На память о Чимгане Ташкентцы

Андрей Гагарин: При разборе бумаг обнаружилось несколько очерков Татьяны Николаевны Юденич — внучки начальника 1-й Сибирской стрелковой запасной бригады А. И. Бурова. Она преподавала античную литературу на романо-германском факультете ТашГУ. Здесь есть упоминание о ней. На фотографии Т. Юденич с дочкой.

Т. Юденич
11/VIII 58 г

ПРОЩАНИЕ С ГЮЛЬКАМОМ

Лето пьянило запахами гор. Растворялось во рту привкусом полыни. Белая мальва ковром устилала зеленые предгорья, подернутые желтизной. Облако, зацепившись за снежную шапку Большого Чимгана, замерло. На седловине Песочного перевала одинокая арча, наклонив темно-зеленую крону, слушала тишину. И над всем этим гигантской юртой раскинулась синева неба.

Нельзя было уезжать, не попрощавшись, хотя бы с перевала, с Гюлькамским ущельем.

Все круче вилась тропинка, шиповник царапал руки. Катилась, шурша по осыпи, мелкая галька. Гулко билась в ушах высота. Кое-где на кустарнике желтел, лист. Осень неслышно прокрадывалась на свидание к лету. А лето, еще полное сил, звенело нестройным хором скачущих кузнечиков, палящим зноем.

И вдруг комок подступил к горлу: все закачалось, разбегаясь, поплыло. В пляске хоровода неслись внизу у санатория пирамидальные тополя, темная дорога. Дружным кольцом вплетались в нее горы. Пелена подернула серым туманом жаркий полдень.

Кто-то, несмело еще, стучался в жизнь. Раз, другой, третий. И — смолк.

Холодил мшистый камень, притаившийся в тени боярышника.

Радость стремительной птицей разорвала завесу обморока. Острее обозначились контуры гор. Низко парил ликующий ястреб.

У заветной арчи на перевале уже стояли спутники. Две детские фигурки, бронзовые от загара руки, шея. Ветер-насмешник трепал светлые волосы девушки.

Высокая фигура мужчины с рюкзаком на спине и войлочной шляпе казалась огромной. И вот мы все — на перевале. Ветер, шумя прохладой, вольно гуляет по вершинам гор, приминает траву, швыряет в расщелину камни. А по ту сторону Песочного, в глубокой впадине сомкнут громадами гор Гюлькам — легендарное ущелье.

Стремительно сбегает вниз по осыпи к березовым рощицам трота.

Прощай, Гюлькам! За освежающую радость мы благодарны тебе.

«Прощай!» — крикнули мы; эхо далеко отозвалось в ущелье. И будто в ответ ветер-насмешник сорвал с головы соломенную шляпу; разорвав ее в клочки, бросил в ущелье. «А-а-ах!» — задорно отозвалось далеко у водопада.

Гулькамские теснины, сентябрь 2021 года. Фото ЕС.

На привале с зеленого карагача желтый лист — как первая седина в волосах — плавно опустился на землю. Осень медленно и упрямо наступала. Хотя и знала, что встретится в пути своем с зимой. И та, надев меховой полушубок, покроет всё бескрайней белизной.

Но не вечна ее пора — весна причудливо нарядная постучится в жизнь, растопит снега и цветами усыпет берега ледяной Чимганки.

Усталые мы возвращались домой.

Августовский ветер уносил с собой прекрасную тайну рождения жизни.

СКАЗКА

— Так каждую ночь спускалась она и охраняла покой старого Чимгана…

— Кто она? — в темноте детский голосок звучал с любопытством.

— Ага, проспала! — с легким торжеством ответил другой. — Эх, ты соня…

— Соней зовут тебя, — упрямо ответила первая. И смолкли, теснее прижались друг к другу. У подножья Малого Чимгана, пригибаясь к земле, бежал ветер. Обнимая долину, ниже опускалась ночь.

— Я замерзла… — прошептала одна из девочек.

— Натяни на плечо халат, — тоже шепотом ответила другая.

— Тише! Скоро уже…

Не отрываясь, смотрели мы на седловину Песочного перевала, соединяющую Малый и Большой Чимган. Где-то глубоко за ним, в Гюлькамском ущелье, светлело. Резче проступала линия гор. Бледнели звезды. Оживала только что рассказанная легенда:

Гюлькам — меньше цветка, назвал он дочь. Баюкал, прижимая к груди. А детские ручонки шаловливо трепали его седеющую бороду.

Безудержно мчалось время. Джигиты заглядывались на девушку, караулили ее весну.

Буйным ветром налетела юность. Закрутила вихрем, зажгла румянец на щеках. В глазах смуглянки заискрилось счастье.

Тайно, беззвездной ночью молодцеватый Хадалак увозил любимую.

Горе избороздило глубокими морщинами одинокого отца. В ночь побелела его голова. Гнев и боль не давали покоя. Но где-то в глубине душа он верил — придет она. Ибо прочна дружба между отцом и дочерью.

Июльская ночь отступала. Казалось вот-вот по лунной тропе, из глубины ущелья поднимется юная красавица Гюлькам, прижмется к груди старого Чимгана; расскажет свои печали и в них растворится одиночество отца.

Поднималась луна. Молочным светом она залила предгорья. Лица девочек казались бледными; темнели взволнованные глаза. Тонкие косички едва доходили до худеньких плеч.

— Где ж она… Гюлькам? — спросила одна, не сводя глаз с перевала.

— Значит нельзя ей, сейчас… — ответила я, — Придет позже.

— Чимган будет грустить. Старый он, — протянула другая, — Жалко…

— Она придет, — уверенно сказала первая.

— Конечно, — подтвердила я.

— А будет она с ним совсем? — девочки повернули ко мне головы и напряженно ждали.

— Придет и будет охранять его покой, — сказала я.

— Мы тоже будем охранять покой…

— Кого? — теперь уже интересовалась я.

— Папы и мамы, — ответили сразу обе.

— Ну и молодцы! Пойдемте! Пора спать.

По отчетливой тропинке мы спустились с холма. Луна поднялась высоко. Небо было ясное. Звезды спрятались за лунный отсвет. Лишь тучки набегали на седую голову Чимгана. Старик грустил.

— Вы скоро станете школьницами, — сказала я, помолчав. — Учитесь хорошо! Не огорчайте папу и маму! Видите как ему грустно… -и я показала по направлению горы. Казалось, голова Большого Чимгана была повернута к Гюлькаму. Он ждал.

ГРОЗА В ГОРАХ

Черные тучи сгрудились на горизонте. Багровым шаром в них опускалось солнце. В кривых уличках от глинобитных дувалов отдавало жаром. Поддерживая на голове корзину с фруктами пробежала мимо девушка-таджичка. В сумраке кибиток растворилось пятно голубого платья. Последние отблески солнца скользнули по свинцовым водам Угама.

Оставляя позади Хумсан, «Москвич” поднимался в гору.

У Юсуп-ханы — развилка дорог на Брич-Муллу и Чимган — серый туман разом пополз из далеких ущелий. Подкралась тревога: «успеем ли?!» Уезжая, мы смеялись: «.Вернемея в десять — ноль-ноль!»

Дорога на Чимган крута, извилиста. Неожиданные спуски, подъемы, повороты.

Осторожно пробирается «Москвич». Мгла наползает, обволакивает деревья, прижимается к земле. Не пробиться свету фар сквозь толщу занавеса! И кажется — летучая мышь — огромная, серая, скучная — расплющилась над автомашиной.

Душно. Накалено. «Идет гроза» — сказал кто-то. И не успели поставить стеклоочистители, как ослепляюще полыхнула молния, прогрохотал гром в безудержно хлынул ливень.

«Бум-бум!» — рвался над головой грозовой снаряд. «Бум-бум?» — раскатисто вторило эхо.

Умелая рука осторожно ведет машину. Среди разгневанной грозы — потоков воды, свирепого грохота, фиолетовых молний, — мы — маленькая движущаяся коробочка. Сухо. Тепло. Уютно. Мирок, созданный человеком и направляемый его рукой .

Яростна гроза в горах. Хлюпают колеса в жидкой глине. Буксуют. Усиливается тревога. Пересыхает во рту. Каждую секунду хочется смотреть на часы.