Дела житейские Ташкентцы

Борис Пономарев

Мой папа стал кадровым военным еще в годы Первой («Империалистической») мировой войны, и продолжал оставаться им до страшного 1937 года, периода «ежовщины», когда развернувшиеся события прокатились катком и по его судьбе, вынудив покинуть армию. Папа тогда служил в Чите в штабе ЗабВО (Забайкальского военного округа). Сразу после демобилизации наша семья покинула Читу и выехала поездом в Ташкент, где жила старшая сестра моей мамы со своим семейством. Именно в Ташкенте в 1938 году родился я, поэтому все дальнейшие события, описанные мной в данном повествовании, происходили в этом благословенном, бесконечно любимом мной родном городе.

После того как папа не по своей вине ушел с воинской службы в запас, финансово-экономическое положение нашей семьи резко ухудшилось, но положение спасал счетоводческий опыт мамы, который позволял нам поддерживать свое существование на довольно низком, но стабильном уровне. Мама окончила в свое время «царскую» женскую гимназию, а затем получила бухгалтерскую профессию («булгахтерскую», как ее обычно именовали в народе на Руси). Своей железной рукой счетовода она не допускала ненужных трат при скудных доходах, в результате чего наша семейная ячейка продолжала устойчиво функционировать.
Должен сказать, что у моих родителей имелись очень положительные, по моему мнению, качества. Например, длительное пребывание в армейских рядах сделало папу невероятным педантом и аккуратистом, так как без такого рода достоинств невозможно было стать хорошим «красным командиром». Эти весьма позитивные особенности помогали ему и в «гражданской» жизни оставаться на плаву. Однако у моих родителей имелось еще одно, на мой взгляд, замечательное качество: обостренное чувство собственного достоинства, не позволявшее им никогда, ни при каких обстоятельствах, просить что-либо у людей. Но если кто-нибудь протягивал им руку помощи, они никогда от такой поддержки не отказывались, с благодарностью ее принимали, но сами ничего, повторяю, не просили.

Эти качества, включая и обостренное чувство собственного достоинства, мои родители сумели воспитать и во мне, за что я им очень благодарен. Но, скорее всего, помимо воспитания, здесь сказалась и генетическая наследственность. Педантизм и аккуратизм моего папы вызвали у меня, например, правило всегда выполнять данные кому-либо обещания, и никогда никуда не опаздывать. И такого рода поведение не только помогало мне потом в профессиональной деятельности, но и оказывало очень сильное влияние впоследствии на семейные отношения, которые, на мой взгляд, частенько отличались от того, что происходило в других известных мне семьях, поэтому постараюсь поведать об этом поподробнее. И это ни в коем случае не является жалобой несчастного мужа на плохую жену, так как мы с моей «половиной» жили вместе довольно неплохо более шестидесяти двух лет. Это рассказ о весьма сложном периоде «притирки» друг к другу, своего рода экзаменационной сессии на выявление возможности дальнейшего благополучного сосуществования, которую очень многие знакомые мне люди не сумели выдержать, подавая заявления на развод. В тот период времени появилась даже интересная фраза, которую приходилось нередко слышать: «Сходила замуж». В общем, как говорят в народе: «Супружескую жизнь прожить — не поле перейти».

Отличия от других семей у нас почувствовались уже с того момента, когда мы решили пожениться. Как оказалось, мы оба являлись противниками привычных для всех свадебных ритуалов. Так уж случилось, что многие из наших знакомых, которые устраивали более или менее пышные свадебные мероприятия, разводились через непродолжительное время, и бывало так, что чем пышнее проводилась свадьба, тем скорее наступал развод («не сошлись характерами!»). И мы с Аней решили, что свадебных торжеств у нас не будет совсем, а вместо этого мы с ней, «в ознаменование столь славного события», поедем в свадебное путешествие во время трудового отпуска. Забегая вперед, скажу, что так мы и сделали: поехали вместе в «свадебную» туристическую поездку в Польшу и Чехословакию. По этой причине есть, что вспомнить: Варшаву, Краков, Закопане, Прагу, Готвальдов, Карловы Вары и самих себя, очень молодых и здоровых, в этих местах. И данные воспоминания грели наши души всю совместную жизнь до чрезвычайно печального для меня момента кончины моей любимой жены.

Все началось с того, что мы пришли в ЗАГС, находившийся в самом центре Ташкента, на четной стороне Пушкинской улицы, в ста метрах от Сквера Революции, вдвоем, без свидетелей (тогда они не требовались), и нас тут же расписали без звуков «Свадебного марша» Феликса Мендельсона, поцелуев в диафрагму фотоаппарата или кинокамеры, цветов, шампанского, свадебной фаты у невесты и даже без обмена обручальными кольцами (у нас их никогда не было). Вернулись уже со штампами в паспортах, со «Свидетельством о браке», и отметили это событие за столом, за которым, кроме меня и Ани, были наши родители, а также самая близкая Анина подруга Инга Бендерская. Многие из знакомых очень удивились нашему решению об отказе от проведения свадебных мероприятий, пробовали нас увещевать. Я всегда с большой готовностью выслушивал все советы, замечания, рекомендации и пожелания, но решение принимал то, которое считал единственно правильным. Мы выдержали натиск. Все пожали плечами, и успокоились. А потом начались семейные будни.

В то время наша «свежерасписанная» семья имела сравнительно небольшие доходы: моя заработная плата инженера-проектировщика составляла 100 рублей в месяц, ее аспирантская (она училась в аспирантуре на кафедре спецфортепиано Тащгосконсерватории) стипендия насчитывала около 70 рублей, и хотя у нас детей не было довольно долго (более трех лет), деньги таяли очень быстро, и жена то и дело говорила мне: «Займи у кого-нибудь». Как я упомянул выше, просить что-либо у кого-либо из людей было выше моих сил. В нашем проектном институте было две кассы взаимопомощи: одна общеинститутская, долгосрочная, и отдельская, краткосрочная. Вначале я пользовался их услугами, но потом понял, что так дело дальше не пойдет, и нашел выход из создавшегося положения. Дело в том, что у нас на работе довольно часто выплачивали небольшие премии за досрочный выпуск проектов и за их высокое качество. Я стал откладывать эти непредвиденные доходы в «загашник», и когда в нем набралась вполне приличная сумма, стал занимать деньги в этом своем «беспроцентном микрокредитном банке», а в дни получек — возвращать в него «c огромной благодарностью занятые суммы».

Со временем финансовое положение нашей семьи улучшилось: сначала я с повременной оплаты труда перешел на сдельную, и мои доходы выросли вдвое (конечно, вкалывать приходилось как «папе Карло» из сказки о Буратино, но «игра оказалась стоящей свеч»), а через год меня вновь перевели на повременную оплату труда, но при этом у меня пошел резкий рост по должностной лестнице и, соответственно, увеличивались суммы получаемой заработной платы. Аня окончила аспирантуру и стала преподавателем на кафедре спецфортепиано Ташгосконсерватории, и у нее тоже начался карьерный рост с параллельным увеличением оплаты ее труда. Но, самое главное, мы оба научились рационально расходовать денежные средства, и наше финансовое положение стабилизировалось на долгие годы (до момента развала СССР, но это уже отдельная история!), поэтому надобность в функционировавшей как прецизионный швейцарский хронометр «узкосемейной кассе взаимопомощи» полностью отпала, и она закончила свое существование. Однако следует отметить, что этот мой опыт создания финансового резерва сильно помог мне в дальнейшем на профессиональном поприще. Когда я стал руководителем группы, а затем заместителем начальника отдела и начальником отдела, я на основе этого опыта формировал финансовые резервы, которые были настолько мощными, что позволяли группе, а затем отделу гарантированно выполнять производственные планы даже в очень неблагоприятные периоды работы.
Как было упомянуто мной выше, я никогда никуда не опаздывал. Но такое мое поведение резко изменилось вскоре после бракосочетания: мне вдруг пришлось неоднократно нарушать свою привычку ни при каких обстоятельствах не опаздывать на условленные рандеву. Дело в том, что у меня было довольно большое количество друзей, приятелей и знакомых, с которыми я поддерживал теплые взаимоотношения, приглашая их к себе в гости и, в свою очередь, бывая у них на всякого рода «посиделках».

Понятное дело, после того как женился, я должен был появляться у них со своей «дражайшей половиной». Обычно мои приятели назначали точное время прихода к ним. Я заранее намечал время выхода из дома с тем, чтобы заявиться к ним в назначенный час (в точном соответствии с высказыванием Людовика ХIV: «Точность — вежливость королей и долг всех добрых людей»). И именно в тот момент, когда мы с женой должны были выходить из нашего дома, она вдруг заявляла мне, что ей нечего на себя надеть. Я от этого приходил в состояние священного негодования, убеждал ее в том, что у нее достаточно много всякого рода одежды, достойной того, чтобы в ней заявиться к друзьям. В результате, мы появлялись у них с опозданием чуть ли не на час.

После долгих тщательных размышлений, я нашел способ решения этой очень неприятной для меня проблемы. В очередной раз, будучи уже полностью одетым, я вновь услышал привычную тираду об отсутствии у нее приличной одежды. В ответ на эти ее слова, я спокойно заметил, что, конечно, в обносках идти в гости неприемлемо, поэтому нам следует остаться дома. После данных слов я принялся развязывать свой галстук. Буквально за секунды, прошедшие с того момента, как я снял его со своей шеи, выяснилось, что подходящая для похода в гости одежда у жены все-таки нашлась. Еще через пять минут мы вышли из дома и направились к месту назначения. В дальнейшем эти «женские штучки» не повторялись.

Тем не менее я сделал свои выводы из произошедшего: окончательно понял, что для женщины чрезвычайно важно выглядеть должным образом. В то время я довольно часто летал в командировки по всему Советскому Союзу, поэтому стал из каждой своей поездки привозить Ане одежду, обувь, сумки и даже косметику. В результате, я одел ее весьма достойно с ног до головы, причем она была очень довольна этим еще и по той причине, что привозимые ей вещи коренным образом отличались от тех, которые «выбрасывали в продажу» в ташкентских магазинах, и она оказывалась «упакованной» в модные изделия, отличавшиеся от тех, в которых щеголяли ее подруги.

Женская психология — штука чрезвычайно сложная, и обычно для представителей сильного пола это своего рода «terra incognita». Для того чтобы хотя бы как-то понять ее и приспособиться к ее зигзагам и поворотам, мужьям требуется потратить довольно много времени и сил. У меня даже иногда возникала крамольная мысль: «Пожалуй, все это даже к лучшему, иначе супружеская жизнь показалась бы серой, скучной и неинтересной!». Когда наши семейные отношения заходили в очередной тупик, приходилось искать и находить пресловутый «консенсус», о котором часто говорил в своих речах «отец советской демократии и перестройки» Горбачев. В нашей жизни, в том числе и в семейной, все сложно, мелочей не бывает, поэтому приходилось быть предельно внимательным, чтобы предотвращать развитие событий не в нужном направлении.
Со временем выяснилось, что у нас имелось много общего. Я был большим любителем езды на мотоциклах. Аня с громадным удовольствием составляла мне компанию, сидя за моей спиной во время наших поездок, причем нередко довольно дальних и длительных. Ее друзья стали моими друзьями, а моя компания с удовольствием приняла Аню в свои ряды. Общение со старыми и новыми друзьями доставляло нам обоим много радости. Увы, большинства из них уже нет на нашем белом свете.

Мы с Аней осуществляли текущие ремонты наших «хоромов» своими руками. Я с детства был довольно «рукастым», поскольку еще с 1949 года увлекся радиолюбительством, а это занятие подразумевало наличие у адептов данного хобби многочисленных практических навыков: паять, пилить, строгать, сверлить, точить и т.д., стало быть, и иметь в своем техническом арсенале все необходимые для этого инструменты и приборы. Аня оказалась незаменимой помощницей в «починочном» творчестве.

Как это ни удивительно, но доброжелательно настроенные по отношению ко мне люди, судя по всему, инстинктивно чувствовали мое нежелание обращаться с просьбами, и сами шли мне навстречу, предлагая то, что мне невероятно сильно хотелось достичь или заполучить. Очень показательным в этом отношении был случай, имевший место в середине 60-х годов, когда я работал в проектном институте «Узгипротяжпром». Мечтая купить мотоцикл «Ява-350», я накопил нужную для этого сумму денег, и стал ждать наступления трудового отпуска, чтобы поехать за ним в Москву, так как в Ташкенте такие мотоциклы не продавались. Я буквально изнывал от тоски по этому двухколесному средству передвижения, он снился мне по ночам, а до отпуска оставалось еще целых полгода. Но обо всем этом я никому не рассказывал. Тем не менее, однажды ко мне подошел сотрудник нашего отдела, с которым я только уважительно раскланивался, так как он был намного старше меня, и сразил меня, как говорится, наповал, своей фразой: «Боря, я улетаю в командировку в Москву, и могу вам оттуда малой скоростью по железной дороге выслать столь желаемую Вами «Яву».

Данный случай до сих пор является для меня громадной загадкой во многих отношениях, но он, действительно, имел место. Присланный этим замечательным человеком мотоцикл доставил мне и Ане ни с чем не сравнимое удовольствие, мы с ней испытывали огромное счастье, когда ездили, а еще вернее сказать, летали на этой «жар-птице» на очень большие расстояния от Ташкента.
Известный испанский писатель и поэт Антонио Гала некогда произнес сентенцию, ставшую очень популярной во всем мире: «Пессимист — это хорошо информированный оптимист». Я считаю себя хорошо информированным оптимистом, но, тем не менее, пессимистом так и не стал. Судя по всему, мой природный оптимизм явился одним из важных факторов, позволивших нашей семье стойко перенести все тяготы периода притирки, и успешно продолжить нашу дальнейшую совместную семейную жизнь.

А поскольку я являюсь оптимистом, то постарался вести себя так, чтобы Аня тоже стала оптимисткой. У нее с раннего детства была совершенно непонятная для меня уверенность в том, что она проживет не более тридцати шести лет. Я постоянно говорил ей, что это нужно просто выбросить из головы, и все будет в полном порядке. Как мне казалось, я сумел ее переубедить, и она тоже стала очень позитивно глядеть в будущее. В том, что Аня стала оптимисткой, я убедился окончательно только тогда, когда она в возрасте тридцати восьми лет родила нашего сына (до этого у нас была дочь, появившаяся на свет, когда Ане было двадцать семь лет).
После этого мы оба жили в оптимистичном соответствии с замечательными словами песни «Я люблю тебя, жизнь», написанной композитором Эдуардом Савельевичем Колмановским на стихи поэта Константина Яковлевича Ваншенкина: «Я люблю тебя, жизнь, и надеюсь, что это взаимно». В этой песне были также слова: «Будут внуки потом…». Наши дети продолжили наш род: у дочери — два сына, у сына — дочь и два сына. Так что жизнь свою мы с Аней, судя по всему, прожили не зря.

В течение всей моей жизни мне неоднократно задавался следующий вопрос: «Если бы тебе каким-то чудом предоставилась возможность вновь, от начала и до конца, точно так же прожить свою жизнь, согласился бы ты на такое предложение?». Я всегда давал на него один и тот же твердый ответ «ДА!», и одной из причин для такого ответа является моя абсолютная уверенность в том, что наш с Аней совместный поход в ЗАГС в декабре 1961 года был совершенно правильным решением.