Юлия Разумова. Воспоминания о Светлане Завадовской История Ташкентцы

Светлана Завадовская – моя любимая подруга. Наша ничем не омрачённая дружба продолжалась со студенчества до самой смерти Светланы.

Познакомились мы осенью 1953 года, когда оказались в одной группе филфака САГУ (филологический факультет Средне-Азиатского государственного университета в Ташкенте). Светлана поступала в Ленинградский университет, но не добрала баллов и вернулась в Ташкент, где жили её родители. В САГУ её взяли в так называемый резерв – до первой сессии. Я тоже была резервисткой. У меня была другая история. Я поступала в САГУ на исторический факультет, на отделение политэкономии.

Сейчас мне самой странно, что я выбрала себе такую специальность. Я сдала экзамены и набрала 24 балла из 25-и, т.е. у меня была одна четвёрка и четыре пятёрки. Уже после экзаменов я узнала, что в этом году не будет отделения политэкономии, а только «История СССР», что меня мало интересовало. Когда вывесили списки поступивших, я увидела, что приняты всего семь человек, тех, у кого было 25 баллов.

Меня не приняли! Это был удар! И вот здесь я схватилась за голову: почему я вообще подавала на истфак? Ведь я больше всего люблю литературу! Я буквально с младенческого возраста читаю всё подряд, я обожаю русскую литературу! И как раз на филфаке проходной балл — 24! Да, но уже прошёл приём и с этими баллами зачислили тех, кто подавал на филфак. В общем, трагедия… Пришлось вмешаться родителям. Мама ходила на приём к ректору САГУ профессору Сарымсакову, и в результате меня взяли в резерв.

В октябре всех студентов, как и каждый год, отправили в совхоз на сбор хлопка. Светлана тоже поехала вместе со всеми, но вскоре заболела корью, и её увезли домой. Больше она не ездила на хлопок, как все мы, т.к. у неё была блуждающая почка, и ей давали освобождение.

После того, как мы успешно сдали первую (зимнюю) сессию, и меня и Светлану зачислили в штат, и мы стали полноправными студентами. У меня со Светланой были приятельские отношения, как и с другими девочками, но не очень близкие. На первом курсе я подружилась с девочкой из Читы. Её звали Миля (Эмилия) Цыганок, в Ташкенте она жила у своей бабушки. Мы вместе готовились к летней сессии и сдали все экзамены на «отлично». Миля стала часто бывать у нас дома, и мы с ней стали неразлучными подругами. Миля была хорошенькая стройная девочка, очень весёлая и общительная, чего мне не хватало: я была замкнутая и малообщительная, а с ней мы много болтали и хохотали.

А Светлана подружилась с Аллой Давшан. Я знала её ещё по школе, когда она была Алла Зимина. Это была одна из лучших учениц нашей женской 44-ой школы, умница, золотая медалистка. В конце первого курса Алла и Эней Давшан поженились. Эней имел какие-то греческие корни, отсюда его имя и фамилия. А мы его звали Эник или попросту Энька, как было принято в студенческой среде. На лекциях Светлана сидела «на галёрке», т.е. в последнем ряду, рядом с Энькой. Они оба были насмешники и веселились, высмеивая всех подряд, в том числе и себя тоже. Светлана сама называла себя за это крысой. Впоследствии, когда мы с ней переписывались, она всегда подписывала свои письма «твоя крыса» и изображала это малосимпатичное существо. Надо сказать, что у неё определённо были художественные способности, она очень хорошо рисовала. В те времена Светлана была тоненькая, с осиной талией, с худенькими плечиками, и шутник и балагур Энька говорил ей: «Светка, за твои ключицы можно держаться в трамвае», – и оба весело хохотали.

После окончания университета Эней стал журналистом и много лет работал в ташкентском Доме Радио. Его жена Алла поступила в аспирантуру, защитила кандидатскую, а потом и докторскую диссертацию и много лет была завкафедрой русской литературы здесь же, на филфаке САГУ. Дружба Светланы с Давшанами тоже продолжалась в течение всей жизни.

Филфак называют ярмаркой невест, здесь огромное большинство – девочки. В нашей группе из 50-и человек было всего четыре мальчика.

Но зато на втором курсе была единственная на весь факультет группа журналистики, где учились в основном мальчики, к тому же все они были талантливые, многие писали стихи, уже печатались в местных газетах, работали внештатными корреспондентами.

Когда мы были уже на втором курсе, мою подружку Мильку (как было принято в студенческой среде называть друг друга – Милька, Юлька, Энька, Светка) пригласили в какую-то компанию, где она познакомилась с одним из журналистов – Славкой Благовым. Это был довольно красивый молодой человек, как тогда говорили, «стиляга», носил зимой пальто с поднятым воротником, подражая знаменитому польскому актёру Збигневу Цибульскому, любил джаз и западные фильмы, в общем, ловелас и сердцеед, а главное – поэт. Он начал ухаживать за Милей, и вскоре мы устроили вечеринку у нас дома. У нас была ещё одна подруга Жанна, а Благов привёл своих друзей-журналистов: Алексея Пьянова, Владимира Рецептера и Романа Меламеда. Это был цвет филфака. Вечеринкой все остались довольны, и потом мы изредка собирались в том же составе. Об этом, конечно, заговорили на факультете и многие девочки нам завидовали, даже писали злые эпиграммы. У моих родителей была по тем временам довольно большая квартира (как говорили на студенческом жаргоне – «хата»): по бокам две маленькие комнаты, а в центре большая, где мы отодвигали стол и устраивали танцы под патефон. Проигрыватели появились позже.

В те времена ещё танцевали танго и фокстрот. У моего папы были ещё довоенные пластинки со всеми модными мелодиями: это и знаменитые «Брызги шампанского», «Рио-Рита», «Утомлённое солнце», танго Оскара Строка, песни и романсы Вадима Козина и т.д. Только в 1956 — 1957 годах в Советский Союз стали проникать модные западные танцы – буги-вуги и рок-н-ролл.

Конечно, мы интересовались не только мальчиками и вечеринками. Мы серьёзно учились, много читали. Учиться было интересно. У нас были замечательные преподаватели (конечно, не все). Я очень любила Николая Петровича Кременцова, который читал нам русскую литературу XIX века. Это был высокий худощавый голубоглазый, хотела написать – старик, хотя он, наверное, стариком не был, но его старила седина. Он садился за стол, закидывал ногу за ногу, закуривал и начинал читать лекцию, изредка заглядывая в небольшие карточки на столе.

Мы уже кончали 4-й курс, когда в конце апреля, перед первомайскими праздниками, мы со Светланой выходили после лекций из здания университета, и я разговаривала с Пьяновым о предстоящей вечеринке. Светлана стояла, поджидая меня, и когда я вернулась, очень грустно сказала: «А вот у меня нет никаких друзей»… Я тут же прониклась к ней сочувствием и сказала: «Приходи к нам, мы собираемся у нас дома завтра вечером». Вот с этого момента и началась наша настоящая дружба. Светлана пришла, и её очень тепло приняли. Она внесла живую струю – мы с ней устроили Green Bar в углу комнаты: развесили зелёные ветки деревьев, Света нарисовала вывеску, мы с Милей заранее сварили большую кастрюлю компота, охладили и вылили в него бутылку коньяка – получился вкусный малоалкогольный напиток – крюшон. Вообще на наших вечеринках никогда не было никаких крепких спиртных напитков. Обычно мы покупали одну бутылку лёгкого виноградного вина на всю компанию. Ещё мы приготовили салат с крабами, благо в то время все магазины были уставлены этими консервами и стоили они копейки. Тогда в моде было кофе-глясе, то есть кофе с мороженым, и мы сварили два больших кофейника кофе, охладили его и запасли очень вкусное мороженое пломбир. Вечеринка удалась, было весело, Светлана изображала какую-то французскую актрису, и стала душой компании.

С этого времени я стала часто бывать в доме родителей Светланы. Это был новый мир для меня, советской девочки.

Судьба родителей Светланы была необычной. Они были дети эмигрантов, которые покинули Россию после революции. Образование они получили во Франции, Юрий Николаевич стал востоковедом, изучал арабский язык и его диалекты. Он был на дипломатической работе, служил в Тунисе, в Египте, во Франции, потом в Чехословакии, и 1951 году они всей семьёй приехали в СССР. Юрий Николаевич со временем стал выдающимся учёным, работал в Ташкенте в Академии наук, потом в Москве. Но я, конечно, знала его и Галину Васильевну просто как родителей Светланы. В их узбекском глиняном домике без удобств было очень уютно, а гостеприимные хозяева излучали доброжелательность, атмосфера в доме была удивительно приятная, тёплая, и в то же время была проникнута лёгким юмором. В доме всегда были гости, в основном такие же реэмигранты из Франции. Галина Васильевна угощала всех чаем.

Но самое интересное – это были разговоры. Я узнала здесь много нового, того, что в то время в СССР было запрещено. Впервые услышала такие имена, как Фрейд, Кафка, Марина Цветаева, Николай Гумилёв и др. Приходили очень интересные люди, пожилые дамы, совсем не похожие на советских женщин, как, например, художница Юлия Николаевна Рейтлингер, которая писала иконы. Актёр Петрункин читал наизусть рассказы Зощенко, которого в те годы в Союзе не печатали. Приходили и молодые люди – Саша Кист, Игорь Симанский с женой-француженкой, Саша Крашенинников, которого называли Саша-aus-Марокко.

Юрий Николаевич с друзьями иногда играл в карты. Когда я приходила со своим будущим мужем Юрой Чигринским, его тоже приглашали и учили игре в бридж.

Когда мы окончили университет, родители Светланы пригласили нас на «кус-кус». Для нас это была экзотика. Кус-кус – национальное арабское блюдо, и я о нём ничего не знала. Юрий Николаевич приготовил очень вкусные разнообразные мясные блюда, которые подали к пшеничной каше за неимением настоящего кус-куса (это род мелких макаронных шариков, которые теперь есть повсюду). В саду был устроен пикник, и этот «прощальный кус-кус» остался у всех в памяти на всю жизнь. Мы вступали во взрослую жизнь.

Познакомившись с нашей компанией на первомайской вечеринке, Светлана тоже завела себе новых друзей. Она подружилась с моей Милей, и они стали близкими подругами до конца жизни. А после окончания университета и прощального «кус-куса» Светлана и Миля поехали в Вильнюс, где гостили у Владыки. Светлана подружилась и с Алексеем Пьяновым, и он тоже был в гостях у Светиных родителей и был поражён, когда за чаем Галина Васильевна экспромтом прочитала наизусть поэму Николая Гумилёва.

А после возвращения из Вильнюса Миля уехала в свой родной город Читу и начала там работать в школе. Её мама была учительницей русского языка и литературы, и Миля пошла по её стопам. Она очень любила школу и посвятила ей всю жизнь. Ученики очень любили её.

Выйдя замуж, она переехала в Геленджик, где служил её муж. В Геленджике она также работала в школе. Её лучшие ученики поступали в самые престижные столичные вузы, и имя Мили стало известно. Ей дали звание «Заслуженной учительницы РСФСР». А я и Светлана несколько раз приезжали летом с детьми к Миле в Геленджик и наслаждались лучшим в мире Чёрным морем. Это были прекрасные времена.

Алексей Пьянов через год после окончания университета уехал в Калинин (теперь это Тверь). Там он работал в газете, а через год переехал в Москву, где стал зам редактора популярного журнала «Юность». Он обладал потрясающим чувством юмора. Когда в Ташкенте мы собирались у нас дома, он беспрерывно острил. И со временем его назначили редактором главного советского сатирического журнала «Крокодил». Кроме того, он писал стихи, эпиграммы, издал несколько книг, был награждён орденом и медалями за своё творчество. В 1997-м году Пьянов был награждён орденом «Дружбы народов». Когда уже через годы Светлана жила в Москве, дружеские отношения с Пьяновым продолжались, и он бывал в доме Светланы и её мужа Валерия Волкова.

Надо сказать, что все наши друзья достигли определённых успехов в жизни. Владимир Рецептер (Волик), который женился на нашей подруге Жанне, после окончания университета закончил ещё театральный институт. Ещё студентом он играл главные роли в художественной самодеятельности, а потом стал играть в ташкентском русском драматическом театре (роль Раскольникова в «Преступлении и наказании» и др.). В 1960 году он сам поставил моноспектакль «Гамлет», и в 1962-м году известный режиссёр Ленинградского БДТ Товстоногов пригласил его в свой театр, где он прослужил 20 лет. Кроме того, он занимался режиссурой, поэтическим творчеством, написал несколько книг, исследовал творчество Пушкина, организовал Первый Всероссийский Пушкинский фестиваль в Пскове, создал в Санкт-Петербурге Театральный Пушкинский Центр. За что был награждён в 2008-м году «Орденом Почёта» за заслуги в области культуры и искусства и в 2021-м году орденом «За заслуги перед Отечеством».

В 1960 году Светлана вышла замуж за художника Валерия Волкова. Это был сын ташкентского знаменитого художника Александра Николаевича Волкова. Валерий унаследовал его талант и стал тоже художником. Кроме того, он окончил университет и стал искусствоведом. Светя (так её звала мама – с мягким окончанием, что было непривычно) переехала в маленькую квартирку Волика (так его звали дома, но Светлана стала называть его Валя) и начала наводить уют по своему вкусу.

В первой маленькой комнатке она сразу же построила импровизированный камин из кирпичей, а над «камином» повесили большую картину Волкова-отца «Гранатовая чайхана». Тогда мало кто знал эту картину, а теперь она висит в Третьяковской галерее в постоянной экспозиции.

Через некоторое время Светя и Валя затеяли ремонт в мастерской, которая находилась во дворе. Там на деревянном столбике была приклеена фотография красавицы Юноны, которая училась на отделении журналистики вместе с Пьяновым, Благовым и другими ребятами. Её отец был проректором САГУ.

Юнона действительно была настоящая красавица, «прекрасна без извилин». Когда в Ташкенте появилось своё телевидение, она прошла по конкурсу и стала первым диктором. Кажется, она хотела, чтобы Волков написал её портрет. Но во время ремонта, как рассказывала Светлана со свойственным ей весёлым юмором, деревянный столбик был выкинут на помойку вместе с фотографией Юноны.

Чем больше я узнавала Светлану, тем больше в неё влюблялась. Её муж Валерий тоже был очень интересный человек, замечательный рассказчик, они оба – и он, и Светлана обладали необыкновенной харизмой и притягивали к себе людей. А Светлана как будто приняла эстафету от своих родителей, и в их маленькой квартирке постоянно собирались самые разные интересные люди – художники, музыканты, писатели, журналисты. Среди них удивительный знаток литературы музыковед Юзеф Гейманович Кон, профессор Ташкентской консерватории; друг Валерия Эдик Бабаев (Эдуард Григорьевич), исследователь Льва Толстого, который потом переехал в Москву и стал профессором МГУ; молодое поколение – младший брат Вали Саша Волков, тоже талантливый художник и скульптор и его неразлучные друзья: художник Женя Кравченко и скульптор Дамир Рузыбаев и, конечно, реэмигранты из Франции, молодые и пожилые, с которыми Светлана продолжала поддерживать дружбу. Это только те, с которыми я была лично знакома, а было ещё множество других.

В 1961-м году Светлана родила мальчика. Его назвали Николаем в честь деда Светланы. Коля, Котик, Котасик, прелестный мальчик… Тётя Римма, сестра Галины Васильевны, присылала ему детскую одежду из Англии, в то время это было невиданным чудом.

26-го апреля 1966-го года в Ташкенте произошло разрушительное землетрясение. В старых домах жить было нельзя, они в любой момент могли рухнуть. Многие ташкентцы стали уезжать кто куда. Светины родители в это время уже жили и работали в Москве, и Волковы уехали в Москву.

После отъезда Светланы в Москву наша дружба продолжалась. Мы переписывались, перезванивались, летом обычно я бывала в Москве и мы встречались. В 1967-м году мы с мужем ездили в Ленинград. Были несколько дней в Москве и жили дома у Свети.

А в 1968-м году летом мы, два семейства, приехали к нашей любимой Миле в Геленджик: я с сыном Димкой и с мамой, муж приехал позже, и Светлана с Котиком и Валей. Миля помогла нам снять удобное жильё, и мы замечательно провели месяц на море, гуляли, купались, загорали. Это было чудесное время.

Осенью Котик пошёл в первый класс. И ничто не предвещало беды. Но беда случилась. Это был декабрь 1969-го года. В то время всеобщего дефицита в Ташкенте невозможно было купить детскую одежду, и Светя по моей просьбе прислала для моей семимесячной дочки зимний комбинезон. В тот самый день я позвонила Светлане в Москву, чтобы её поблагодарить за посылку, и она сказала: «Знаешь, Котик выкинул какой-то фокус».

Как я узнала потом, мальчик просто лёг и заснул. Но через некоторое время Светлана поняла, что это не сон, а что-то другое. Вызвали скорую, и Котика отвезли в больницу. Врачи сразу сказали: «Надежды нет». Это было кровоизлияние в мозг.

Колю подключили к дыхательному аппарату, и он жил ещё почти неделю. А Светя сидела рядом и только говорила: «Котик, дыши».

Потом его не стало. Как это можно пережить?

После похорон Светя с Валей приехали в Ташкент, чтобы хоть на две недели отвлечься от этого ужаса. Конечно, были у нас. Была снежная зима, и Светя из белой шерсти связала кофточку для моей девочки. Я всегда думаю, какую светлую и чистую душу надо иметь, чтобы вязать что-то другому ребёнку, когда твоё сердце обливается кровью. Светя говорила: «Хорошо, что у Котика было такое счастливое детство».

Пришлось возвращаться в Москву. Надо было как-то жить. Спасала работа, путешествия, друзья. Здоровье Свети пошатнулось. Постепенно начали отказывать ноги, появилась инвалидная коляска. Но дух её не был сломлен. Светя читала курс французской литературы на французском языке, защитила диссертацию, сотрудничала с Домом русского зарубежья имени Александра Солженицына. Написала воспоминания о своём отце, с её участием была выпущена прекрасная книга «В поисках утраченного Востока», куда вошли её воспоминания об отце, очерк жизни и творчества Ю.Н. Завадовского и его автобиографический роман.

Уже будучи на пенсии, она проводила занятия со студентами у себя дома, записывала лекции на французском языке для Института иностранных языков, помогала всем, кто обращался к ней, принимала активное участие в организации выставок трёх поколений художников Волковых.

Светлана не замкнулась, не очерствела, не ушла целиком в свои страдания, а осталась таким же светлым, обаятельным, отзывчивым человеком. По-прежнему в их небольшой квартирке на Ленинградском шоссе собирались разные люди, всех поили-кормили, вели увлекательные беседы.

Очень хорошо написал о Светлане Виктор Леонидов: «Светлана Завадовская как магнит притягивала к себе. Она была символом старой культуры, удивительного обаяния, какой-то необычной красоты каждого слова и жеста, обладала поразительным вкусом. Общение с ней словно открывало дверь в другой, чистый, красивый и благородный мир».

А для меня дружба со Светланой и вход в мир Завадовских и Волковых был просто подарком судьбы, за что я очень благодарна.