Рассказ русского приказчика о Ташкенте, 1847 год История

Өмір Шыныбекұлы

Рассказ русского приказчика о Ташкенте.

Сообщено П. И. Небольсиным // Отечественные записки, 1851, № 1.

Туркестан. Общий вид мавзолея Ходжи Ахмеда Ясави с южной стороны, 1871 — 1872 г.

…Ходили мы раз с караваном в Ташкент. Это было в 1847 году. Дошли мы до Сузака благополучно: Кенисары уж не было на свете, беспокоить караванов стало некому; в нашей степи киргизы смирнёхоньки — нам и с пола́-горя было идти дорогою. В Сузаке ожидал нас высланный к нам навстречу чиновник проводить нас до Азрета. Что бы, мол, такое это значило? — думали мы, да и давай расспрашивать. Открыли, что у азретского бека вышли с главным коканским беком, или ханом, превратные обстоятельства. Хан требовал от него дани, а тот отказался, угрожая сделаться отдельным правителем.

Хан, как прослышал о том, и собрал тысяч двадцать войска и главным начальником над ним велел быть ташкентскому беку, Асизу. Бек Асиз подошел к Азрету, окружил его и начал по нем стрелять; оттуда тоже стреляли в войско пулями. Вот они друг в дружка стреляли-стреляли, да и бросили эту потеху: ничего сделать не могли. Бек Асиз не хотел, однако, даром домой воротиться, не отступал от стен городских и простоял под ними ровно полгода. Наконец ханские воины разбили глиняную стену, спустили к ней из канав воду, вода подмыла крепость и жители Азрета сдались; одни военнослужащие азретцы собрались в небольшом кремле, где мечеть Азрет-султана и могила Ходжи-Ахмета, и отстреливались от ташкентских воинов. Только вдруг вышли новые превратные обстоятельства.

В Кокане хан сменил главного начальника, мин-баши, Мусул-Ман-Кула и назначил на его место другого кыпчака. Бек Асиз, раздосадовав, что сменили знакомого его Мусул-Ман-Кула, с которым он обделал свои дела и жил в дружбе и согласии, написал азретскому беку записку, просил его сдаться и не вести войны и обещал отпустить его в Бухару и не представлять хану для наказания за непослушание. Азретский бек отправился в Бухару, а бек Асиз поставил в Азрете от себя начальников, а сам с войском возвратился в Ташкент.

Новый мин-баши прислал к Асизу-беку в Ташкент приказ, чтоб он слушался его и признавал его так же, как и прежнего мин-баши Мусул-Ман-Кула; но бек Асиз объявил посланцу, что нового мин-баши он и знать не хочет. Вследствие того из Кокана наряжено было новое войско, и опять двадцать тысяч человек. Они подошли к Ташкенту и окружили его; но Асиз-бек запер все ворота и не пустил их в город. Ханское войско начало в город стрелять; ташкентские жители стали отстреливаться; перепалка продолжалась ровно шесть недель: все это время Ташкент был в атаке. Ханское войско, увидев, что ему не взять города, в одну ночь собралось и воротилось в Кокан. Бек Асиз получил об этом известие скоро, но не поверил ему, считал его за обман, долго не давал своим жителям свободы и не выпускал их из города по хозяйству, поправить сады и пашни, чем ташкентцы только и живут. Наконец бек Асиз наложил на горожан, для покрытия военных издержек, по 30 серебряных монет — с наш двугривенный каждый — с каждого дома. Горожане с своей стороны тайно послали в крепостцу Крейучи (что между Ташкентом и Ходжентом) известие к тамошнему начальнику, прося его защиты и обещаясь сдать ему всю Ташкению.

9-го августа 1847 года началась в Ташкенте резня: в течение трех часов убито до восьмисот человек! Долго после того жители никак не умели растолковать мне хорошенько причины — из-за чего столько крови пролито? Я был в это время сам в Ташкенте и, не зная, останусь ли жив, закопал все свои наличные деньги в землю, в углу караван-сарая.

На следующее утро после резни, приехал из крепостцы Крейучи тамошний начальник и взял Ташкент. Между тем в Кокане, когда ханское войско возвратилось туда безуспешно, не могши наказать Асиза-бека, нового мин-баши сменили и возвели на его место прежнего Мусул-Ман-Кула, а прежнего ташкентского бека Асиза вызвали в Кокан, где он, неизвестно никому за что (но не за старую вину, которая там и в вину не ставится), через несколько месяцев по приезде был убит, а правитель Крейучи, со времени взятия Ташкента, сделался его правителем.

Вот какая сторонка Ташкент: ни управы, ни расправы, ни повиновения, ни закона, ничего нужного нет! Коканское владение и государством-то стыдно назвать, так себе, владение, сброд и богатых и бедных, но вообще диких, грубых азиатцов, в сравнении с которыми наши мужики-татары просто господа и просвещенные люди.

А для русского купца Ташкент важная сторона: и в Кошкар и в Бухару почти что рукой подать. В Кошкар из Кокана каждую неделю ходят караваны, и везут на потребу неизвестных нам стран русские товары, сукно, цветной плис, каленкоры, миткали, железо, чугун.

Жаль одно, что наши господа купцы-хозяева не шлют туда учиться торговому делу с Азией своих сынков; не тех, что привыкли гулять да тратить на пустяки батюшкины денежки, а вот бы таких, что учились в общественных заведениях и были бы по уму да по смётке не то, что наш брат простой прикащик. Да и что мы выдумаем нового и придумаем полезного в этой торговле: нам бы только хозяйский товар сбыть, да повыгоднее обменять его на плохой азиатский. Ведь что такое азиатские товары, кроме хлопка, морены (и то не лучшего сорта) да зверья? Сушеные ягоды да бумажные выбойки, бузи и халаты! Неужто уж нечего и вывезти посущественнее этого? А поедет сам купец — он для себя самого подумает и непременно сделает что-нибудь и новое, и хорошее, и выгодное.

Самим хозяевам, говорят, и тяжела, да и опасна дорога. Прошли уж те времена, когда дороги степями бывали опасны: ни киргизы, ни другие народы купца волоском не заденут; а что дорога трудна — так, право, легче перенести трудность степного пути, чем обыкновенные житейские лишения и сердечные огорчения — хоть бы за карточным столом.