивностью в голосе, отвечали, что на этот раз у меня ничего не выйдет, «надуть» себя они не позволят и вообще советуют мне поостеречься. Всё это вместе взятое создавало некую радостную, приподнятую атмосферу ожидания праздника, который лично для меня всегда начинался в одну минуту первого ночи первого апреля. Вот об одном таком розыгрыше, имевшем совершенно неожиданное продолжение, я и расскажу сегодня.
Жил я тогда в Ташкенте и работал главным редактором республиканской молодёжной газеты. Сейчас, конечно, мало кто помнит, что в те времена всевозможные проходящие в Москве пленумы и съезды устраивались почему-то на стыке марта с апрелем. Отчеты с них были обязательны, поэтому, из-за разницы во времени, дежурной бригаде и мне как главному приходилось засиживаться в редакции далеко за полночь.

31 марта 1984 года в Москве проходил очередной партийный пленум, а я деятельно готовился к широкомасштабной акции по надувательству ближних. В числе запланированных жертв был и преподаватель фортепьяно республиканского интерната для одарённых детей, детский писатель Аркадий Мар, женатый на двоюродной сестре моей жены — Сусанне Газиянц. Но прежде чем рассказать, как я его разыграл, и что из этого вышло, несколько слов о самом Аркадии и о другой истории.
Итак, представьте себе человека приблизительно 30 лет, худощавого, среднего роста, с длинными до плеч чёрными волосами, мечтательно-растерянным взглядом и порывистыми движениями. Когда Аркадий являлся к кому-либо в гости, то все бьющиеся предметы хозяева моментально прятали, а чай или водку — это в зависимости, что отмечали — ему подавали в металлических сосудах. Мар обладал воистину удивительной способностью разламывать или разбивать буквально всё, что находилось от него на расстоянии вытянутой руки.

Делал он это совершенно непроизвольно, при этом страшно расстраивался, ещё больше начинал размахивать руками и соответственно крушить всё вокруг. Если однажды вы его встречали на улице с перебинтованной головой, рукой на перевязи или ошпаренной кипятком ногой, то можно было даже не спрашивать, что случилось. В 99 случаях из 100 Аркашу пригласили малознакомые люди, и он возвращался из гостей.

В 1982 году в газете, которую я редактировал, был опубликован рассказ Мара, называвшийся «Аксай — белая река». Речь в нём шла о табуне диких лошадей и о его вожаке — Аксае. О том, как молодые жеребцы вынудили постаревшего Аксая покинуть табун, и на него напала стая волков. Спасаясь, он взлетел на высокую скалу и, как это не раз бывало раньше, оттолкнувшись, прыгнул на другой берег ущелья. Но годы и силы были уже не те, и Аксай понял — не дотянет, разобьется об острые камни. В мгновенье до смерти он неожиданно увидел себя как бы со стороны — молоденьким жеребчиком, пасущимся рядом с матерью на пронзительно зеленом горном склоне, услышал её нежное ржанье, а потом наступила ночь.

Рассказ этот был грустный и хороший.
Спустя дня три после его опубликования меня неожиданно вызвали в отдел пропаганды и агитации ЦК компартии Узбекистана и предложили написать объяснительную записку, ответив на следующие вопросы: кто конкретно и когда посоветовал напечатать этот рассказ? зачем Мар написал его? почему старого жеребца зовут Аксай? кто такие молодые жеребцы, вынудившие Аксая покинуть табун? кто скрывается под «личиной» волков? какова реакция читателей на рассказ?
Записывая вопросы, которые диктовал завсектором печати Рахим Саманов, первое, что я тогда подумал, было: «Бедняга окончательно сбрендил. Главное — не делать резких движений».
Но отправить его на обследование было не в моей власти, поэтому пришлось писать объяснительную. А через какое-то время я с облегчением выяснил, что Саманов ещё не свихнулся, а заодно узнал и подоплеку произошедшего.

Как это ни покажется странным, но совершенно, с моей точки зрения, безобидный рассказ Мара, уж не помню специально или случайно для сбора материала проведшего пару недель на горных пастбищах Памира, вызвал в высоких партийных инстанциях Ташкента подлинный переполох. А все потому, что тогдашний всемогущий первый секретарь ЦК компартии Узбекистана Шараф Рашидов, во-первых, был в преклонных годах, а во-вторых, родился в местечке под названием Аксай, то есть — Белая река. И ряд партийных бонз, усмотрев в созданном воображением Мара жеребце «всеми глубоко уважаемого товарища Рашидова», моментально сигнализировал куда надо и куда не надо.
Была создана специальная комиссия, которая провела тщательное расследование. Круг подозреваемых сжался до предела. Аркашу, выяснив его «пещерную аполитичность», решили не трогать. Мало того, что он не смог исполнить на фортепьяно гимн Узбекистана, так ещё перепутал имена председателя Совета министров и председателя президиума Верховного совета республики. А вот меня долго и упорно таскали по всевозможным чиновным кабинетам. Наконец, в устной форме вынесли вердикт, впредь запрещающий мне и руководителям других средств массовой информации республики печатать любые произведения Мара о животных.

Когда я об этом сообщил Аркадию, тот, взмахнув руками, словно ворон, страдающий болезнью Паркинсона, крыльями, спросил:
— А о ком, в натуре, мне теперь писать?
— Например, о детях, — сказал я.
— Они, эти олухи, мне на работе надоели, — моментально отмел это предложение Мар.
— Другого выхода нет, — заключил я. — Впрочем, можно ещё о насекомых…
— Ладно, — пробурчал он, — буду про свою дочку Наташку писать…
Так, исключительно благодаря партийному вниманию и заботе Аркаша превратился в детского писателя, к слову, весьма успешного. А главной героиней всех рассказов стала его дочь Наташа.
Так вот его-то, в числе многих других, я и разыграл.
Напомню, что в тот период в Афганистане шла война, Туркестанский военный округ, штаб которого располагался в Ташкенте, был, что называется, «под ружьем», и не воспользоваться этим фактом я просто не мог. Тем более что Мар был прописан у матери — в Чиланзарском районе Ташкента, а жил в квартире жены в Куйбышевском.

На счастье, в ту ночь в составе дежурной бригады в редакции был Борис Галиев, обладавший внешностью, голосом и интонациями войскового старшины. Конечно, увидеть человека по телефону невозможно, но зато облик, как я где-то читал, заметно влияет на поведение людей. А может, наоборот?
Впрочем, неважно. Пригласив Галиева, я изложил ему суть дела и на всякий случай немного порепетировал с ним. Все получилось как нельзя лучше. «Вперед и с песнями», — сказал я и набрал номер телефона Маров-Газиянцев. Трубку подняла генетик, кандидат сельскохозяйственных наук и без пяти минут доктор — Сусанна.
— Это квартира Газиянц? — рявкнул Галиев.
— Допустим, — ничуть не испугалась Сусанна. — А вы кто такой? Почему так поздно? Почему даже не извинились?
— Прекратить! — перебил ее Галиев. — Я — капитан Забодайло из Чиланзарского военкомата и с вами я разговариваю по законам военного времени. Понятно или нет?
— Понятно, — вмиг притихла Сусанна.
— Вам известна ситуация в Афганистане? — продолжал напирать Галиев.
— В общих чертах, — проворковала она.
— Там идет война, — взревел Галиев. — И наш прифронтовой округ в ней участвует. А вот рядовой Мар уклоняется. Он — дезертир! Приказываю — никуда не отлучаться! Вы за него головой ответите! Моментально Мара к телефону!
Через секунду в трубке раздался голос Аркашки:
— Да, слушаю вас…
— Молчать! — перебил его Галиев! — Не сметь морочить мне голову! Находиться на месте. Сейчас к вам прибудет наряд и доставит на гауптвахту. А потом мы вас будем судить по законам военного времени как дезертира!
— Меня? — промямлил Аркаша.
— Молчать, — ещё пуще взревел Галиев. — Передайте трубку гражданке Газиянц.
— Алё, — дрожащим голосом произнесла Сусанна.
— Если рядовой Мар сбежит, — рокотал Галиев, — на гауптвахту посадим вас и будем судить за пособничество дезертирам. Передайте трубку рядовому Мару.
— Рядовой Мар у аппарата, — отрапортовал Аркашка.
— Почему не явились в военкомат по повестке?! — заорал на него Галиев. — Почему уклоняетесь?! Почему скрываетесь?!
— Я не скрываюсь, я у жены…
— Молчать! — снова заорал Галиев. — Почему ночуете не по месту прописки?!
— Я не знал…
В этот момент трубку у Аркаши вырвала Сусанна и дрожащим, но достаточно уверенным голосом заявила:
— Товарищ Забодайло, простите его. Очень прошу вас. Он не знал. Мы в долгу не останемся. Вы меня понимаете?
— Что? — уже не столь грозно произнес Галиев.
— Мы в долгу не останемся. Не нужно гауптвахты. Если необходимо, мы сейчас приедем…
Но подобная срочность ни в коей мере не входила в мои планы. По сценарию, все жертвы розыгрыша, числом более двадцати, должны были явиться в военкоматы завтра, в восемь утра, и заявить, что прибыли для отправки в Афганистан.
Чиркнув на листке ответ, я сунул его Галиеву.
— Военкомат вам не лавочка какая-нибудь, — гаркнул в трубку Борис. — Мол, придем сегодня. Завтра пусть явится, как положено. Там и поговорим.
— Понятно, понятно, товарищ Забодайло, — медовым голосом заворковала Сусанна. — Мы вам очень благодарны. Кстати, у вас никто не учится в сельхозинституте? У меня там мама завкафедрой. И вообще ректор наш друг…
— Об этом позже, — ещё больше помягчел Галиев. — А сейчас передайте трубку рядовому Мару.
— Завтра к 8.00, как штык, — вернув голосу суровость, объявил он. — Но, смотри, — без фокусов! Пройдешь прямо ко мне. На пропуске скажешь, что в афганскую команду. Понял?
— Так точно, — проблеял Мар. — Спасибо вам, товарищ капитан.
— Жену благодари, — ответил Борис и, швырнув трубку на рычаг, тут же свалился на пол, давясь от хохота.

Потом, от имени несуществующего капитана Забодайло, Галиев терзал следующих «афганцев-дезертиров». А я, что называется, в поте лица корректировал телефонные разговоры других сотрудников, представлявшихся беременными любовницами, родственниками, неожиданно прилетевшими в Ташкент издалека, разъяренными тещами, членами комиссий по присуждению различных премий, Никитой Михалковым и Бог весть кем ещё!

А на другой день мы, с чувством исполненного долга, пожинали плоды ночного бдения. Всё получилось именно так, как планировалось, а в ряде случаев — даже лучше.

Прошло недели две. Был вечер. Помню, я ужинал, одновременно читая детектив. В этот момент зазвонил телефон. Трубку подняла жена. Услышав, что это Сусанна, я снова уткнулся в книжку. Но непрерывные вскрики супруги: «Ужас какой! Не может быть! Бедный Аркадий! Саша, ты слышишь?» мешали сосредоточиться.
— Что случилось? — недовольно спросил я.
— Завтра Аркадия в Афганистан отправляют! — положив трубку, объявила она.
— Да ладно придумывать, — усмехнулся я. — Это я их на первое апреля разыграл, а они всё успокоиться не могут.
— Как разыграл?! — возмутилась жена. — Всё по закону. Через военкомат. Он уже полмесяца на курсы ходит.
— Какие ещё курсы?
— Десантников. Их на парашютах в тыл сбрасывать будут.
— О чём ты говоришь?! — возмутился я. — Просто Сусанка хочет теперь тебя разыграть, а ты и уши развесила.
— Ну, не веришь и не надо! — обиделась жена и ушла в другую комнату.

А ещё через пару дней я с ужасом узнал, что обе они говорили чистую правду. Дело было так.
Мару, как помните, капитан Забодайло, он же Галиев, приказал явиться в Чиланзарский военкомат к 8.00 утра. Но в ту ночь Сусанна устроила Аркаше страшную головомойку, обвинив в разгильдяйстве, забывчивости, несерьезности и прочих прегрешениях, попутно пообещав в следующий раз ни в коем случае его не выручать. В результате он проспал и прибыл в военкомат в 9 с минутами. Поэтому он и не встретился с другими жертвами розыгрыша и ничего не понял.
Подойдя к окошечку, за которым восседал дежурный, Мар промямлил:
— Вот явился по вызову. Извините, пожалуйста, что опоздал. Семейные проблемы, в натуре…
— Повестку давай, — вяло сказал дежурный.
— Да я ее, это самое, как бы сказать… — снова замямлил Мар.
— Кто вызывал? — перебил его дежурный.
— Капитан, — сказал Мар, — насчёт Афганистана.
— А, десантник, — догадался дежурный. — Двигай прямо по коридору, в ленинскую комнату. Там ваши собираются.
Мар двинулся и застал там компанию крепких, коротко стриженных мужчин приблизительно его возраста, которые травили анекдоты. Кое-кого из них он где-то видел, а с одним — научным сотрудником одного из институтов АН Узбекистана, мастером спорта по альпинизму — Вадимом Галимовым пару раз даже выпивал.
— Привет, — сказал Мар.
— Здорово, — ответил Галимов и поинтересовался: — Тебя что, тоже вызвали?
— Ага, — кивнул Аркадий.
— Уважаю, — сказал Галимов и критично, как показалось Мару, окинул его взглядом.
В этот момент в комнату быстрым шагом вошли военный в полковничьих погонах и какой-то гражданский, внешне очень похожий на многократного чемпиона Олимпийских игр, Европы и СССР по боксу Бориса Лагутина, выступавшего в первом среднем весе. Все встали.
— Приступим, товарищи, — сказал военный, — времени у нас осталось в обрез, и тратить его попусту не будем. С новичками познакомитесь сами, как говорится, по ходу действия.
Дабы более не томить читателя, поясню, что волею фантастического стечения обстоятельств, Аркадий попал в группу командос, которую готовили к тайной заброске в один из горных районов Афганистана на границе с Пакистаном. Людей в нее подобрали особых — выносливых, умеющих хорошо стрелять, обращаться с рацией, владеющих приёмами рукопашного боя, увлекающихся альпинизмом, а главное — бесстрашных.

Для пущей конспирации их инструктаж проводили чуть ли не в открытую — в помещении Чиланзарского райвоенкомата. А в момент появления Мара как раз доукомплектовали еще несколькими десантниками, вызванными из запаса.

Как позже рассказывал Аркадий, «товарищи по оружию» очень веселились, когда в курилке он сообщил, что преподает музыку в интернате для одаренных детей и, кроме как играть на фортепьяно, ничего не умеет. Естественно, никто ему не поверил, моментально прилепив кличку «Пианист».
Две недели Мар исправно посещал занятия спецназа, пока не объявили, что на следующий день всех их отправляют «за речку». Тогда-то расстроенная Сусанна и позвонила моей жене.

А далее события разворачивались еще более удивительно. На перекличке, перед тем как отбыть на военный аэродром в Тузель, выяснилось, что фамилия Мара среди десантников отсутствует.
Моментально прибыли высокие чины из штаба Туркестанского военного округа и управления республиканского КГБ, которые провели тщательное расследование. Рассказ Мара о том, что ночью ему позвонил некий капитан Забодайло и приказал явиться, а затем дежурный направил в ленинскую комнату, где объявили, что он теперь десантник, вынудили проверяющих усомниться в умственных способностях Аркаши. Срочно вызвали психиатра. Заключение последнего для Мара было неутешительным — «практически здоров». Но и на «полновесного» шпиона он тоже не тянул.
В этот момент подключились многочисленные родственники Мара со стороны жены, а также ведущий репортер республиканской партийной газеты «Правда Востока» Олег Якубов, обладавший нужными связями, а заодно изумительной способностью «пудрить людям мозги». В результате Аркашу отпустили. Но на этом злоключения его не закончились.

На работе «за прогулы без уважительной причины» ему объявили строгий выговор, лишили тринадцатой зарплаты, а затем ещё подвергли порицанию на товарищеском суде.
Когда же очумевший от всего произошедшего Мар явился в Чиланзарский райвоенкомат и попросил выдать справку, что он действительно посещал занятия десантников, а не прогуливал работу, то с бедняги взяли подписку о неразглашении и едва не отправили на армейскую переподготовку на Курилы. Сроком — на год. Тут уж пришлось вмешаться мне и с трудом спасти Аркадия. Впрочем, чего не сделаешь для ближнего.

Прошло много лет и совершенно случайно в сентябре 2002 года в «Литературной России» я прочел интервью с Аркашей в котором он самозабвенно врал, как после опубликования рассказа «Аксай – Белая река» в «Комсомольце Узбекистана» он подвергся страшнейшим гонениям и притеснениям, как в издательстве рассыпали набор его очередной книги и запретили печататься в республике. «Но вот вскоре, — повествует Аркаша, — этот мой рассказ опубликовали в питерском пионерском журнале «Костёр» и табу с моего имени и произведений моментально сняли». Мол, испугался первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана, кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС Шараф Рашидов и его приспешники пионерского органа из города на Неве. До дрожи испугались.

Эх, Аркаша, Аркаша, друг ты мой американский. Уехал из Ташкента в Нью-Йорк и пытаешься из моих давних неприятностей слепить себе приятность. Тоже мне Салман Рушди наполовину с Солженицыным. Притесняли его, понимаешь. Набранные книги рассыпали, рукописи напалмом сжигали, диссидент ты наш ханатласный. А расфантазировался ты так потому, что давненько я тебе не звонил, вот и балуешь. Так где же это моя записная книжка с твоим нью-йоркским номером запропастилась? Ах, вот она…

2003 г.