«Уди-уди» Разное

Алексей Хабаров
(Алексей Маркович Хабаров ушел из жизни в мае 2020 года. ЕС)

Из повести «Дунганская редька»

Первыми любимыми вещами, по обыкновению, становятся игрушки. До конца восьмидесятых годов прошлого века в Ташкенте и других городах Средней Азии сохранялась диаспора уличных бродячих торговцев, которые продавали, или меняли кустарные детские игрушки на стеклянную тару. Называлось всё это волшебным словом «Шара-бара».

Торговцы ездили по жилым улицам на повозках, запряжённых ишаком, или просто толкали вручную большие тачки и громко кричали: «Шара-бара»! Услышав это, к повозкам сбегались девчонки и мальчишки.

Ведь в них, под мешками и коробками стеклотары, укрытые заштопанным одеялом, лежали сокровища, о которых мечтали все ташкентские дети. За которые не жалко было ни денег, ни стеклянных бутылок.

Первые бродячие торговцы были дунганскими переселенцами из Китая, которые появились в Средней Азии ещё в девятнадцатом веке. Позже, этот бизнес частично переняли среднеазиатские цыгане-люли и другие национальные общины. Но эстетика и технология изготовления большинства этих вещей изначально были китайскими, и ещё долго сохранялись неизменными.

Все игрушки, прежде всего, удивляли яркостью и разноцветьем красок. В каждой был секрет, который проявлялся в процессе игры.
Даже самые простые из них — разноцветные шарики из яркой, блестящей фольги, на поводках-резинках, были с фокусом. Зажав конец поводка, можно было бросить шарик — резинка тянулась, шарик сначала улетал, но затем послушно возвращался в руку. В пять лет мне это казалось чудом! Сначала я думал, что секрет внутри. Искушение было столь велико, что я не удержался – и разрезал шарик. Под его оболочкой оказались древесные опилки. Я был ужасно расстроен. Не тем, что игрушку сломал, а тем, что секрета не нашёл.
Но игрушек «Шара-бара» было так много, что о шарике я быстро забыл и переключился на другие.
Чего только не было в повозках!

Ящики с отделениями, в которых лежали начищенные и сверкающие как золото, латунные драгоценности — колечки и браслетики, со стеклянными «изумрудами и рубинами»…
Вертушки — по пять штук на обруче, и одна в центре…
Карусели на колёсах с длинной ручкой – катишь такую «тачку», а карусель крутится…
Зрительные трубы-калейдоскопы, в которых складывались и никогда не повторялись, удивительные разноцветные узоры…
Музыкальные шкатулки с заводным ключом – крутишь и слушаешь нехитрое блямканье, которого хватает ровно на один оборот…
Трубочки и флакон с раствором для мыльных пузырей…

Необыкновенно длинные, как дыньки, разрисованные воздушные шарики…
Яблоки из надутых раскрашенных резиновых сосок, внутри которых, как в погремушках, что-то подпрыгивало и гремело…
Мечтой любого мальчишки был увесистый револьвер-пугач, отлитый из блестящего оловянно-цинкового сплава. Револьвер оглушительно стрелял самодельными пистонами, похожими на какашки кроликов. Но век его был недолог – хитрые изготовители делали основание рукоятки особенно тонким. Через несколько дней хрупкий металл обычно ломался — и, порыдав над обломками, приходилось заново копить бутылки…
«Самыми китайскими», яркими и заметными были бумажные игрушки. Бумагу изобрели в Китае тысячи лет назад, поэтому искусство поделок из неё было одним из древнейших. Множество фонариков, вееров и удивительных раскладушек из ажурных бумажных сот висели на перекладине над тележкой. В сложенном виде — две плоские серые картонки. Но достаточно было, взявшись за две ручки раскрыть их — и они превращались в объёмную, разноцветную птицу, куклу в юбке, или диковинный цветок. Ручки, правда, подозрительно напоминали фанерные палочки от мороженого. Мальчишки постарше говорили, что палочки заслюнявленные – торговцы их собирают на улицах и отмывают, а длинные шарики – это надутые гондоны. Ведь это были девчачьи игрушки, а настоящие мальчишки с девчонками, как тогда говорили, не водятся. Мне бумажные игрушки и длинные шарики очень нравились, но даже трогать их я стеснялся.

Были у торговцев «Шара-бара» и летающие бумажные змеи. Весной в Ташкенте они становились любимой забавой мальчишек. И для узбекских ребят – из районов махалля старого города — и для пацанов из русских кварталов. Уже в марте первые тёплые потоки воздуха поднимали в ташкентское небо множество змеев. Среди белых самодельных «конвертиков», в окружении парящих стрижей, сразу выделялись разноцветные китайские драконы с длинными бумажными усами и хвостами.
Самыми громкими игрушками были жестяные дудочки «Уди-уди» — раскрашенные истошно-розовыми и зелёными анилиновыми красками. Тоже с фокусом – дудка умела играть сама! На неё надевался пузырь из растянутой резиновой соски. Как только его надували, дудка начинала вопить: «уди-уди-уди…».

Получалась самая настоящая мини-волынка — дудела, пока пузырь не сдувался.
Но можно было просто ходить по двору и с наслаждением дуть, пока тебя не загонят домой взбешенные родители.
Отводили мы душу во время шумных праздников – майских, или ноябрьских. Никто нам дудеть не запрещал! На улицах полно было народу и духовых оркестров, из репродукторов играла бравурная музыка. Но самой заметной была мелодия «уди-уди». Её дудели тысячи мальчишек и девчонок – звучание сливалось — и заглушало все прочие.

Желанными эти игрушки были ещё и потому, что для многих детей это был «запретный плод». В большинстве семей родители относились к «Шара-бара» с неодобрением. Не так жалко было бутылок – в пунктах приёма стеклотары они стоили двенадцать копеек. Но изготовление и покупка таких игрушек оказывались вне контроля как государства, так и родителей. А в нашей советской жизни любая бесконтрольность считалась подозрительной и даже политически вредной. Не говоря о том, что частное предпринимательство отсутствовало, как таковое. Поэтому игрушки «Шара-бара» родители и учителя в школах называли, плохими, кустарными, негигиеничными и даже ядовитыми.
Про красные леденцы, в виде петушков и яблок на палочках, мамы детям так и говорили: Их есть нельзя! Они блестят, потому, что их продавцы облизывают.

И не покупали, как дети не просили и не плакали.
Торговцы «Шара-бара» продавали не только леденцы, но и другие самодеятельные лакомства: шары из сладкой жареной воздушной кукурузы, жареный горох нут, сухой, солёный творог курт, скатанный в белые шарики, пышные и колючие мотки «сахарной ваты» …
Были ещё и пакетики со сладкими зёрнышками. Лакомство называлось «Сим-сим». Я знал, что слова «Сим-сим – откройся!», из сказки про Али-бабу были волшебным паролем, открывающим пещеру разбойников. Но о пакетиках со сладкими зёрнышками там ничего не говорилось…
… Потом я вычитал, что в арабском языке словом Сим-сим называют семена кунжута (он же – сезам). Но я помнил вкус зёрен, которые привозили торговцы Шара-бара — ничего общего с кунжутом он не имел…

… Прошло ещё немало времени — и такими же зёрнышками меня угостили за тысячи километров от Ташкента. Случилось это в лавке китайского торговца, в местечке под названием Ковалам-бич, недалеко от индийского города с непроизносимым именем Тируванантапурам.
У них был тот же, знакомый с детства, сладко-мятный привкус микстуры от кашля. Взяв в руки коробочку я глазам не поверил. На ней, среди иероглифов, была и латинская надпись “Sim-Sim”. Ниже можно было прочитать: sugar, anise seeds… Оказалось, что этим волшебным словом называют засахаренные семена обыкновенного аниса.

Но сюрпризы в китайской лавке на этом не кончились. Среди сувенирных магнитиков, поддельного антиквариата и прочего дешёвого барахла для глупых туристов я нашёл жестяную дудочку, раскрашенную анилиновыми узорами. Сердце у меня замерло…
— Как это называется? — спросил я торговца.
— It’s a pipe! – пожал он плечами.
Я сдул пыль с дудки и приложил её к губам.
— Уди-и-и-и! – пронзительно закричала она.
— Дудки! – засмеялся я. – It is not a pipe! Это уди-уди!