Воспоминания о родственниках История Ташкентцы

Владимир Соколов

После революции мои родственники, раскулаченные и просто убежавшие, осели на Дальнем Востоке. Конкретно репрессирован никто не был и постепенно все начали возвращаться. Но на всякий случай подальше от родных мест — в Среднюю Азию. Мама приехала в Таджикистан на строительство знаменитой Вахшской ГЭС, там и встретила моего папу. А ее родители поселились в Чимкенте. Там на улице Ташкентский тракт (в Ташкенте она называлась Чимкентский тракт) у них был большой участок соток 15-20 и домишко с земляным полом и земляной крышей.

Дедушка сразу принял Советскую Власть, поэтому не очень пострадал в Революцию, несмотря на дворянское происхождение, как некоторые его братья, Он был агрономом и, по-видимому, хорошим, если был участником 1-го съезда агрономов России. В Чимкенте его все уважали и казахи даже избрали его председателем махаллинского комитета. Он был человек исключительной честности и порядочности, истинный дворянин. Ругаясь иногда с бабушкой, он не мог произнести ничего страшнее, чем: «Зиночка, ты не права!», над чем мы всегда смеялись. Два раза мы с мамой приезжали к ним на лето — в1943 и 1944 годах.

Как я уже говорил, домик был земляной, но на участке чего только не было. Два десятка фруктовых деревьев, некоторые привитые — по два сорта на одном дереве (агроном же!). Три черных козы (в Чимкенте все козы были черные), корова. Наличие своего сепаратора позволяло круглый год иметь высококачественные продукты: молоко, сметану, творог, масло. Про огород я даже не говорю, там было всё. Утром на заре по тракту проходило стадо. Корова сама выходила и присоединялась к нему, вечером так же сама возвращалась. В самые голодные военные годы треть участка засевалась пшеницей. Дедушка жал пшеницу серпом, я попросил разрешить мне попробовать тоже. Дед подробно объяснил, как это делается. Я смело взял в руку серп, другой зажал сноп пшеницы и … первым же махом полоснул себе по всем пальцам. Помню, впервые увидал свои собственные кости. Обмолачивал пшеницу (шалу) сосед Салям двумя ишаками, гоняя их по кругу, как сотни лет назад. Иногда я садился на ишака и сам подгонял его. И мне интересно, и хоть какая-то польза.

В двух километрах от дома были два завода, слева свинцовый (союзного значения), справа фарм. На свинцовом был магазин, куда меня иногда посылали за продуктами. Фармзавод вырабатывал сантонин из пижмы, которой были заполнены степи вокруг, туда я тоже ходил. Там была библиотека и библиотекарша сама подбирала и давала мне книги для дедушки.
По другую сторону параллельно тракту шла железная дорога. Поезда проносились часто, ни станций, ни разъездов близко не было. Иногда вечерами мы с мамой брали по ведерку и отправлялись на охоту. Мы шли по шпалам километра два и собирали угольки, которые просыпались из паровозных топок. Ведь именно в СССР были изобретены гениальные слова: «утруска, усушка» и т. п. При транспортировке терялось огромное количество перевозимого. Это официально признавалось, учитывалось и было предлогом для воровства. За один поход мы приносили домой до двух килограмм угля и это было совсем не плохо. (Я читал, что где-то в голод собирали даже просыпавшееся зерно). Никогда не забуду, как однажды, внимательно глядя вниз, мы настолько отключились, что заметили мчавшийся на нас и сигналивший поезд лишь в двадцати метрах!

На участке был колодец, обычный «журавль», но почему-то я частенько ходил за водой на речку Кучкарату, что протекала недалеко. Мы в ней купались, хотя вода была ледяная, а в принесенном ведре воды часто плавали мальки. А километрах в двух была большая река Бадам. Рыбу в ней не ловили, а просто доставали из воды. Два мужика заходили по пояс в воду, держа вертикально в воде простыню. Через двадцать-тридцать секунд ее вытаскивали на берег и вытряхивали несколько отличных маринок. Трудно назвать это рыбалкой!

А в 1947 году, когда мы получили участок и начали строить дом, решили забрать стариков к себе в Ташкент. Отец на трехтонке поехал в Чимкент и привез их. Взять с собой можно было только то, что поместилось в кузов. Когда все было забито до отказа, дед засунул между вещами серп. Отец изумился: «Зачем?», дед не знал, что сказать. С тех пор у меня дома две реликвии — дедушкин серп и бабушкин гамак. И, конечно, воспоминания, одни из самых дорогих и любимых!