Воспоминания о ташкентской жизни Разное

Валерий Виленчик

…Институт закончен. Правда, вечерний факультет. Но это даже к лучшему: в отличии от выпускников дневного отделения, мы успели не только посмотреть на производственные процессы, но и поучаствовать в них в связи с хронической нехваткой рабочей силы на Текстильном комбинате. И это участие, некоторым образом, привело к мысли, что специальность—инженер механик—не обязательно текстильщик. И я стал искать что-то другое. В конце концов нашел и проработал там 16 лет.

Как говорили в былые времена: прошел путь от рядового конструктора, до ведущего. Работал я в ОКБРУ. Его еще иногда называли КБ ракетных установок. Но занимались мы на самом деле упаковочными автоматами. И работа была очень интересная. Наше КБ находилось на берегу Салара, напротив Фрунзенского райотдела милиции. Благодаря работе в КБ я объехал три четверти Союза, побывал на множестве заводов благодаря природной любознательности и на хитрый вопрос о том, как повидло—кто- нибудь помнит, что это такое? —попадает внутрь конфеты-подушечки – еще один совершенно забытый продукт, могу дать исчерпывающий ответ.

И при этом должен отметить, что наш директор, Павел Федорович Куличенков, царствие ему небесное, сумел создать сплоченный коллектив, который и по сию пору старается поддерживать связь друг с другом.

Вообще же у нашего директора был весьма кипучий характер, который без зазрения совести на полную катушку использовало районное партийное начальство. Я помню грандиозную эпопею по проектированию, изготовлению и установке в парчке справа от моста в аэропорт «летающей тарелки». Сначала дети там резвились, но вскоре ее облюбовали местные алкаши для распития бормотухи и справления разных естественных нужд. Потом была установка доски почета напротив магазина «Академкнига» на ул. Ш. Руставели. Она была исполнена из стекла, которое раз в неделю вываливалось из креплений. А потом мы стали производить агрегаты для поп корна, была тогда такая мода. И все это делалось с планерками, разносами, на пределе сил и технологических возможностей.

Потом несмотря на все референдумы, Союз рухнул. Заказы исчезли. Зарплату стали платить нерегулярно. Мы стали делать всякую дребедень. Хватались за все. А тут еще дали возможность уезжать и народ стал постепенно собирать манатки. Я тоже, в конце концов, уехал с семьей. Инженером мне больше не пришлось поработать. Все, что было со мной в ОКБРУ осталось только в воспоминаниях.

И вот в 2002 году у меня появилась возможность побывать в Ташкенте, проведать могилу отца, посидеть с друзьями.

Честно сказать, через 8 лет я не узнал своего города. Меня нисколько не воодушевили помпезные новостройки, широкое использование зеркального стекла для облицовки не используемых зданий. Город стал чужим. Старые дома возле Текстиля еще больше постарели. Никто их больше не белил, все как-то пришло в упадок. Центр?! Пыль в глаза для Международного валютного фонда, давшего кредит.

Ну да ладно. В один из дней мы с товарищем пошли на Фархадский рынок, который в части ярмарки представлял собой средней руки барахолку. Я искал динамометрический ключ. У нас в стране они тоже продаются, но цена меня не устраивала, и я подумал, что в Ташкенте такая штука может быть на порядок дешевле. Когда мы попали наконец в ряды, где продавались инструменты, по большей части стыренные когда-то с заводов и фабрик, один умный продавец сказал мне, что те люди, которые знали, что такое «динамометрический ключ» уже покинули пределы республики, поэтому мои поиски ни к чему не приведут. Ну что ж… Пошли мы просто смотреть «товар». И вот в одном из тупичков этого филиала Тезиковки я увидел плакат. Он поразил меня до глубины души. Я стал вытаскивать фотоаппарат, но мой товарищ остановил меня. «Не делай этого» сказал он, «Тут иногда продаются краденые авто детали—могут побить». «И потом, что тебе вдруг понадобилось тут снимать?» Я показал на плакат. «Ну и что? Что тут особенного?» На плакате было написано: В мусорку ссать запрещается. Штаф—2000 сум. Администрация Фархадского рынка. Товарищ мне, темному, объяснил, как предыдущий торговец, что граждане, знавшие как написать слово «мочиться», тоже уехали. А примененный глагол—вполне доходчиво звучит.

Второй, достаточно комичный случай произошел со мной через пару дней, когда я, истомленный жарой, совершенно уверенный в том, что в крупных универмагах есть кондиционер, зашел в Чиланзарский торговый центр, и произнес коронную фразу Остапа Бендера: «Да, это не Рио де Жанейро, это гораздо хуже.» Народ внутри помирал от духоты, спасаясь гоняющими почти густой жаркий воздух безуспешно продающимися китайскими вентиляторами.

Несмотря на некоторые неудобства, я все же вспомнил, что я хоть и бывший, но советский человек, которому почти любые некомфортные условия жизни не причиняют больших неудобств., поездка прошла успешно. Я посетил оставшихся друзей, был на кладбище, окунулся в прошлую жизнь. Как бы чуть-чуть побывал в своей молодости.

Когда-то, буквально совсем недавно я был молодой, не то чтобы «горачий», но полный всяких идей по переустройству быта в основном. Поскольку быт, это было то, что оставалось после работы. Кстати, насчет работы. Как-то так вышло в моей жизни, что, несмотря на довольно большое количество разной деятельности, за исключением буквально одной, ну может двух, я занимался интересной работой, которая давала кроме пусть и не очень большие деньги, желание прийти завтра тоже и поработать. Да, так вот тот быт, который нас окружал в свободное от работы время, оставлял широкую деятельность по его модернизации. Государство этим вопросом почти не занималось. У него были глобальные вопросы, как-то освоение космоса, создание ракет малой и средней дальности, баллистических и прочих, крайне необходимых для защиты населения от агрессивных капиталистов, поэтому у него просто не доходили руки чтобы придумать для своих, допустим, женщин, что-то более удобное, чем рейтузы с резинками на штанинах и начесом, а для остальных строителей коммунизма что-то более удобное чем серые и неприглядные пальтишоны и кепки. Возможно, что с высоты прожитых лет я не прав и что главное для Советского Союза было защитить все задницы советских людей, а не прикрывать их красивыми одеждами. Вот сейчас вопрос прикрытия одеждой этих самых задниц практически разнообразно решен за счет китайского ширпотреба, а былой «уверенности в завтрашнем дне и чувства глубокого удовлетворения» нет.

Однако вернемся в модернизацию быта простым советским инженером. Которого несомненно радовали тонны чугуна на душу населения, как и кубометры леса, превращенные в газеты, журналы и книги. После моей женитьбы вопрос модернизации быта стал еще больше занимать мое время. Поскольку надо было крепить ячейку общества, семью. А сфера моей рабочей деятельности хоть и была интересной, но материально не давала причин помечтать о новой мебели или там вопросам чисто бытового плана. По причине небольших денег в виде зарплаты и отсутствия в свободной продаже того, что хотелось бы купить и использовать с чувством глубокой благодарности партии и правительству за неустанную заботу. То есть на «достать» денег и связей не хватало, а купить просто так особо не было возможности. И командировки в Москву, где можно было кое-что все же найти, не давали возможности найденное переправить в свой родной город.

Ну вот, скажем, мебель. И я, как все же конструктор, стал проектировать эту самую мебель для своей семьи, исходя из технологических возможностей, из сравнительно честного способа добывания материалов для этой мебели и практических изысков. Интернета тогда не было, всяких каталогов от проклятых капиталистов тоже, а мимолетные виды искомого, мелькавшие в появившихся со средины 80-х видеофильмах, не в счет. Это сейчас, в полглаза просматривая поднадоевшую порнуху по интернету, этот самый глаз лениво отмечает высокую прочность и качество используемой мебели. А тогда больше занимало место само действо и неведомые простому советскому человеку позы и способы.

Для того чтобы поднять благосостояние семьи и раздобыть почти законным путем необходимые материалы для изготовления мебели, я пошел работать в свободное от основной работы время по трудовой книжке (помните такое достижение учета рабочего времени советских людей?) жены моего товарища плотником в общежитие Хореографического училища. В этом общежитии проживали от третьеклассников, в основном учащихся отделения народного танца из городов и весей республики, до половозрелых балерин и балерунов 10-ти классников, гормоны которых переливались через край. С которыми с трудом справлялись три воспитателя, по одному на этаж. Сначала маленькие танцоры жили на третьем этаже, а остальные по мере взросления на остальных. Потом руководство училища, в ответ на участившиеся походы по ночам старших воспитанников и иногда случавшиеся разборки между гормонально озабоченными молодыми людьми, смекнуло что маленькие никуда не денутся и, главное, по причине отсутствия навыков у бывших сельчан умения пользования унитазами и постоянного вызова сантехников и ругани уборщиц, не желавших убирать туалеты,  маленьких переселили на первый этаж, и теперь самые гормонистые пребывали на третьем.

Водосточные трубы на здании общежития давно отпали от ветхости, а качество постельного белья не позволяло скрутить из него веревки для удовлетворения посещений или сбегания на гульки. Да и пугливость будущих балерин падением и лишением карьеры, несколько умеряло пыл. Балеруны были очень недовольны нововведением и иногда вымещали своё недовольство сломом швабр и весьма подержанных шкафов в их комнатах. Которые я должен был ремонтировать. Бывали дни, когда я делал за вечер по 5–8 швабр, имея из инструмента собственный рубанок, ручную польскую дрель и стамески разных видов. Имевшееся там столярное оборудование представляло собой печальное зрелище: полурастащеный электрорубанок, молоток без ручки и топор, которым видимо рубили только гвозди. Сломанные же шкафы мне сильно помогали в изготовлении своей мебели дома. Так как отломаные дверки и боковины мне как бы официально давали возможность выбросить, что я и делал, перенося их в свой гараж и там превращая в свои поделки. А взамен истерзаной мебели для студентов, я перетаскивал со склада купленные новые комплекты, которые собирал. Младшие же студенты иногда устраивали поединки на швабрах в спорах об очередности уборок в комнатах или в каких-то своих внутренних вопросах.

То есть, работы мне хватало. При этом я никак не мог понять, откуда у них всех столько сил для уничтожения инвентаря. Я однажды, ремонтируя пол в полуподвальном помещении, где находился пищеблок и столовая училища, поприсутствовал при завтраке учащихся. (дело было утром в одну из суббот). Мало того, что сами яства, предлагаемые студентам, почему-то имели странный запах. Не сама еда, мне ее понюхать было не с руки, я пытался остатками не выброшенных шкафов заменить полусгнившие доски пола, а запах кухни и чего-то еще. При этом сами поварихи были весьма габаритны и розовощеки. А студентов кормили по специальной методике воспитатели. Бедные голодные танцоры сидели за столами и им скармливали под всякие расспросы, отвлекающие от еды, довольно скудные и на мой редкий взгляд, малокалорийные каши и сам этот завтрак тянулся долго, около часа или даже больше. Я успевал закончить работу и пойти домой. Однажды я спросил одну из воспитательниц, почему бы не дать им быстро поесть и вывести их на воздух, а не сидеть там в духоте и не слишком приятных запахах. На что получил ответ, что методические указания говорят, что долгое сидение за столом в присутствии пищи и разговоров вызывает в едящих чувство насыщения раньше, чем оно действительно происходит. Это делается для того чтобы учащиеся не переедали, не набирали лишний, по мнению балетных, вес, и чтобы балеруны, в частности, не надрывали пупок при поддержках балерин. А то, что увесистые повара и частично воспитатели идут с работы с полными сумками, это в порядке вещей. Тогда же я понял, почему в обязанности воспитателей входил ежедневный обыск тумбочек и шкафов студентов в поисках печений и прочих мелких радостей жизни.

Постепенно я соорудил дома вполне, как мне и сейчас кажется, добротную, удобную и даже слегка красивую мебель. Кухонную, что-то вроде стенки, столь модную в те времена, всякие шкафы в ванную, которую мы тоже построили сами и провели канализацию. (мы жили в частном доме, принадлежавшем семье жены.), антресоль для платяного шкафа, мебель в прихожую. Но конечно же не все было из стыренных остатков шкафов. Так как я в училище проработал около двух лет всего. Потом в связи с бурно развившейся в городе мебельной промышленностью и в связи с этим, огромного количества брака, который вместо заполнения мусорных полигонов, резонно решили продавать населению в магазинах «Сделай сам», я стал покупать то что мне нужно там.
Таким образом я пытался исправить недостатки заботы партии и правительства в быту.