Александр Джумаев: “Перевод на латиницу отбросил нас на десятилетия в прошлое…” История

Журнал «Хан-Тенгри» выслушал обстоятельную лекцию культуролога Александра Джумаева об историческом контексте, причинах и следствиях перехода на латинскую графику.

— Александр Бабаниязович, мы с вами условились поговорить о проблемах, связанных с переводом узбекской письменности с кириллицы на латиницу, о причинах и следствиях данного кардинального шага.  Вы историк и культуролог – но, согласитесь, данное решение имеет не только и даже не столько культурный, сколько политический контекст. И ведь это уже не первая смена письменности в ваших краях, не правда ли?
— Да, конечно. Однако, мне кажется, нельзя эти проблемы смены письменности, графики, орфографии рассматривать как единовременные акты, связанные с политической деятельностью каких-то людей. Этому, как правило, предшествует какая-то потребность в обществе. То же самое наблюдалось в Туркестане до образования национальных республик в советское время.  Вообще о языковых проблемах, проблеме главного языка,  отношения к другим языкам – впервые у нас в Туркестане заговорили джадиды; это было в рамках движения джадидов-просветителей в конце XIX — начале XX века.

У нас в литературе джадидов часто рассматривают однобоко: вот есть джадиды – сторонники прогрессивных реформ, а есть кадимисты – противники перемен. Но ведь многие джадиды были крупными теологами, крупными религиозными деятелями, это были знатоки исламской догматики, Корана, хадисов и прочее. Тот же Махмудходжа Бехбуди,  который издавал журнал «Оина — Зеркало» — по аналогии с«Тарджуманом – Переводчиком» Исмаила Гаспринского, лидера российских мусульман того времени.  Так вот, Бехбуди был муфтий. Это высшее духовное лицо в исламской иерархии. Это человек, который наделён правом выносить решения-фетвы по правовым вопросам, разъяснять положения шариата. Одновременно Махмудходжа Бехбуди был выдающимся просветителем. Именно джадиды и религиозные деятели в начале XX в., особенно в 10-е годы, стали поднимать вопрос о языке. Притом речь шла преимущественно об одном языке – тюрки, то есть тюркском. Возникло  целое переводческое движение – с арабского, персидского, русского – на тюрки. И многие эмоционально реагировали в «национальной» прессе… Я имею в виду не узбекскую, не таджикскую национальную прессу, была просто мусульманская пресса, двуязычная, и там часто, также как и в различных книгах и брошюрах, обнаруживаешь такие эмоциональные восклицания: «Когда мы перейдём на наш один родной язык?»

Конечно, были сторонники и других языковых «теорий», например, равноправного сосуществования  трех языков – тюрки, фарси и русского, или даже четырех и более, как предлагал упомянутый Махмудходжа Бехбуди, когда к трем указанным добавлялся еще один, или даже два-три  европейских языка.

Просвещенным мусульманам было хорошо известно и о существовании различных исторических видов алфавита, писменностей, об истории их появления и развития. В 1911-м году известный туркестанский просветитель Кази Исхак-хан Ибрат написал и опубликовал в своей литографии «Исхакийа» в Намангане интересную книгу немалого объема (132 стр. с иллюстрациями) на тюрки в арабской графике под названием  «Джами‘  ал-хутут» — «Собрание письменностей». В ней он рассказал о видах письменности в культуре различных народов; привел их графические изображения. В ней, кстати, приведено много образцов – надписей на русском языке. 

— Тогдашний узбекский и тюркский отличались?
— В том-то и дело, что в начале XX века возникла такая своего рода языковая неразбериха. В целом и общем, когда говорили «узбекский язык», то под ним понимали язык кочевых и полукочевых узбекских племен, очевидно, в первую очередь, разговорный, со своими диалектами. Язык же городского тюркоязычного населения, например в Ферганской долине, в Бухаре, Самарканде, Ташкенте, в Хорезме именовался «сартовским», или тюрки.  Но были уже и примеры, когда узбекским языком называли литературный язык и в городах, придавая этому слову обобщающее значение. Некоторые прямо узбекский язык относили к литературному. Например, упомянутый  Махмудходжа Бехбуди. В своем еженедельном журнале «Оина» он даже поместил на титульном листе подзаголовок: «Издаётся на персидском и узбекском языках». Эта фраза в каждом номере повторялась на русском языке. А журнал был двуязычный – на тюрки и фарси, с отдельными рекламными объявлениями на русском.  Бехбуди считал этот язык (тюрки) узбекским. Между тем другие не называли его узбекским. В  газетах и журналах того времени говорится: тюркий или тюркий чагатаий. Компонент «чагатайский» устанавливал прямую связь с классическим литературным тюркским языком в период его наивысшего расцвета, прежде всего, в творчестве таких поэтов и писателей, как Алишер Навои, Захир ад-Дин Бабур и другие. Возникло своеобразное движение за чистоту языка. Знатоки указывали, что там много неправильных слов, разнобой в их написании, огромная засорённость языка. Так считали некоторые настроенные про-тюркски лидеры: мол, язык засорён всякими персидскими и арабскими архаизмами, народ не понимает этого языка. И главный лейтмотив публикаций того времени, вплоть до прихода советской власти, гласил, что нам нужно установить один наш родной литературный язык – тюркский. Но были и сторонники полного возрождения классического чагатайского тюркского языка, и среди них самый талантливый – просветитель-джадид, револолюционер, поэт и писатель Абдурауф Фитрат. Чагатайский язык, конечно, нес в себе множество архаических элементов, старой лексики персидского и арабского происхождения. Очевидно, что  он не мог быть возрожден в чистом виде, но  в советское время, в процессе консолидации узбекской нации,  он стал основой узбекского литературного языка.

Тут, естественно, возникли проблемы с правописанием. Если вы возьмёте несколько разных изданий того времени, от начала ХХ века, вы увидите, что там одно и то же слово может быть написано по-разному. Есть классическая форма чагатайского правописания, есть нововведения джадидов, есть инновации первых советских лет… Иногда долгие гласные фиксировались на письме, иногда не фиксировались. Некоторые уже в 20- годы считали, что арабская графика не подходит для тюркских языков, были такие мнения. Но эту точку зрения высказывал ещё выдающийся азербайджанский писатель и просветитель XIX в. Мирза Фатали Ахундов (1812-1878), он говорил, что арабская графика не подходит для нас, надо её реформировать, надо перейти на другую графику. Эти идеи в разрозненном виде появлялись ещё до революции.

— А какой была письменность в то время?
— Арабская графика, арабская письменность. Но она была трудно приспособляемой к тюркским языкам, в том числе к узбекскому. Хотя чагатайский язык, как вы знаете – это классический язык, на котором писал Алишер Навои,  другие поэты-классики. Однако в начале XX века появляется большое количество заимствованной лексики, особенно русской, происходит наплыв этой лексики и образуется  большой разнобой в её передаче. Иной раз с большим трудом, в том же журнале «Оина», удаётся разгадать и прочесть какое-то русское слово, переданное арабскими буквами. Другой парадокс: нередко грамотные татары, проживавшие в Туркестане и хорошо знавшие русский язык, делали, например, памятные надписи на русском языке, но применяя арабские буквы. Пишут, например, на фотокарточке: «На добрий память…». Конечно, все эти моменты усугубляли языковые и культурные проблемы. Вероятно, вы знаете, что в арабском и персидском языках долгие гласные передаются, а краткие не передаются, не фиксируются на письме, они отмечаются путём надстрочных и подстрочных знаков, фатха, касра, сверху значок, внизу, чтобы читатель мог понять. Вот в Коране всё огласовано. А если не Коран, а просто какая-то литература, огласовок нет, только в виде  исключений, довольно редко. Если ты не знаешь то или иное слово, ты его не прочтёшь правильно. А в тюркской письменности вообще никаких норм не было. Там все гласные – и краткие, и долгие – кто-то передавал, кто-то не передавал. И возник большой разнобой в передаче. Особенно дифтонги в тюркском языке, которые тоже надо было передавать. То есть ситуация в письменной сфере была сильно запутанной, и многие просветители, тот же Бехбуди и другие  –  осознавали необходимость реформы. Но на какой основе, на какой графике это делать, конечно, единого мнения не было.

В начале 20-х годов движение по формированию новой письменности для восточных народов было поддержано Москвой. То есть нельзя сказать, что партийные и государственные деятели  возглавили его – но они поддержали и участвовали. Был создан Всесоюзный Центральный Комитет нового тюркского алфавита.  Издавался специальный серийный сборник этого комитета под названием «Культура и письменность  Востока». Аналогичные комитеты создавались и в республиках, в том числе и в Узбекистане. Проводились пленумы по проблемам реформирования письменности, на которых шли достаточно острые дискуссии, вырабатывались теоретические и практические вопросы новой письменности. В них участвовали десятки человек – представители творческой интеллигенции, в особенности молодого поколения – поэты, писатели, лингвисты, языковеды, востоковеды, филологи, а также и политические деятели. Назову только одно имя из участвующих в этом движении – и этого будет достаточно, чтобы понять его масштабы и уровень:   выдающийся  лингвист-полиглот Е.Д. Поливанов. В Узбекистане среди участников был Абдурауф Фитрат. Принципиальное решение о целесообразности латинизации для тюркских языков внутри СССР было принято в 1926 году на Тюркологическом съезде в Баку. Но не только тюркские языки, но и иранские языки переводились на новую графику. И таджикский язык тоже латинизировали. В выработке принципов латинизации для таджикского языка самое активное участие принимал Фитрат. 

До перехода на кириллицу в Таджикистане было издано немало книг на латинице. Издавался и специальный журнал «Барои адабиёти социалисти» («За социалистическую литературу»). Издавалась и классика средневекового периода. Например, в 1938 году издали  избранные места  из «Шахнаме» Фирдоуси с иллюстрациями – черно-белыми миниатюрами, тиражом 5000 экз. Но что интересно, это издание содержит три титульных листа, размещенных в исторической последовательности,  – в арабской графике, на латинице и на русском! Два из этих алфавитов останутся фактически навсегда —  арабица и кириллица, а латинский исчезнет.

Процесс латинизации шел и в Иране. Турция – само собой, Мустафа Кемаль Ататюрк и его сподвижники этим непосредственно занимались. Они первые решили вопрос радикально – заменили арабицу латиницей. И в Иране, и в Турции в латинизации также участвовали выдающиеся люди, выдающиеся филологи.

— То есть такая революция письменности во всём регионе?
— Да, во многих регионах Востока, в Центральной Азии. Сейчас иногда очень упрощают, говорят, взяли, топором порубили большевики. Нет. Это всё очень сложно. Эти процессы вызревали изнутри. Переход на латиницу тогда совпал с общей тенденцией – борьбой нового и старого в 20-е годы. Это действительно очень сложная проблема, потому что новый мир, который нарождался, вступил в противостояние со старой культурой, а арабская графика однозначно ассоциировалась со старой культурой, консервативной. И сейчас говорить, что это было искусственно насаждено – большое упрощение… Я не разделяю таких взглядов, потому что борьба нового мира со старым – она ведь тоже началась до прихода сюда Советов. Уже в конце XIX века были деятели культуры, которым надоела эта метафоричная поэзия, бесконечные образы соловья и розы, этот аруз, квантитативная система стихосложения, которая канонизировала всю поэзию. Прогрессивная интеллигенция той эпохи, в особенности джадиды,  остро чувствовали отставание своих народов, наций от общемирового развития, от европейского прогресса, от России.  Появились реформаторы, сторонники  реалистического миропонимания. У нас был Хамза Хаким-заде Ниязи, это выдающаяся личность. Были и другие, его единомышленники. Отказ от квантитативной метрики и переход к другим принципам, к другим закономерностям – это движение было в интеллектуальных кругах. То есть то, что большевики потом ускорили – оно зарождалось до них. Полагали, что реформы в письменности дадут новый импульс в этом направлении. Так и произошло впоследствии.

Преодоление мифопоэтического сознания нельзя рассматривать однозначно, как только положительное или как только отрицательное. С одной стороны, это некое общее движение, процесс, освоение реалистического миропонимания, взгляда на мир. Потому что многие люди, особенно творческие, уже устали от этой многосложности поэзии и в целом «картины мира». Возьмем поэтические маджлисы-собрания, которые собирали ценителей поэзии и музыки… Мы сейчас восторгаемся ими, а тогда –  люди часами сидели и  обсуждали одну газель Хафиза. Два часа, например. Огромные книги, посвящённые комментированию, что хотел сказать Хафиз или Бедил в той или иной газели, три и четыре значения, внешнее, внутреннее. Все эти вещи… Начался процесс освобождения от них, создания более реалистического подхода. На этом фоне переход к новой письменности для большевиков тоже оказался, конечно, удачей, потому что можно было огромный массив религиозного сознания отсечь. Прежде всего религиозную тематику, которая доминировала в литературе. Одновременно это стало тем культурным рычагом, который позволил осуществить прорыв в культуре от сакрального религиозного к светскому эстетизированному. Возьмите музыку, поэзию, архитектуру… В советское время было демократизировано высокое профессиональное искусство, его сделали доступным массам, убрали или переосмыслили его религиозное содержание, и на первый план в трактовке искусства, в понимании искусства выдвинулись светское начало, эстетизированное. Это дало мощный толчок к развитию искусства на новых началах.

— Сколько латиница продержалась?
— Она продержалась до 40-го года. Потом состоялся переход на кириллицу. Но к кириллице шла постепенная подготовка. Конечно, надо понять, почему это было сделано. Я не хочу  упрощать. Как у нас сейчас пишут, это было сделано для того, чтобы легче управлять народами. Надо разобраться в контексте и в международной ситуации: шло неотвратимое движение в сторону большой войны, новой мировой бойни, которая уже началась.  Мы, в конце концов, жили в единой стране, и нужно было, перед новой угрозой, еще более сплотить все народы, укрепить единое культурное пространство. 

И – главное. В советское время был издан огромный массив литературы на кириллице. И не только светской. Были все же «ниши» и для литературы другого типа.  У меня есть одна книжка, там суфийская поэзия, но она не интерпретировалась как суфийская, поскольку, вы знаете, восточная поэзия, особенно мусульманская, амбивалентна, ей присуща двойственность, она способна нести в себе разные, даже противоположные, смыслы. Там говорится о красавице, а понимается Бог, условно. И это ведь сплошь и рядом. А что нам стоит понимать под этим только красавицу? Даже если сами знатоки поэзии до сих пор спорят, что Хафиз имел в виду. Так вот, книжечка. Была такая поэтесса в XIX веке Бану, ее стихи буквально насыщены суфийскими образами и мотивами, именами святых и подвижников, но ведь это издано в советское время, в 1963 году  на узбекском языке известным литературоведом Тохтасыном Джалоловым. Тираж знаете, какой? – 60 000. –  Вот такими тиражами издавалась традиционная поэзия в советское время (15 тысяч, 20 тысяч, 30 тысяч и т.д.). Было и значительно больше. Например, издательство ЦК Компартии Узбекистана издавало популярную серию «Избранная лирика Востока» — сборники поэзии разных авторов. Там тираж – 200 000 экз. у каждой книжки. И таким образом издавались практически все авторы, так или иначе связанные с суфийскими и религиозными образами и тематикой. Да, кое-что подвергалось цензурированию, кое-что исключалось; да, не издавалась однозначно мистическая поэзия (Ходжа Ахмад Яссави, Суфи Аллаяр и некоторые другие). Но это не меняет общей картины культурного прорыва в освоении наследия прошлого, сделанного в советское время. А про нынешние тиражи лучше не говорить вообще. Так же как и о качестве, художественном оформлении изданий, и, естественно, о ценах.

— Я уж не говорю про весь огромный массив другой литературы…
— Да, конечно. Об этом сейчас забывают, но ведь переход на кириллицу дал возможность распространить массив литературы, все ценнейшие достижения русской, советской прозы, поэзии, научной литературы всех республик, европейской, американской и вообще мировой литературы. Это дало возможность создать всесоюзное поле обмена научными и художественными ценностями. И это действительно происходило. А возьмите переводческую деятельность, которой это тоже дало мощный толчок. Такая, какая была тогда, сейчас нам уже не снится, сегодня она уже невозможна. Какие переводчики работали!

— Это была лучшая в мире переводческая школа.
— Да. Сколько они перевели тогда узбекских поэтов, и писателей на русский язык! И не только узбекских — всех среднеазиатских авторов. И наоборот: русскую литературу, литературу других народов СССР – на узбекский. Тем не менее, доводилось слышать, что переход на латиницу, а потом на кириллицу практически лишил народ его научно-художественных и других ценностей. Я с этим не согласен. Это пишут люди, которые не представляют себе реальную духовную и культурную жизнь до революции и после революции. Они не представляют себе, какие радикальные изменения произошли! Да, конечно, потери были, но были огромные приобретения. Мне кажется, приобретения однозначно доминируют над потерями.

— А скажите, Александр Бабаниязович, какой процент грамотного населения Узбекистана способен прочитать Коран на арабском языке?
— Это вопрос, конечно, непростой. Я могу сказать, что начиная где-то со времени перестройки, стали открываться различные кружки, небольшие группы изучающих арабский язык и Коран. Но их было сравнительно немного. Потом открылось движение по посещению арабских стран. В конце перестройки, в начале 90-х  сюда завозили большое количество Коранов из Саудовской Аравии, из Кувейта, других арабских стран. Их частично раздавали бесплатно, безвозмездно среди населения, частично продавали. Но тогда мало кто  мог читать. Я, конечно, не ручаюсь за достоверность своих данных, но небольшой процент, совершенно небольшой. Я думаю, что и сейчас меньше 10% — тех, кто владеет арабской графикой и может читать Коран именно в оригинале. Но сейчас есть разные курсы, в том числе в интернете, адаптированные к узбекскому языку, рассчитанные на граждан Узбекистана и Таджикистана – на тех, кто хотел бы изучать Коран. Теперь таких курсов много.

— Коран читают только по-арабски? Его нельзя переводить? 
— С позиции традиционного ислама нельзя, но с точки зрения реального процесса развития исламской культуры этот постулат не работает, потому что уже в средневековье, если я не ошибаюсь, в XIV–XV вв. были сделаны переводы Корана на персидский язык. Есть рукописи, довольно много. Потом и на тюрки перевели.

— То есть свои Мартины Лютеры были?
— Да, абсолютно. Есть переводы на узбекский язык и Корана, и хадисов, второго священного источника после Корана. Я помню и такой случай, когда массовым тиражом издали перевод Игнатия Крачковского. У меня, по-моему, даже есть этот экземпляр. Но это было такое, как говорят, пиратское издание. Был читательский голод, люди набросились на Коран, и кто-то быстренько воспользовался и издал Коран в переводе Крачковского, но без его комментариев – выбросили, чтобы сэкономить, кто-то хорошо на этом заработал. А без комментариев там не то что простому читателю, но и не каждому востоковеду можно разобраться, поскольку перевод Крачковского достаточно сложный, буквальный. Насколько я могу судить по своему окружению, многие  люди, особенно старшего и среднего поколения, просто заучивают суры Корана, записанные кириллицей, выучивают их наизусть – и это не только простые правоверные, а и муллы.

— Когда начались опять разговоры по возвращению латиницы – если это можно назвать возвращением?.. 
— Это началось где-то в конце перестройки, в начале 90-х годов. Закон «О введении узбекского алфавита, основанного на латинской графике» был принят Верховным Советом Республики Узбекистан в сентябре 1993 года. При этом в обществе мнения разделились. Даже те, кто очень сильно увлёкся исламом и стал правоверным мусульманином, заняли отрицательную позицию по отношению к латинице. Потому что они понимали, что этим отсекается огромный массив советского культурного наследия. Например, против этого выступил Сабит Мадалиев, наш известный поэт и литератор — и он же, кстати, автор поэтического переложения сур Корана на русский язык; эта работа, насколько я знаю, не издана. Мадалиев написал прекрасную статью, которая и ныне звучит весьма актуально. Она опубликована не в Узбекистане, а в Киргизии, в журнале «Курак» в 2003 году, но её, думаю, можно найти в интернете. Она называется – «Реформа языка: нежеланная латиница». Там идея перехода на латиницу подвергается резкой критике. Сабит Мадалиев сформулировал целый список потерь, которые произойдут в результате этой реформы, и почти все они действительно сбылись. Он, в частности, выявил и политическую подоплеку этого решения. Переход на латиницу привел к потере огромного пласта культуры, причём куда более невосполнимого, нежели предыдущие потери, поскольку раньше это сопровождалось мощным культурным прорывом, а новый переход отбрасывает нас в прошлое. 

Во времена Ислама Каримова многие понимали, что переход на латиницу – это чисто политическая акция. Нужно было дистанцироваться и от советского наследия, и от советского сознания, миропонимания, от всей советской культурной системы и от России, российского культурного влияния, создать такой мощный шлагбаум, границу, которая отделила бы это советское прошлое от нового, национального. Была и еще одна очевидная серьезная причина – это изменение вектора движения в геополитике Узбекистана. Сразу после распада СССР, уже в 1991  году, Узбекистан устанавливает дружественные отношения с Турцией, которые  развивались в те годы в атмосфере некого эмоционального подъема, эйфории. Турция стала оказывать Узбекистану всяческую поддержку. Интенсивно развивалось и сотрудничество в области образования и культуры: открывались турецкие учебные заведения в Узбекистане, отправлялась на учебу в Турцию молодежь из Узбекистана и т.п. Думается, что отказ от кириллицы и переход на латиницу был в известной степени и «реверансом» в  сторону Турции и ее  культурной модели, тем более, что он последовал в хронологически близкое время после установления между двумя странами дружественных отношений.

В любом случае, это была чисто политическая реформа, не имевшая ничего общего с культурным развитием, по результатам которой нас отбросило в прошлое.

— Возможно, был ещё такой резон, что кириллица в мировом табеле о рангах всё же порядочно отстаёт от латиницы, и те горизонты глобализации, которые открывались к концу XX века, предполагали, что переход на латиницу означает переход на сторону технологического большинства. Переход на латиницу подразумевал не возвращение в прошлое, а шаг в светлое цивилизованное будущее. Другое дело, насколько это вообще разумно – отсекать будущим поколениям доступ ко всему массиву мировой и собственной художественной, документальной, научно-технической литературы, изданной за полвека? Ведь собственными силами переиздать советское наследие на латинице явно не под силам ни Узбекистану, ни Казахстану…
— Тут я с вами абсолютно согласен. Они рассматривали латиницу как некое окно в мировое культурное пространство, расширение его горизонтов. Этот момент тоже присутствовал, впрочем, скорее, как некое прикрытие, ширма. Но уже сейчас появилось поколение, которое не может читать на кириллице. А наше поколение, люди моего возраста, у меня много друзей и коллег, естественно, узбеков, с кем я общаюсь, они говорят: «Мы не можем на латинице прочитать. Едешь, например, в автобусе или на машине, увидел какое-то объявление – пока его прочтешь, поезд уже ушёл». То есть не воспринимается текст сходу. Одно дело воспринимать его конструктивно, технически, а другое дело сразу же улавливать смысл. Когда вы выросли на кириллице и читаете, например, слово «еженедельный», вы уже понимаете, что речь идёт о журнале, дальше можно не прочитывать все слово. А этого не происходит, когда ты читаешь узбекскую латиницу. Но уже появилось поколение, которое лишено этих корней, связей с литературой, которая создана на кириллице. Я считаю, это просто огромная потеря. Это потерянное поколение. Сейчас пока что сохраняется некое, я бы сказал, двоемыслие-двоевластие, процесс перехода на латиницу затянулся…  Но – надолго ли?

Есть мнение, что надо отбросить латиницу и вернуться к кириллице. Есть мнение, что нужно, наоборот, завершить переход, ликвидировать эту двойственность. Пока она сохраняется. Это, с одной стороны, говорит о мягкости узбекской ментальности. Часто говорят о мягкости узбекской модели в экономике. Нельзя, но если потихоньку, то можно. Наша узбекская психология такова, что нельзя, но если аккуратно, потихоньку, то можно, главное, чтобы всё было мирно. У нас любой спор и любая критика сводится к тому, что – что бы там ни было, лишь бы не было войны. Это понятно и абсолютно правильно, когда речь идет о потенциальной войне. Но когда этим прикрывают любое начинание, вступающее в противоречие с мнением начальства, руководства, то это тормоз…  Вопрос о латинице чем-то напоминает именно такую ситуацию. Но сейчас, в последнее время, в последний год Министерство культуры и другие органы, которые издают разные директивы, стали оптимизировать этот процесс, чтобы завершить переход на латиницу. Если вы директор какой-то государственной организации в сфере культуры, то вы должны всю документацию предоставлять только на латинице. Вот такое уже принято. И люди мучаются.

— Это дело привычки. Привыкнут.
— Уже есть компьютерная программа, которая позволяет сделать драфт текста в латинице, а потом навести там марафет, штрихи, и вы завершите его. Но понятное дело, что главная беда – это огромные потери в культуре.

— На каком-то языке бюрократы будут обмениваться справками, это меня совершенно не волнует. А вот то, о чём вы рассказали – о том, что за годы советской власти на кириллице было издано практически всё духовное и литературное наследие – это волнует. Потому что – ещё раз повторю – очень сомнительно, что сегодняшняя власть позволит себе всё это переиздать на латинице.
— Нет, конечно. Она не располагает такими ресурсами и желанием. Наоборот, они заинтересованы, я не сомневаюсь, в том, чтобы многое уже не вводить, а избавиться от него. Потому что ещё в 90-е годы начали избавляться, была проведена фронтальная чистка библиотек. Это хорошо известно. Об этом много писали, возмущались. Были составлены целые списки, я их видел, копии мне конфиденциально передали некоторые директора. Списки, заверенные печатями, какую литературу изъять. Это вся советская литература. Частично кое-что русское, но в основном советское: Паустовский, Маяковский, Горький, Федин, Леонов и так далее. Всё это подлежало изъятию и утилизации. То есть библиотеки претерпели фронтальную чистку.

— Это произошло?
— Это произошло. Тихо, не афишируя. Это «по-нашенски» было сделано. Но сейчас… Я иногда хожу в Национальную библиотеку и там вижу, что многое поступает из России. Новые российские издания, в том числе советские классики, выставлены. То есть что делает правая рука, что – левая, непонятно. И я вижу на стендах современные российские журналы, литературные журналы, даже «Дружбу народов». Было издание Булгакова, лежит всё, такое современное. А вот этот период, всю советскую литературу, полностью вычистили.

Сейчас, конечно, предпринимают попытки издать, можно уже назвать серию авторов, прежде всего узбекских, которые изданы в латинице. И Алишер Навои, и некоторые классики, и Абдулла Кадыри, автор самого почитаемого романа «Минувшие дни» —  классика, первый такой роман, он издан, роскошное издание латиницей. Кое-что издаётся. Но я полностью с вами согласен, что в том объёме, в каком это было на кириллице, уже издавать не будут, да и, наверно, нет такой цели, такой задачи нет. Но меня удивляет, что и в Казахстане это начинает набирать обороты, и они пошли почему-то по нашему пути. Вообще эта тема заслуживает отдельного разговора. Я не знаю, зачем в Казахстане осуществляют переход на латиницу. Вроде бы это страна, которая связана очень крепкими культурными узами с Россией. Там общая граница, порядка 8000 километров, кажется. Может,  это попытка какого-то дистанцирования от культурного влияния России, то есть как-то его не то что прекратить, но обуздать, что ли, или поставить какой-то заслон, фильтр… В этом мне видится и вредоносность расхваливаемой часто многовекторности политики, в том числе культурной политики, когда, с одной стороны, делается одно, а с другой, — потихоньку, противоположное этому, первому…

— Трудно сказать. Я понимаю, что молодое поколение всё равно ориентируется больше на Запад. В этом смысле им латиница ближе, они знают языки, английский язык сейчас все знают, им латинский шрифт ближе. Как нам когда-то церковно-славянский шрифт казался немножко архаичным. Там, может быть, и кириллица для нынешней молодёжи…
— Может быть. Это интересное наблюдение. Я об этом даже не думал. Но мне сейчас пришли на память слова Олжаса Сулейменова, выдающегося казахского поэта и мыслителя. Он как-то сказал по поводу  споров о наследии, колониальной политике и т.п.: «Мы колонизированы прежде всего нашим прошлым». Примерно так он сказал: колонизированы нашим прошлым. А это прошлое, это наследие – оно же гигантское. И куда вы от него денетесь?

Я имею в виду и наследие в арабской письменности, и наследие в кириллице. При этом арабская графика, в отличие от латиницы и кириллицы, несла в себе ещё и огромный художественно-эстетический смысл «сама по себе». Это вид искусства – каллиграфия. Каллиграфия на Востоке – это же такая огромная сфера. Это мощное, великое искусство, это сердцевина культуры и искусства ислама, огромная самостоятельная ветвь в художественной культуре, прежде всего в городской культуре Востока. И не только в городской. Это же сотни, тысячи имён людей, которые этим занимались на протяжении столетий, целые разработанные школы письма и почерков. И это искусство имело своё продолжение.

И, естественно, оно будет существовать и будет востребовано. Поэтому нет смысла с ним бороться или игнорировать его, это глупо. Оно должно существовать параллельно. И оно сейчас возрождается и уже возрождено во многом, и в Узбекистане, и в Таджикистане есть каллиграфы, которые успешно продолжают это искусство, развивают его.

Если быть объективным, то нужно признать, что в арабской графике издавалось немало и в советское время. Об этом совсем забывают или не знают. Допустим, в Таджикистане десятки, я не считал, может, сотни изданий в советское время были в арабской графике. Вся эта классика таджикско-персидская или персидско-таджикская – Саади, Хафиз, Джами, Бедил и другие, то есть десятки имён. Они параллельно с кириллическим шрифтом издавались большими тиражами в арабской графике. Таких изданий было немало. Тот, кто хотел, мог купить в книжном магазине и  читать, пожалуйста. Поэтому говорить, что совсем ничего не издавалось, все забыли, вытравили и т.п. – это глупости… Были очень признанные каллиграфы и в советское время, которые знали арабскую графику. Некоторые из них работали в Институте востоковедения. Когда выдающийся мастер  поэзии и прозы, узбекский советский писатель Айбек (Муса Ташмухамедов) получил Сталинскую премию I-й степени за свой исторический роман «Навои», в его адрес было направлено приветственное поздравительно письмо (муборакбод-нома) на узбекском языке, составленное и подписанное выдающимся востоковедом А.А. Семеновым, в то время директором Института по изучению восточных рукописей Академии наук Узбекистана, и директором Государственной публичной библиотеки Узбекской ССР А.А. Усмановым. Письмо – вполне современный для той эпохи  документ со всеми реалиями и атрибутами советской культурной жизни, было написано прекрасным почерком насталик, причем в традициях гератского стиля эпохи Алишера Навои и Хусайна Байкары, мастерски стилизовано под почерк той эпохи. Это сделал знаменитый каллиграф Абдукадир Мурадов, работавший в то время научным сотрудником Института востоковедения.  В советское время он выпустил книгу «Из истории каллиграфического письма в Средней Азии» на узбекском языке в кириллице. У меня есть это издание.  

Но ведь, о чем еще очень важно напомнить. Айбек написал свой роман «Навои» арабским письмом, и все свои другие литературные сочинения – стихи, поэмы, романы – он писал в арабской графике на узбекском языке. Все оригиналы его сочинений, его автографы, которые хранятся в Доме-музее Айбека, подтверждают этот факт. Точно также как и некоторые другие наши писатели и поэты советского времени. К ому времени уже давно существовала кириллица, но одно другому не мешало. Нередко написанное на арабице потом уже в издательстве переводили в кириллицу. Я и сам застал еще старое поколение узбекской интеллигенции конца 70-х годов – театроведов, литературоведов – которые на ученых советах в Институте искусствознания делали записи в своих блокнотах в арабской графике. Что это значит? А то, что за арабским письмом стоит огромная культурная традиция, более тысячи лет. И она, конечно, естественна и органична среднеазиатской ментальности. Она будет существовать в той или иной форме, в том или ином объеме параллельно и одновременно, несмотря ни на что. То есть всё не так просто, как это хотят изобразить, чтобы привести нас к мысли, что или так, или эдак, как у нас принято, в чёрно-белом видении…

— Вы хотите сказать, что и кириллица, возможно, также останется?
— Я думаю, что она останется, потому что процесс сейчас многосложный. Во-первых, немало молодёжи, которая обучается в российских вузах, они же, естественно, обучаются на русском языке по российским учебникам. Едут, поступают там и обучаются. А потом вернутся в свою страну. Я знаю многих среди своих знакомых, которые отправляют своих детей на учебу в Россию. Именно узбекские семьи. Кроме того, сейчас целый ряд российских вузов открыли здесь свои филиалы. Вот здесь рядом с нами, недалеко, находится филиал Московского университета имени Ломоносова. А наши «гастербайтеры» в России, их ведь там миллионы. Можно ли им обойтись без знания кириллицы в своей тамошней повседневной жизни? Подумал ли кто-нибудь об этом, об их судьбе? Я хочу сказать, что искоренить полностью, конечно, абсолютно не удастся, и не нужно этого делать. Мне кажется, это был очень неудачный эксперимент с переходом на латиницу, который, увы, отбросил Узбекистан на десятилетия в прошлое. И те, кто этого не понимает, они продолжают этот процесс возврата в прошлое.

Сравнивая ситуацию с Казахстаном, наглядно видишь, что одна из причин деградации системы образования связана именно с языковой реформой. Я часто участвую в работе международных конференций. Только недавно была крупная международная конференция в формате Zoom, её проводила Алма-Атинская консерватория, и когда видишь, что там молодые ребята прекрасно говорят и на казахском, и на русском без акцента, и на английском, то понимаешь, что это результат того, что они не перешли на латиницу… Конечно, есть целый ряд и других причин, безусловно, нельзя только к одной все сводить, но одна из ключевых причин – переход на латиницу и связанная с этим «родственными узами» зачистка культурного наследия, который фактически отбросил всю систему образования в Узбекистане на десятилетия назад.

Конечно, у нас были интеллигенты, которые тогда прямо заявляли и не боялись, хотя испытывали сильный прессинг: «Что вы делаете? Остановитесь! Куда вы ведёте страну?» Среди них, как я уже упомянул, замечательный русскоязычный поэт Сабит Мадалиев, хорошо известный в российском литературном сообществе. Но их, естественно, никто не слушал, потому что мы, как говорится, сами с усами, знаем, что делать.

Я думаю, что пора одуматься. Во-первых, нужно, пока не поздно, если ещё не поздно, если ещё не пройдена эта точка, как говорят, невозврата, остановить этот процесс, потому что огромный пласт культуры, важнейший канал культурного развития – это сохранение русского языка и кириллицы. Настоящая культура жила и живет исключительно своими ценностными накоплениями. У нас отказались от этого в угоду каким-то амбициозным планам. Но в итоге получили то, что получили… У нас во всей сфере культуры глубочайший кризис. Он очевиден. Этого уже никто не скрывает. И чего мы достигли за эти годы?

Источник.