«Русский колонизатор» История Ташкентцы

Лейла Шахназарова

Из воспоминаний Б. Ширяева

В тридцатых годах, в бытность мою разъездным корреспондентом газеты «Правда Востока», мне удалось встретить в одном из маленьких городков на Средней Сыр-Дарье труппу курчакбозов, по всей вероятности, последнюю. Курчакбозы – это актеры, режиссеры, драматурги и одновременно владельцы бродячего кукольного театра, корни профессии которых уходят в глубокую древность народов Средней Азии.

Главный несменяемый герой этого театра Аман-Палван (в переводе на русский язык – Горе-богатырь) приходится, вероятно, отцом итальянскому Пульчинелле, турецкому Карагезу, немецкому Иоганну Вурсту и… нашему, памятному еще старикам, забористому, веселому Петрушке. Да и сам театр курчакбозов развивался теми же путями, как и его западные родичи, включая в свои «классические» пьесы новых злободневных персонажей.

Я пробродил вместе с курчакбозами несколько дней, записал около десятка пьес их репертуара и позже, разработав эту тему в Ташкенте, при помощи сохранившейся там прекрасной библиотеки, выпустил даже небольшую монографию о нем, за которую получил ученую степень в местном университете.
В ходе этой работы меня поразило присутствие в некоторых пьесах двух русских персонажей: доктора Батыршина и купца Иванова, которые, к моему еще большему удивлению, оказались на самом деле жившими и широко известными всему Туркестану конца прошлого века людьми. Доктор Батыршин был военным врачом одного из туркестанских батальонов, поразившим местное население успешным действием русской медицины и лечившим это население бесплатно, а «купса» Иванов – одним из первых русских промышленников Сыр-Дарьинского края, коммерсантом-созидателем широкого размаха. Позже я познакомился с его сыном и узнал многое о жизни и карьере этого характерно-русского типа дельца вовлеченных в орбиту Российской Империи новых земель. Немало таких было и на Кавказе, и на Дальнем Востоке, и в Средней Азии.

Первым русским коммерсантом, двинувшим свои миллионы в Среднюю Азию, был москвич Хлудов. Его приказчики шли вместе с отрядами замирявшей край небольшой русской армии, а иногда даже впереди них, стремясь по существу различными методами к одной и той же цели. Цветистые, прочные, дешевые ситцы и миткали хлудовской фабрики действовали совместно с пушками генералов Черняева и фон Кауфмана и в некоторых случаях даже радикальнее их. Так, например, хлудовский приказчик Алиханов, проникнув со своим караваном в запретный для русских Мерв, сорганизовал в нем прорусскую партию, в результате чего цветущий оазис с огромным городом был присоединен к Империи без пролития крови.

Одним из приказчиков «хлудовского батальона», как называли его тогда в Туркестане, был и некий, еще молодой в те времена, ловкий и сметливый Иванов . Старик Хлудов, объезжая в восьмидесятых годах прошлого столетия свою коммерческую территорию, заметил и оценил его. Он, Хлудов, слыл в Москве чудаком, большим самодуром, но вместе с тем человеком большого сердца.
– Тебе бы, Иванов, свое дельце тут надо начать, а то у меня, брат, много не наворуешь, – пошутил он с молодым приказчиком.
– Всей душой этого хотел бы, хозяин, да деньжонок маловато.
– А сколько ж тебе надо?
– Немножко для большого человека, тыщонок с десяток.
– Ну, что ж, бери, я тебе дам под вексель.

«С этих десяти тысяч и начал мой папаша, – рассказывал мне его сын, – да не одно какое-нибудь дело, а тоже разом с десяток или больше того. Я-то не помню – тогда еще не родился, – но знаю, что первым делом он стал строить по всей Сырдарье хлопкоочистительные заводы. Очистка на месте немного повышала стоимость продукта, и барыши у отца были крупные. Но он не скаредничал над ними, а значительную часть уделял хлопкоробам, закупая вперед и контрактуя посевы целых уездов. Этим он служил одновременно себе самому, им, да и России-матушке, развивая отечественное хлопководство и тем вызволяя московских промышленников из кабалы ливерпульских купцов. Вместе с хлопком, действуя теми же методами финансового поощрения самого производителя, он двинул вперед и виноделие края. Ведь сами узбеки – мусульмане и вина, по крайней мере в больших количествах, не употребляют, экспорта тоже не было, а почва и климат для винограда вполне подходящие. Выписал отец лоз из Крыма, Персии и даже из Франции, роздал их садоводам и выдал задатки под урожай».
Через несколько лет он уже вывозил в Россию десятки тысяч ведер высокосортного вина, вовлек в компанию еще нескольких коммерсантов – Первушина , Филатова – и закудрявился виноградом весь Сыр-Дарьинский край, в котором, по местным легендам, были когда-то знаменитые сады Семирамиды (близ Ходжента).

Правительство налаживало дорожную сеть, проводился рельсовый путь из Оренбурга до Ташкента, а на юге – ямские и почтовые тракты. Иванов взял подряд на весь край. Понадобились лошади, и он не только тысячами закупал их в степи, но сейчас же завел в городе Аулие-Ата образцовый конный завод, в котором, тоже первым в Средней Азии, применил метизацию, улучшая английскими чистопородными жеребцами местных киргизов, карабаиров и текинцев.
Этот завод пришлось видеть и мне. Я был поражен его огромным манежем и замечательными помещениями для маток. Любая европейская конюшня могла бы им позавидовать, а еще более позавидовали бы европейские коннозаводчики результатам метизационных опытов Иванова – стойким, сильным и резвым англотекинцам и англокиргизам. Этот метод переняли от него и владевшие десятками тысяч голов степные киргизы-коневоды, что, конечно, послужило к их экономическому укреплению. По всему краю, например, славился Гали-Узбеков – владелец ста тысяч маток, которому даже посвятил несколько строк в «Амазонке пустыни» генерал-писатель П.Н. Краснов.

В начале двадцатого века Иванов делал уже многомиллионные обороты. Золото сыпалось всюду, где чувствовалось влияние его руки, но попадало не только в эту руку, а и во множество других, принадлежавших местному населению. И население ценило и любило «купсу Иванова». Однажды он очутился на краю полного разорения, начав тоже новое дело. Чимкент и его уезд – единственное в мире место, где обильно произрастает цитвар, дающий при переработке сантонин, также единственное в то время средство против глистов. Иванов решил развернуть это дело в мировом масштабе и выстроил там оборудованный по последнему слову техники сантонинный завод. Но судьба на этот раз отвернулась от энергичного промышленника. Немцы как раз в это время изобрели способ добывания того же сантонина из какого-то дешевого материала и наводнили им мировой рынок. Удар для Иванова был слишком силен, и все его предприятия повисли на волоске. Выручили местные мусульманские капиталисты, которые вполне понимали огромную роль деятельности Иванова, знали и ценили его самого, как честного человека, и знали также то, что вместе с ним пострадает и множество мелких местных промышленников. Они собрали нужную сумму и спасли кредит Иванова.

Вот этот-то «купса Иванов» и послужил прототипом для действующего лица многих пьес школьного узбекского театра курчакбозов. Народные драматурги его репертуара отнеслись к русскому промышленнику с большой симпатией. В большинстве комедий он появляется тогда, когда их главный герой, незадачливый Аман-Пальван попадает в какое-нибудь безвыходное положение, например, когда визирь или злой хан требует от него какой-нибудь редкостной вещи или выполнения невозможного, угрожая в противном случае отрубить голову. Тогда, словно из-под земли, появляется русский «купса Иванов» со своим коробом или смехотворным по виду верблюдом и тотчас же доставляет нужное, требуя за него также какой-нибудь смехотворной платы, например, в одной из пьес – горсти навоза, который Аман-Пальван с радостью с ним расплачивается. Этот навоз «купса Иванов» тут же мешает с каким-то чудодейственным порошком и посыпает им виноградную лозу; та мгновенно начинает расти и через минуту над ярко расписанной сценой кукольного театра свисают грозди сочного винограда при шумном торжестве всей публики, бросающей на эту сцену мелкие деньги.

Так отразил в своем творчестве узбекский народ появление в его стране первых минеральных удобрений, введенных туда чуждым этому народу по религии, крови и культуре «русским колонизатором», поставив ему там поистине «памятник нерукотворный»…
Этот эпизод вспомнился мне теперь при чтении газетных сообщений о той жестокой борьбе, которая протекает сейчас в Алжире и Марокко, где местное, очень сходное по крови, религии и культуре с туркестанскими узбеками, население ведет кровавый бой с демократическими колонизаторами свободнейшей и просвещеннейшей в мире республики. Были ли там, в Северной Африке, свои Ивановы? Поют ли о них песни арабы и представляют ли их в своих народных театрах в лицах благодетелей и чуть ли не добрых волшебников, как купца Иванова в Средней Азии?
Не думаю.

(Восток Свыше, # 42)