Поставили спектакль… Искусство

Элеонора Шафранская

В Узбекском республиканском пединституте русского языка и литературы я долгие годы читала лекции по фольклору, там же не раз ставили со студентами что-то вроде спектаклей: изображали святочные посиделки, девишник с ритуальным расплетанием косы и почти настоящим оплакиванием-причитанием по поводу «ухода» невесты; играли «Царя Максимилиана», уговаривающего своего сына Адольфу отречься от Иисуса Христа, с последующей казнью царевича. Если фольклорная интенция этих текстов/сюжетов была серьезной, сакральной, то у нас выходило все очень смешно – наверное, это объяснимо: прошлые страсти, поводы и следствия у нашего современника вызывают улыбку.

На рубеже 1980–90-х гг. меня позвали читать фольклор в Ташкентский университет – мою Alma mater; запомнила первокурсников 90-го года: все как один были неординарными личностями. Они сами предложили мне что-нибудь с ними «поставить» (хотя к собственно режиссуре, театру я не имею никакого отношения): хорошо помню Женю Дмитриева, который носил на пиджаке орденские колодки (род эпатажа?), он-то и вел со мной «переговоры». Так университетская часть «артистов» слилась с пединститутской, куда студенты приводили своих друзей со стороны – получилась фольклорно-театральная тусовка. Это было сложное время: куда ни придешь, только и было разговоров: где «дают» масло, где муку, что сколько стоит – спасения от нерешаемых проблем, казалось, не было нигде, жизнь была не в радость. А встречаясь со своими «артистами», забывала обо всем – такой искрометный юмор и энергия исходили от них. Сегодня почти все из тогдашних «артистов» реализовали себя как творческие личности: это не раз награжденный литературными премиями Санжар Янышев; его брат Сид (в те времена Саид) – артист, журналист; Женя Абдуллаев – философ, публицист, писатель под псевдонимом Сухбат Афлатуни; это трагически ушедший из жизни Женя Дмитриев – звезда театра «Ильхом», это талантливые ребята Дима Сапаров и Аня Синягина, ставшие супружеской парой, думаю, не без участия наших творческих сборищ; это Юля Абдуллаева – специалист по французской литературе, преподаватель вуза; это девочки Лена Степанова и Аля Елисеева, воспитывающие в своих дружных семьях по паре замечательных деток: одна в Таиланде, другая в Бельгии – тоже «подвиг» – суметь обосноваться на чужбине и процветать; и еще студенты, связь с которыми, к сожалению потеряна.
Но тогда они были просто студентами-первокурсниками, мы взялись за пьесу Юлия Кима «Иван-царевич». Пьеса одновременно фольклорная – по персонажам, сюжетным ходам – и «стёбовая»: как над собственно традиционным фольклором, так и над современностью.
«Царство у меня хорошее, сам я человек неплохой, все есть, всего хватает, одного не хватает – сына, наследника. Ладно, зову гадалку, спрашиваю: “Будет у меня сын-наследник?” – “А как же, – говорит, – жди-дожидайся, после дождичка в четверг, когда рак на горе свистнет”».

«Ну-ка, скажи лучше: где у нас ковер-самолет?
Турецкий – в комоде… персидский – в шифоньере…
А самолет – на чердаке».

«Яга. Ковер ему! Для кого ж я его стирала, сушила, гладила – для тебя, что ль? Не-ет, Ванюша, мой это коврик, мой – и весь тебе сказ.
Иван Второй. Да верну я его тебе, верну! Слетаю туда-сюда и верну».

«Время шло – а толку что?
Толку очень мало.
Раньше было хорошо,
Ой, как было хорошо!
Ой, как плохо стало…»

(Ким Ю.Ч. Волшебный сон: Фантазии для театра. Первая книга автора. М.: Советский писатель, 1990)

В печатном тексте кимовской пьесы было много песен: Санжар и Саид положили их на свою музыку. Долго думали, как назвать наш коллектив – все придумываемые названия были хороши, не знали, что выбрать. Помню, как Аня Синягина предложила «способ»: открыли книжку и ткнули вслепую – вышла «другая рыба». Так и назвали свое представление, мол, выступает «Другая рыба». Выступление прошло замечательно, но главным было не оно – а то, что ему предшествовало: множественные репетиции (у нас не было специального зала, репетировали, где находили «площадку», которую предоставляли всевозможные знакомые) с шутками, розыгрышами, каламбурами – словом, то, что уводило от серых, полуголодных, неустроенных будней.

Почти всех персонажей этого «письма» разметало по миру – характерный «срез» Ташкентского текста как культурно-исторического феномена.