Передышка История Ташкентцы
Из воспоминаний Н. Я. Мандельштам
Ахматова мертвой хваткой вцепилась в женщину по фамилии Беньяш и заставила ее раздобыть мне разрешение на въезд в Ташкент. Беньяш — театральный критик и по положению своему никаких пропусков доставать не могла, но, как все театральные люди, она умела говорить с начальством и даже импонировала ему. Каким чудом ей удалось раздобыть пропуск, я не знаю, но ей так хотелось исполнить просьбу Ахматовой, что она сделала невозможное и вызволила меня из деревни, где я погибала.
Пропуск еще ничего не решал — оставалась прописка, один из труднейших барьеров. За это взялся Корней Чуковский и сам понес мой паспорт в милицию. В результате я оказалась прописанной на площади своего брата и в одном городе с Ахматовой. Это произошло на второй год войны.
Ахматову я застала в трущобном доме в центре города. Этот дом был обречен на снос, но уцелел, потому что разразилась война. Она занимала в этой трущобе самую трущобную клетушку. Узбекистан предоставил эвакуированным писателям несколько домов и квартир в городе. Распределением площади занялся Союз писателей, то есть самые важные москвичи из этого сословия. Они привыкли соблюдать чины и отвели Ахматовой комнату, соответствующую ее литературным заслугам. Чтобы пройти к ней, надо было нырнуть в подворотню, а затем подняться по прогнившей наружной лестнице на террасу, окаймлявшую со стороны двора весь дом.
В нем поселили жен рядовых членов Союза писателей, получивших боевую подготовку и крещение в тридцать седьмом году. Окна их комнат выходили на террасу, и у каждого окна сидела женщина с вязанием в руках. Это они подрабатывали в специально организованной для них артели. Работая спицами и крючками, они переговаривались с подругами, сидевшими на террасе. Когда мы с Ахматовой спускались по лестнице, нам вслед неслись смешки и цитаты из всех критиков, поносивших Ахматову, главным образом, из Тарасенкова. Это был страстный собиратель и тайный любитель поэзии, специализировавшийся на погромных статьях о поэтах. Однажды я его видела: в Доме Печати с Мандельштамом поздоровался хорошенький мальчик с золотыми кудряшками. Я спросила, кто это, и Мандельштам ответил: «Падший ангел…». Падший ангел «вооружил» «простых советских людей» отличными формулировками для поношения поэтов.
Женщин с террасы Ахматова называла по Диккенсу «вязальщицами» и в общем не обращала на них внимания. На нижнем этаже этого дома отвели квартиру Городецкому. Он был активнее и энергичнее «вязальщиц», потому что то, что ему казалось процветанием Ахматовой, ранило его в самое сердце. В самом деле в Ташкенте множество народу заходило в ее каморку, и это возмущало Городецкого. Он стоял на стреме, перелавливая посетителей Ахматовой, и спрашивал: «Как там поживает моя недоучка?»
Он также вел просветительную работу среди «вязальщиц», но как настоящий советский человек он забыл, на мое счастье, и меня, и фамилию Мандельштама: погибших полагалось предавать забвению. Мне он мог гораздо легче навредить, чем Ахматовой, — ведь ее судьба все же решалась наверху, а меня <бы> сдул с лица земли всякий встречный, если бы только вздумал; таким образом, я нуждалась только в одном — в полном забвении. К счастью, это совпадало с основной установкой нашего общества, и ни «вязальщицы», ни Городецкий не заметили моего присутствия в этом благословенном писательском доме.
Особенно приспособляться к «вязальщицам» и Городецкому нам не приходилось — иного ничего в своей жизни мы и не видели. Трудно было приспособиться к уборной во дворе — это превосходило самое дикое воображение. Думаю, что именно из-за нее Ахматова заболела брюшным тифом. В первые дни мы скрывали от нее правильно растущую температуру. Она почуяла вранье и потребовала температурный листок. В комнате, кроме меня, была Фаина Раневская, популярная актриса, которой улыбались даже «вязальщицы». Раневская растерянно подала Ахматовой листок. Мы боялись, что Ахматова, сообразив, что больна тифом, испугается, а с ее сердцем это было опасно. Но ничего подобного не случилось. Она надела очки, внимательно просмотрела записи и заявила: «Обе не знают десятичных дробей…». На следующий день ее перевезли в больницу, и это не было для нее неожиданностью. Потом она переболела клещевым среднеазиатским тифом и даже скарлатиной. К ней цеплялись все болезни на свете, и все-таки она выжила: «единой силой воли…». Это одно из ее излюбленных словечек. Бывало, что нам нечего есть, но я умудрялась приготовить нечто из ничего. «Наденька приготовила обед единой силой воли», — говорила она. Так я хозяйничала, когда мы поселились вместе на Жуковской улице. Ее перевели туда в освободившуюся квартирку Булгаковой после того, как начался разъезд. Последнюю зиму мы провели в квартире, которую раньше занимал Луговской. Дом на Жуковской был очень мил. В него переселились узбекские писатели, и там мы не возбуждали ничьих эмоций. У меня там тоже осталась комната после отъезда моего брата — на той же площадке, что квартира Луговского. Это и было лучшее время в нашей с ней жизни. Точнее, не лучшее, а самое спокойное, потому что про нас забыли… По нашим грехам и то хорошо.
Мы считались богатым и гостеприимным домом — паек! Днем к нам приходили люди, и, увидав, что по двору к нам кто-то идет, я спешно подливала в суп воды, чтобы накормить гостя. Ахматова же говорила: «Надо скорее похорошеть…». Она выпрямлялась, делала глубокий вдох и сразу хорошела на глазах. Она обладала этим подлинно ведьмовским свойством, и это нас очень веселило. По-иному принимала она посетителей, приглашавших ее выступать или навестить вуз или школу. Увидав таких, Ахматова кричала: «Где мой саван?» — и ложилась на кровать, чтобы притвориться умирающей. Гулять Ахматова обычно ходила с Раневской, иногда даже пускалась одна в гости, чаще всего к композитору Козловскому. Она очень подружилась и с ним, и с его женой. Чтобы попасть к ним, надо было пройти через площадь, которую мы называли «Звездой». Генерал Кауфман, некогда управлявший этим краем, очевидно, скучал по Парижу: он позаботился, чтобы в его резиденции спланировали площадь, напоминавшую знаменитую парижскую «Этуаль». Ахматова так успокоилась, что свободно переходила эту площадь: боязнь пространства, мучившая ее годами, пошла на убыль.
Она любила ходить в гости и часто поздно возвращалась домой. Я обычно уже лежала с книгой в постели. Она садилась на краешек, и тут-то выяснялось, как поверхностно дневное благоденствие. С полночи шел полубезумный разговор про нашего каторжника и заложника. Про его последнее письмо. Не болен ли он? Не провокатор ли этот недавний посетитель, явившийся с приветом из лагеря?..
В теплом Ташкенте она дрожала от холода при одной мысли о сибирских морозах: как мерзнет там Лева… Ночью ею овладевал дикий ужас и страх, а утром, проснувшись, она выкуривала десяток папирос, преодолевая ночной бред, который, к несчастью, был явью, и снова перебирала все детали, чтобы сделать хоть какой-нибудь оптимистический вывод. Но, трезвая, при трезвом свете дня, она не могла обнаружить ни малейшей зацепки для утешения: сын действительно погибал на каторге. Единственная надежда на спасение — это его молодость. Но удастся ли ей дожить до его возвращения? Она в это не верила.
Просвета не было: она знала, что военная победа только укрепляет режим. В этой войне никто не мог быть пораженцем, но нам и победа не сулила никакого облегчения. Мы не только чувствовали, но и знали свою обреченность и немели от ужаса при мысли, что нашу участь неизбежно разделит и человек, имевший несчастье родиться от обреченных родителей, окруженных обреченными друзьями.
По ночам мы говорили и о Мандельштаме. Она ни на секунду не теряла веры в него. Эта вера помогла мне устоять. Она была единственным человеком, который в те годы не забывал его и поддерживал меня. Без нее я бы пропала — не только от бедствий, голода и нищеты, но и от ужаса забвения. От полной глухоты всех, кто случайно попадался на нашем пути. От огромного враждебного мира, где слышны были только враждебные голоса. Ни один звук из будущего еще не пробивался в нашу тюрьму. Вдвоем мы хранили свою тайну, оплакивали умершего и дрожали за еще живого каторжника. Это было самое лучшее и самое спокойное время в нашей жизни.
фото: pastvu.com.
В памяти людей остались реальные и фантастические адреса. Например, давным — давно мальчишки из 44-ой школы показали мне крыльцо на улице Алексея Толстого (между Гоголя и Первомайской) и сказали, что во время войны именно там жил А.Н.Толстой! Я так и жила уверенная, что это подлинный адрес. Недавно уроженец самого начала Первомайской написал, что писатель жил именно там. Очень был популярный писатель! Наверное, там жил кто-то из СП, но не Толстой.. Теперь у нас есть панорама Ташкента 1965. В это время большинство домов постройки начала 20в. ещё стояли на своём месте. Давайте совместными силами отметим реальные адреса. Фотографий зданий нет, так хоть крышу увидим! Например, двухэтажный дом с балаханой, именуемый Н.М. трущобой — это последний ташкентский адрес Мура, СЫНА ЦВЕТАЕВОЙ. Главное, точно вспомнить и описать, где такой памятный дом стоял.
Лидия Козлова[Цитировать]
Дом А.Н.Толстого находился на ул. Первомайской, рядом с ул. Карла Маркса, что в этом месте уже смотрела в сторону ТашМИ. Практически напротив родильного дома кажется №6. При расширении ул. Первомайской, дом был снесён, сразу у дороги оказался Роддом. Я хорошо помню мемориальную доску на стене этого особняка посвящённую А.Толстому («В этом доме во время ВОВ жил….») . Затем снесли и старый Роддом и на территории, где он стоял + соседняя пространство, построили современное по тем временам здание Роддома. Точных дат не указываю, сошлюсь на склероз старого человека, но происходило это в до ЗМ66. Место на космоплане попробую указать.
yultash[Цитировать]
+ с сайта Е.Смехова — «ЗДЕСЬ ЖИЛ А. ТОЛСТОЙ
«…. выезжаем па Первомайскую. Раньше она называлась Куропаткинской по имени генерала А. Н. Куропаткина …. На Первомайской улице в доме № 81 в годы Великой Отечественной войны жил известный советский писатель Алексей Николаевич Толстой. В период пребывания в Ташкенте А. Толстой написал пьесу «Орел и лисица», начал цикл рассказов «Русский характер». Писатель часто выступал перед рабочими, школьниками, студентами. Он писал пламенные статьи, призывающие советский народ к беспощадной борьбе с фашизмом. Статьи печатались в республиканских газетах. Именем писателя названа одна из ташкентских улиц.»
yultash[Цитировать]
Я помню и роддом, и доску. Это был роддом нашего района. Мой сын там родился
АКУЛИНА[Цитировать]
Ну, очень примерная схема —
yultash[Цитировать]
роддом на снимке в самом углу под буквами, видна его часть
Art68[Цитировать]
Браво Yultash! Так хорошо знать наш город, все его улицы, проезды и названия могут знать только настоящие знатоки. А Вы уважаемый Yultash несомненно относитесь к этим редким экземплярам и плюс ко всему, являетесь истинным патриотом Ташкента и Узбекистана. Я уже молчу о Ваших интересных очерках, статьях и воспоминаниях о геологии и геологах.
Ефим Соломонович[Цитировать]
Большое Спасибо, yultash! Комментарий подлинного знатока Старого Ташкента.
Лидия Козлова[Цитировать]
старое здание 6 роддома стоит целое ! дом Толстого , стоял между старым , и вновь построенным , где он и был снесен !
шамиль[Цитировать]
дом , с табличкой , здесь жил А Н Толстой , стоял на месте нового здания 6 роддома !!!
шамиль[Цитировать]
да, так и есть.
на углу К.Маркса и Первомайской, на месте дома, где жил писатель, построили вот это многоэтажное здание нового роддома, а старое 2-х этажное стоит рядом (его видно на фото справа)
Art68[Цитировать]
Вот заодно и старый роддом нашёлся! Его как-то искали в сети.
Лидия Козлова[Цитировать]
он снят на картах
semyon[Цитировать]
Его искали в связи с каким-то учебным зданием Дунина-Барковского(?). Конечно, если это дореволюционное здание, то оно перестроено и надстроено.
Лидия Козлова[Цитировать]
Наш хокимият опять чего-то употребил наверно…
Semyon[Цитировать]
А это здание записали 66 годом…
Semyon[Цитировать]
Возможно, его основательно так перестроили, что сочли домом 1966г.?
Лидия Козлова[Цитировать]
Прекрасные воспоминания о жизни в Ташкенте в те, тяжёлые военные годы от Н.Я. Мандельштам.
Ефим Соломонович[Цитировать]
Который раз читаю с чувством глубокого отвращения подобные воспоминания! Какая же это была омерзительная публика, которой и в самые суровые годы вечно всего мало и страстно хочется пожить на халяву…
J_Silver[Цитировать]
халява — священа ! во все времена ………….
шамиль[Цитировать]
С адресом «трущобы» надо разобраться. Вот, что рассказывает Голендер: «По дружным сообщениям очень многих очевидцев, какое-то время Анна Андреевна жила на Хорезмской, 7. Этот адрес никто вроде как не упоминает, все помнят только Дом литераторов на площади Карла Маркса, 7, помнят Жуковскую, 54, где в конце уже эвакуационного периода Анна Андреевна квартировала. А вот Хорезмская, 7, получается, как раз напротив того самого госпиталя, ныне это школа № 50, да, там было скромное двухэтажное здание с балаханой, и какое-то время, в начале переезда из центра России в Ташкент, здесь жила Анна Андреевна Ахматова». https://fergana.news/videos/105736/ Теперь выпускникам школы №50 надо вспомнить этот двухэтажный дом.
Лидия Козлова[Цитировать]
Очень интересно: и схема, и уточнения. Теперь надо решить, где находилась «трущоба» с балаханой. На Маркса 7? На Жуковской 54?Голендер в известной лекции называет и третий адрес — Хорезмская 7 (мой комментарий на проверке).
Лидия Козлова[Цитировать]
По рассказам Нелли Хлыновой какое-то время Анна Ахматова жила в доме на улице Карла Маркса на территории Аллеи парадов, там, где выход из подземного перехода напротив скверика с бюстом Рашидова. Можно спросить у Нелли поподробнее.
EC[Цитировать]
Спасибо. Я попробую найти Нелли Хлынову в ФБ.
Лидия Козлова[Цитировать]
На мой взгляд, лучшие сведения о том периоде в Ташкенте оставил в своих дневниках Георгий Эфрон (Мур Цветаев). Он был подростком, пережил смерть матери, одинокий, саркастичный, страдавший от голода. И врать себе в своем дневнике не умел, и лебезить было не перед кем. Описания многих дней связаны с тем, как он ходил по городу поисках еды, рисовал агитационные плакаты на стенах, ходил в школу, встречался с разными людьми — от одноклассников до писателей. Люди, улицы, быт, еда, цены, нравы — там есть все.
Aida[Цитировать]
Айида, интернет окольным путём уже выбросил заветную карту — вашу публикацию-фотографию конверта с адресом. Нашла в одном из писем МУРа, что живёт он совсем рядом с площадью и памятником вождю. Там же было ещё предыдущих два адреса: на Урицкого и где-то рядом с Пушкинской. Совершенно согласна с Вами. В письмах и дневниках — жизнь как она есть. Как можно было мобилизовать мальчишку, покрытого фурункулами и с возобновляющейся рожей на ноге -это вопрос без ответа.
Лидия Козлова[Цитировать]
Согласна. Замечу также, что бытовых жизненных деталей о жизни в Ташкенте у него куда больше, чем в дневниках Лидии Чуковской. А уж на что они подробны.
Характеристики литераторов у Мура, даже если делать скидку на возраст и подростковый сарказм, много говорят об их носителях
Aida[Цитировать]
А остальных можно было мобилизовать? Или быдло должно отдуваться на фронте, пока дармоеды в тылу прохлаждаются — работать на всеобщее благо он ведь не стремился
J_Silver[Цитировать]
Он уже работал (не знаю на благо или нет). Перед окончанием школы его отправили в трудармию. Едва-едва удалось получить отсрочку на выпускные экзамены. Потом он служил в этой трудармии, их отвозили что-то копать. Наверное, это было на благо родины. Это в Ташкенте. В Москве, как вы знаете, он успел поучиться в ЛИТИНСТИТУТЕ. Мечтал стать писателем. Или это уже не труд на благо родины? Я наивный человек, видимо. Мне казалось, что есть годные к строевой и негодные. Были же ещё «доходяги». Его же сразу отправили в штрафбат с уголовниками. Когда я читаю его письма, дневники, мне хочется перенестись в иное время и подсказать, как нужно бы.. Например, его хотели взять в театр, снимать в кино. Он решил, что это «не его». А ведь это прямой путь во фронтовые бригады, где шансов уцелеть было больше.
Лидия Козлова[Цитировать]
Не надо его романтизировать — говно был человек, и по его дневникам это прекрасно видно! Его тянули за уши все знакомые и пытались куда-то пристроить, но так и не смогли вытянуть исключительно из-за его мерзкого характера
J_Silver[Цитировать]
Трудный был подросток. Очень трудный! А кто не трудный, если у тебя папу убили, сестру посадили, мама повесилась? Если ты сирота в незнакомой стране, в которой не родился, не крестился, а неизвестно как оказался. А каким бы он стал, если бы выжил мы не знаем. Земля ему Пухом.
Лидия Козлова[Цитировать]
романтики не вписываются в вечную схему «баре — холопы».. их всегда убивают, в отличии от «героев» войны, труда, искусства..
AK[Цитировать]
Я обратила внимание на удивительное сходство роковых точек в судьбах двух совсем непохожих мальчиков — ровесников. Георгий Эфрон и Виктор Астафьев, что общего? Да ничего! Но оба остались без родительского надзора сыновьями «врагов народа», оба попадали в интернат (детский дом), оба голодали и подворовывали с голодухи, оба воевали. Один был смертельно ранен и погиб, другой тяжело ранен, остался калекой, но выжил и всё-таки стал хорошим писателем. Могли выжить оба или оба погибнуть. Судьба поколения. Если бы выжили оба, скорее всего друг-другу не понравились бы…
Лидия Козлова[Цитировать]
главная роковая точка — возраст смерти.. Лермонтов умер в 27, Мур — в 19.. похоже на меру таланта..
AK[Цитировать]
Писателей считают «инженерами душ», «исследователями человека», но с возрастом они теряют чистоту своих душ и не очень то хотят копаться в собственном «грязном белье» — именно этого боялся Мур, все время контролируя себя чтобы не стать таким как высокопоставленные советские литераторы, напоминая себе, что «бытовуха» — временная ситуация, что он станет ведущим специалистом по французской литературе, а не «исполнителем заказов».. У него было редкое сочетание молодости и начитанности, именно то что дает синергию опыта и силы.. но также — делает изгоем.
Интересно его упоминание о Хаксли в ряду других англоязычных писателей которых он характеризует как памфлетистов. Не известно читал ли он «О дивный новый мир», но этот мир для нас настал и хотелось бы понять как Мур мог бы реагировать на послевоенное развитие.. хотя, вполне вероятно, стал бы таким как все.. мир пережевывает романтиков на раз-два..
AK[Цитировать]
В продолжение темы. О Хаксли ничего сказать не могу.
Помню его бывший одноклассник по ташкентской школе, проживший долгую жизнь, вспоминал, что политические взгляды мальчика носили черты евразийства. Что, в общем, неудивительно, так как значительную часть подросткового возраста он прожил в Европе. А в дневниках о себе писал, что разбирается в политике.
Aida[Цитировать]
любой человек для кого-нибудь г.. «Если у тебя нет врагов — ты не человек».. из-за этого даже войны устраивают..
AK[Цитировать]
Типичный синдром Шарикова.
Карательный психиатр[Цитировать]
В видео-лекции Бориса Голендера есть кадр, сохранивший кусочек фасада дома А.Н.Толстого
Лидия Козлова[Цитировать]
Очень подробные и интересные воспоминания о ташкентских днях Ахматовой в трехтомнике воспоминаний Е. К. Чуковской.
Александр Колмогоров[Цитировать]
Ее звали Лидия Корнеевна. Часть дневников (какие-то нежелательные и слишком откровенные эпизоды) были ею удалены, когда началась подготовка к публикации
Aida[Цитировать]