“Для меня в молодости было два Ташкента” Разное

Гузаль Шамузафарова

ВОСПОМИНАНИЯ

Для меня в молодости было два Ташкента. Один — это «старый город». как его тогда называли. Он находился примерно вокруг улицы Навои, и туда входили сегодняшний Ташкент-Сити, Бешагач, Самарканд-Дарбаза, Чигатай, Сагбан, Себзар, Лабзак, Джар-куча и улицы вокруг этих «магистралей». Там жило, в основном, узбекское население, которое разбавлялось татарами, русскими, бухарскими евреями, люли (цыганами). А остальная часть города называлась «город», и там жило, в основном, русскоязычное население, и были представители почти всех национальностей, населявших нашу огромную страну: русские, украинцы, евреи, татары, армяне, азербайджанцы и еще другие, о которых я точно не знаю.

Правда, в 42-й школе со мной за одной партой сидела лезгинка, которая рассказывала о том, как лезгины в Ташкенте собираются на свои посиделки.
Это были два разных мира, которые имели разный жизненный уклад, разные традиции, но которые мирно общались между собой.
Мы жили в «старом городе», и это был совсем другой мир, другие традиции, чем у тех, кто жил в «городе». А так как мы учились в русскоязычной школе, то мы в старших классах и будучи студентами, общались и с тем миром, и с этим.
В «старом городе» жили, в основном, в собственных домах. Они были старые, и чаще всего, построенные до революции. Сидели на полу, на ковре и курпачах. Столики были низкие, за ними ели, а зимой их накрывали ватными одеялами, а внизу под столик клали горящие угли и грелись, сидя и засунув ноги под одеяло. Называлось это сооружение «танча». Печки были у «не узбеков»: татар, евреев, русских. Я потом узнала, что их называли «буржуйками». Узбеки готовили чаще всего во дворе, на очаге с дровами и углем. Жители «неузбеки» обычно сидели за столами, а готовили на примусах. Мы тоже сидели за столом, за которым ели, а потом за ним же готовили уроки.

Помню, как я студенткой встретила на нашей улице туристов, мужчину и женщину из Москвы. Они обратились ко мне, чтобы я вывела их, так как они заблудились. Естественно, я сначала привела их к нам домой, где мама тут же сварганила плов. За разговором мы узнали, что он — профессор, а она — доцент, приехали на какую-то научную конференцию. Они восхищались тем, как прохладно во дворах, несмотря на жару. Еще они восхищались резными калитками, которые были у большей половины дворов, и говорили, что сюда надо было взять такого-то. Он бы начал скупать эти резные двери. Постепенно все это покосилось, и жители их просто выбросили.

В «новом» городе мало у кого были собственные дома. Люди селились в государственных одно- и двухэтажных домиках с общим двором. Я знала, в основном, людей, попавших сюда при эвакуации. Одна наша учительница пережила блокаду в Ленинграде, другая приехала в войну из города Горького (Нижний Новгород). Родственники моей мамы были сосланы из России при раскулачивании 1929 года.

Готовили «в городе» на керосинках или примусах прямо внутри дома. У многих были печки «контрамарки».

При землетрясении пострадал, в основном, «город». Во-первых, потому, что там был эпицентр. А еще потому, что дома были просто кирпичные и без каркаса, то-есть не сейсмостойкие. Думаю, что узбекские дома пострадали очень мало потому, что они все были каркасные, то-есть, сейсмостойкие, хотя деревянный каркас был просто заполнен глиной. Кстати, во всем мире архитекторы опять стали строить глиняные дома, которые пользуются большим спросом.

Будучи студенткой, днем я окуналась в один мир, а придя домой, я попадала совсем в другой мир. Я его постоянно описываю в своих воспоминаниях.

Но уже взрослой, я попала в третий мир, который был совсем другой по укладу и по обстановке в квартире: я попала в корейскую семью. Они селились, в основном, вокруг Куйлюка. Сидели они на полу так же, как узбеки, но отапливались комнаты снизу, грели пол. И еда, конечно, у них была совсем другая. Сейчас мы знаем корейскую еду и сами ее потребляем. А раньше даже еда у всех групп населения была разная.

Сейчас все смешалось: все едят узбекские блюда, а узбеки едят и корейские, и европейские блюда. Да и образ жизни «старого» и «нового» города не сильно стал отличаться: все сидят за столами, но курпачи у узбеков все равно есть. Их стелят, когда приглашают гостей на поминки или другие посиделки, и тогда все сидят на них.

Мама наша чаще готовила густые супы с поджаркой. На первом курсе мы готовились с моими подругами Ларисой и Любой к экзаменам. Ночевали по очереди друг у друга. Как-то мне говорит мама Ларисы: «Лора говорит, что твоя мама очень вкусно готовит. Что она готовит?» Я смущенно ответила:»В основном, супы». Она говорит:»Не знаю, что готовить. Надоело мясо, надоели эти котлеты». Я скромно промолчала, так как котлеты мама готовила очень редко. А супы готовила для того, чтобы сэкономить мясо.

Сейчас многие уехавшие ностальгируют по старому Ташкенту. А ведь в домах не было канализации, а были просто туалеты с выгребными ямами, от которых несло «запахом» на несколько метров. Помню, что маминой тете провели канализацию где-то перед концом советской власти, то-есть, примерно лет тридцать пять-сорок назад (они жили на Обсерваторской).

Когда начали строить «хрущевки», а после землетрясения и просто многоэтажное жилье, узбекское население очень негативно отнеслось к этим новым домам и всячески старалось не попасть жить в них. Многие из них добились, чтобы им выделили землю, на которой они стали строить дома. А так как земли давали не в центре, то местное население переместилось, в основном, на окраины города. В отличие от них, жители «города» легче, часто с удовольствием, переносили переезд в «хрущевки». Особенно всем нравилось, что в них есть ванная и канализация. Но наших соседей из «старого города» ничем таким нельзя было прельстить. Они все время воевали за то, чтобы остаться именно на земле.
А на нашей улице имени младшего сына Чингисхана (Чигатая) на Дарбазе остались только базарчик и старое кладбище (оба действуют). Но особенно мне жалко нашу чайхану, которой было более 2000 лет и которую сломали где-то лет десять назад. Сейчас на этом месте стоит супермаркет.