Воспоминания о жизни в Ташкенте во времена моего детства (первая часть) История Ташкентцы

Борис Пономарев

Чем старше я становлюсь (сейчас мне чуть меньше 83 лет), тем чаще в моей голове вспыхивают разрозненные воспоминания из разных периодов моей жизни, связанных с моим любимым городом, в котором мне посчастливилось родиться в 1938 году. По этой причине я и решил поделиться результатами этих «вспышек» с читателями в надежде, что кое-какие сведения о жизни в Ташкенте тех времен окажутся для них интересными.

А те времена очень сильно, естественно, отличались от последующих. Я научился читать, когда мне было примерно три с половиной года, поэтому хорошо помню о том, что тогда, например, парикмахерские назывались не «сартарошхона», а «сартарошлик», и в дополнение к этому названию на их вывесках писали о том, что в них осуществляются «стрижка, брижка и манекер», причем, чаще всего, там производилась именно «брижка». О «манекере» женщины до конца войны практически забыли, было совсем не до него, но когда война окончилась Победой, и в Ташкент начали возвращаться победители, женщины сразу вспомнили о том, что надо строить свое женское счастье, тем более, что мужчин было катастрофически меньше, чем претенденток на их сердца. Так что прекрасная половина человечества сразу вспомнила и о «манекере», и о декоративной косметике, и о шестимесячных завивках, и в связи с этим валом «охорашивания» своей внешности дамские залы парикмахерских стали пользоваться огромной популярностью.
На улицах нашего города ездили машины скорой помощи, напоминавшие небольшие автобусы, на бортах которых были надписи «Тез медицина ёрдами» и красовались эмблемы международного движения Красного Креста и Красного Полумесяца. Эти машины были изготовлены на шасси знаменитой «полуторки» — грузового автомобиля ГАЗ-АА грузоподъемностью полторы тонны, изготавливаемого Горьковским автозаводом имени В.М.Молотова. Этих машин было в городе относительно немного, но они чрезвычайно интенсивно использовались.

В Ташкенте в то время было совершенно незначительное количество кабельных электрических сетей, а также кабельных сетей телефонной связи. Поэтому город был буквально опутан воздушными сетями электроснабжения и телефонизации. Повсюду в городе стояли опоры электрических сетей и сетей телефонной связи. Электрические низковольтные сети шли и по крышам жилых домов, причем провода были тогда исключительно медными, алюминиевых проводов не было совсем. Недостатки воздушных сетей электроснабжения ташкентцы воочию увидели в ночь с пятого на шестое октября 1948 года, когда до Ташкента докатились сильнейшие горизонтальные сейсмические колебания катастрофического ашхабадского землетрясения. Я был свидетелем и этого землетрясения, и чисто нашего, ташкентского, землетрясения 1966 года, и должен сказать, что по эмоциональному воздействию на ташкентцев ашхабадское землетрясение было намного страшнее. Той ночью электрические провода схлестывались между собой, во все стороны непрерывно летели искры, стоял непрекращающийся треск, все ходило ходуном.

Кстати говоря, на многох опорах ЛЭП и телефонной связи, а также на деревьях, были укреплены рекламные плакатики с надписью «Тиш дохтури», частенько дополненные словами: «Лечение, удаление и вставление искусственных зубов» и адресом такого частного стоматолога. Сейчас, по-моему, количество имеющихся в нашем городе частных стоматологических клиник многократно превышает число тех стоматологов-одиночек, которые в те далекие времена обслуживали все население Ташкента.
Аптек в городе было немного, около десяти, но, вроде бы, их вполне хватало. А теперь аптек в городе совершенно немыслимое количество, буквально по пять штук на одном квадратном метре.
Водопровод имелся вовсе не во всех дворах, очень часто водоразборные колонки размещались на улицах, и люди ходили к ним за водой с ведрами, иногда они носили по два ведра на коромыслах. Для того, чтобы пошла вода из крана такой колонки, нужно было нажать на рычаг, у которого имелась настолько мощная возвратная пружина, что многим детям такое нажатие было просто не по силам. Колонки были обычно чугунными, их рычаг нужно было удерживать рукой в нажатом состоянии, иначе данный рычаг возвращался в исходное положение, и подача воды прекращалась. Так что все это было непростым делом.

Туалеты во дворах были общими, когда их выгребныеямы наполнялись полностью, вызывался ассенизационный обоз на конской тяге, и «эолотари» вычерпывали содержимое выгребных ям в бочки ассенизационного обоза, используя черпаки большой емкости, насаженные на длинные рукоятки.
Очень любопытное зрелище представляли собой ремонтные мастерские, имевшиеся на многих базарах Ташкента, где чинили все изделия из металла: велосипеды (на всех стенах таких мастерских были развешаны запчасти как к велосипедам довоенного советского производства с тормозными втулками типа «Иди», так и к трофейным велосипедам с втулками «Торпедо» — рамы, колеса, рули, сиденья, педали, цепи и т.д.), металлические ведра, заменяя на них днища, латали дыры в днищах кастрюль, с нуля изготавливали переносные очаги для приготовления пищи и кипячения белья — «мангалки», используя для этого десятилитровые ведра из оцинкованного железа. В таких мастерских можно было купить детские «пугачи» — револьверы и пистолеты, изготовленные из какого-то свинцового сплава типа баббита, довольно громко стрелявшие глиняными пробками с нанесенным на их внутреннюю поверхность пороховым составом.

Были мастерские по восстановлению разбитой фарфоровой и фаянсовой посуды с использованием самодельных сверлильных устройств, напоминавших небольшие луки для стрельбы стрелами, у которых тетива служила для вращения самодельного «сверла», в кончик которого был вмонтирован технический алмаз, псскольку сверление фарфора и фаянса представляет собой чрезвычайно трудоемкое дело.
Естественно, были и мастерские по заточке ножей, из недр которых то и дело раздавались вопли мастеров: «Ножи-ножницы точить!». Должен сказать, что специалисты по ремонту фарфоровых и фаянсовых изделий, а также точильщики нередко ходили по дворам, таская на своем горбу весь неоходимый для этого инструментарий.
По дворам ходило огромное количество нищих. Помню пожилого человека, феноменально игравшего на гитаре и одновременно дудевшего в рог, подвешенный на шее и синхронно воспроизводивший ту же самую мелодию. Казалось бы, что жители, сами существовавшие во время войны буквально впроголодь, ничем не могли помочь этим несчастным людям. Но нет, сердобольность у наших граждан в то время была развита в чрезвычайно сильной степени, и они старались помочь таким людям всем, чем могли. Вспоминаю двух ребят, всегда ходивших со взрослыми нищими. Они были старше меня на пару-тройку лет. Я подбегал к ним всегда, когда они приходили в наш двор, и давал им деньги, которые получал для этой цели от родителей. И они выжили, благодаря нашей общей помощи. Лет двадцать спустя я случайно встретил сначала одного, который стал водителем ЗИМ’а, возившего какого-то большого начальника. А потом встретил другого, ставшего невероятно элегантным «джентльменом»: он был в тщательно отглаженном черном костюме, белоснежной рубашке с черным галстуком-«бабочкой» и в начищенных до блеска черных штиблетах. Самое удивительное заключалось в том, что не только я узнал их, но и они узнали меня. Каждый из них задал мне один и тот же вопрос: «Ты ведь жил на Жуковской?». Люди помнили добро.

Судя по всему, взаимное доброжелательное отношение дает возможнсть людям длительное время помнить друг друга. Недалеко от нашего дома во время войны и после нее имелся клуб профессионального союза работников связи. Мы, пацаны, часто бегали в этот клуб смотреть интересующие нас фильмы, где познакомились с двумя киномеханиками — Романом и Хокимом, которые иногда выручали нас, когда мы не могли достать билеты на фильмы, пользовавшиеся ажиотажным спросом. Они пускали нас в зал «по блату» после начала фильма, и мы наслаждались его просмотром стоя, прислонившись к стене. Много лет спустя я встретился сначала с Романом, ставшим к тому времени директором автобазы, состоявшей из мусоровозов, обслуживавших весь город, а затем встретился на вечерних курсах военной переподготовки офицеров-запасников войск связи, организованных райвоенкоматом, с Хокимом. Я стал таким офицером после окончания Энергофака САзПИ, а он — после окончания Электротехнического института связи. Не только я вспомнил Романа и Хокима, но и они вспомнили меня. Сидя рядом с Хокимом на военных занятиях, мы вспоминали минувшие дни. Вскоре я узнал, что Хокима повысили: он стал лидером профсоюза работников связи.

На улице Навои, на стороне, противоположной той, на которой стоит здание Центрального телеграфа, недалеко от того места, где сейчас находится спуск на станцию метро имени Алишера Навои, начинался глубокий овраг, простиравшийся почти до площади Чорсу. В нижней части этого оврага имелась вода. На площади Хадра перед войной через этот овраг был построен мост, от которого в сторону площади Бешагач была пробита новая улица, получившая имя Л.М.Кагановича (теперь — улица Фуркат). Старожилы называли эту улицу «трассой». Когда открывали движение по данному мосту, как рассказывали те же самые старожилы, под этот мост спустился автор его проекта, показывая тем самым всем собравшимся, что он своей жизнью гарантирует жизнеспособность своего детища.

В свое время возникла идея заполнить данный овраг водой и пустить по нему речные трамвайчики (катера), но потом от этой идеи отказались, овраг засыпали землей, но строить на этом насыпном грунте ничего не собирались, кроме возведения каких-либо легких конструкций. В связи с этим на данном месте и появилась впоследствии Навоийская ярмарка со своими легкими сборными павильонами.

С момента моего рождения и до начала Великой Отечественной войны наша семья проживала в непосредственной близости от площади Хадра в комнате глинобитного дома, которую мы снимали у частного домовладельца. В то время между этой площадью и площадью Эски Жува располагалось здание Узбекского драматического театра имени Хамзы Хокимзоды Ниёзий. В 1941 году, перед самой войной, в этом здании проводились эстрадные концерты Узгосфилармонии, на которых выступали также цирковые артисты. На один из таких дневных концертов купил билеты мой старший брат Роман, взявший меня с собой.
Мне было тогда два с половиной года, но я многое помню совершенно отчетливо. Из-за жары мне очень сильно хотелось пить. Справа от входа в здание театра имелся пожарный гидрант. Крышки на нем не было, кран под землей был по какой-то причине открыт, и из люка изливалась вода, стекавшая затем в близлежащий арык. Мой брат встал на колени у этого гидранта, набирал воду в свои ладони и переливал ее в мой рот. Помню весь этот процесс так явственно, как будто это происходило вчера. А на представлении меня невероятно сильно поразил фокусник, достававший монеты из ушей, носов и из-за шиворота рубашек зрителей, бросая эти монеты затем в шляпу, которую держал в левой руке. Он продолжал это делать до тех пор, пока не заполнил свою шляпу почти доверху.

В середине 1943 года Роман ушел добровольцем на фронт, хотя имел бронь от призыва на воинскую службу, так как был студентом транспортного института. Наша семья после начала войны переехала на Жуковскую улицу. Незадолго до ухода на фронт, мой брат снова взял меня с собой на представление в Узгосфилармонию, которая тогда функционировала в здании зимнего кинотеатра «Хива» (впоследствии получившего название «Молодая гвардия»), находившегося на углу улиц Карла Маркса и Ленина.
К моему большому удивлению, там опять выступал такой же фокусник, точно так же извлекавший монеты из ушей, носов и волос на головах зрителей. И я тогда, грешным делом, подумал о том, что вместо того, чтобы затрачивать материальные ресурсы и людской труд на изготовление монет, следует собрать коллектив таких волшебников, чтобы они полностью, без забот и хлопот, обеспечили наше государство необходимым количеством монет.

В этой связи я сейчас вспомнил любопытный факт, имевший место во время войны. Мои уличные дружки внезапно обнаружили новые возможности для своего рода «обогащения». Дело в том, что находившиеся в обращении монеты номиналами 3 копейки и 20 копеек имели одинаковые размеры. Разница была в том, что трехкопеечная монета была золотистого цвета, а двадцатикопеечная — серебристого. Их аверсы отличались разными номиналами, в то время как реверсы были абсолютно идентичными, на них был герб нашей страны и надпись СССР. Мои приятели выяснили, что при натирании трехкопеечных монет ртутной мазью, которая имелась в продаже во всех аптеках и стоила сущие копейки, эти монеты почти сразу меняли свой золотистый цвет на серебристый, в результате чего их реверс становится точно таким же, как у двадцатикопеечных монет. После такой манипуляции, мои дружки шли к ближайшей будке с газированной водой (на всех таких будках имелась надпись: «Артель Намуна»), клали перед продавщицей «орлом» вверх трансформированную таким образом монету, выпивали стакан газированной воды без сиропа стоимостью 5 копеек и получали на сдачу 15 копеек. Я в таких махинациях никогда участия не принимал, так как прекрасно понимал, что рано или поздно мне за такой финт капитально «накостыляют» шею.

Конец первой части (окончание во второй части).