Про любовь, или зачем казачий сотник сменил мундир на узбекский халат История Старые фото Ташкентцы

Ориентальный роман

Жил-был мальчик. Фамилия у мальчика была немного опереточная – Наливкин. Но при этом все мужчины Наливкины были воинами, поэтому с рождения мальчика готовили к службе в армии.

Звали мальчика Володей.

После окончания знаменитого Павловского училища Володя Наливкин, как один из лучших выпускников, был распределен в гвардию, в Измайловский полк, но от престижного места отказался и попросился в Туркестан.

Там шла война, там Россия прирастала новыми землями, как будто сошедшими со страниц сказок «Тысячи и одной ночи».

Уже на следующий год после прибытия к новому месту службы 21-летний хорунжий участвует в военном походе в Хиву. Воюет лихо, за что досрочно производится в чин сотника. Завоевание Туркестана идет полным ходом, «дела» следуют одно за другим, и после туркменской экспедиции отличившегося сотника Наливкина поощряют внеплановым отпуском.

Он едет к родственникам в Саратов, и там, на берегах Волги, Володя Наливкин понял, что погиб.

***

Жила-была девочка. Фамилия девочки была итальянской – Сартори, но родилась и выросла девочка, как и несколько поколений ее предков, в России, поэтому звали ее просто Машей.

Маша была не особенной красавицей, но зато большой умницей, и все саратовское дворянство, по которому и числились Сартори, считало ее первой невестой губернии. Маша Сартори получила блестящее по тем временам образование – она закончила Воспитательное общество благородных девиц, более известное как Смольный институт, свободно владела французским и немецким, обожала театр и музыку. Как и большинство провинциальных невест, она мечтала вырваться из скучного Саратова, блистать в столице и ездить по Европам.

Но после встречи с Володей Наливкиным она поняла, что планы меняются радикально.

Маша влюбилась в лихого казачьего сотника, героя Туркестанских войн. Влюбилась до смерти – во всех смыслах этого слова. И в смысле – «сильно», и в смысле – «на всю жизнь».
Чувство было обоюдным: много-много лет спустя невестка однажды шутя спросила у Наливкина, что бы он делал, если Мария Владимировна тогда в Саратове отказалась бы выйти за него замуж? Наливкин, ни секунды не размышляя, очень серьезно ответил: «Я так любил ее, что в этом случае немедленно покончил бы с собой».

Буквально через несколько дней после свадьбы главе новоиспеченной семьи пришел вызов – начиналось завоевание Кокандского ханства, в связи с чем сотник Наливкин отзывался из отпуска. Как было написано в предписании, «вам надлежит без малейшего промедления и со всей возможной скоростью отбыть к месту несения службы». Военной косточке не надо объяснять, что означает подобный приказ, и уже на следующий день молодой супруг был в пути.

Двадцатилетней мужней жене, не успевшей даже осознать свой новый статус, пришлось добираться к месту службы мужа самостоятельно и в одиночку. Никакого железнодорожного сообщения с завоевываемым Туркестаном, естественно, не было, и Маша два месяца одна едет из Саратова в Ташкент на лошадях и верблюдах, через степи и пустыни, через неспокойную страну, где еще идут военные действия. Едет в Ташкент, даже не зная – застанет ли она там мужа живым.

Муж оказался жив, но по прибытии Маша узнала, что вся их жизнь рухнула. В Кокандском походе Скобелев бросил сотню Наливкина добивать убегающую толпу узбеков, где, как выяснилось, наряду с мужчинами были женщины и дети. Сотник Наливкин в горячке боя рубанул с оттягом бегущую перед ним фигуру, тот упал лицом вверх, и это оказался 10-12-летний подросток. Как писал сам Наливкин, глаза этого мальчика он помнил до самой смерти, «я понимал, что мне трудно, почти невозможно больше быть участником подобного рода оргий».

Наливкин подает рапорт об отчислении из действующей армии. Приехавшая Маша оказывается вдвоем с безработным мужем без средств к существованию за тысячи верст от близких и родных, в Туркестане, где еще идут боевые действия.

Володя устраивается в военно-народное управление Туркестана, которое занималось делами местного населения, но быстро чувствует, что ему не хватает знаний. А самое главное – он не может работать из-за сильнейшего эмоционального шока и последовавшей глубокой депрессии. Армия была для него всем, ничего другого он не умел и не знал, и вот весь его мир рухнул. Он оказался в положении рыбы, которую выдернули из воды на берег – точнее, которая сама выпрыгнула туда.

Единственное, что заставляло его жить дальше – молодая жена.

И именно Мария предложила мужу очень неожиданный, даже шокировавший всех выход.
Она продает все драгоценности, полученные ею от родителей в приданное. Володя увольняется со службы в управлении и окончательно выходит в отставку «по болезни» в чине штабс-капитана «с мундиром».

На полученные за серьги и кольца деньги супруги Наливкины покупают небольшой земельный участок в кишлаке Нанай близ города Намангана и начинают вести жизнь простых дехкан. В завоевываемой еще, по сути, стране, среди народа, о котором никто ничего не знал. В те годы, не считая военных, в огромном Наманганском уезде жило ровным счетом три русские семьи, считая Наливкиных.

И как жили! Они вели жизнь среднеазиатских крестьян.

Как писал первый биограф Наливкина Якубовский, «он надел сартовский халат, она накрылась чимбетом и паранджой и так они прожили не одну-две недели, а шесть лет, с головой погрузившись в гущу жизни. Жизнь была далеко не легкая. В такой обстановке, в сырой холодной сакле… росли и воспитывались их старшие дети, до семи-восьми лет не знавшие русской речи».

Шесть лет. Шесть лет!

Вот тебе, Маша, и жизнь в столицах, вот тебе и поездки по Европам. Печь хлеб, готовить обед, доить коров и верблюдиц, стирать и обшивать мужа и детей, делать из навоза кизяки, чтобы иметь топливо на зиму, летом вместе с односельчанами кочевать в горах – иначе скот падет от бескормицы.

Привычка к тяжелому физическому труду осталась у супругов на всю жизнь. Как вспоминал внук, даже в старости Владимир Наливкин «вставал в пять часов утра и работал с кетменем на участке того или другого сына до восьми часов, после чего завтракал и снова махал тяжелым кетменем до полудня, а иногда и часов до двух».

Но следует понимать – Наливкины не просто крестьянствовали. Они целенаправленно изучали местное население, предвосхитив метод «включенного наблюдения», который станет популярным в мировой антропологии только через несколько десятилетий.

Как следствие — по окончании этих шести лет у них были такие знания, которых не было больше ни у кого. Вновь устроившийся на гражданскую службу Наливкин всю жизнь считался лучшим в России знатоком туземного Туркестана. Он пользовался огромным авторитетом у всех туркестанцев, как русских, так и местных, которые всегда почтительно именовали его «домулла», то есть «учитель».

В.П. и М.В. Наливкины с детьми Борисом, Владимиром, Натальей и Александрой. Начало 1890-х гг.

Супруги в совершенстве освоили тюркские и персидский языки, именно Наливкины написали первые русско-узбекские словари, а позже выпустили свою самую знаменитую книгу «Очерк быта женщины оседлого туземного населения Ферганы».

Этак книга стала шоком для востоковедов всего мира. Впервые мировая наука получила достоверные сведения о самом закрытой для исследователей теме – бытовой жизни женщины мусульманского Востока. Самый известный востоковед мира, венгерский ориенталист Арминий Вамбери восторженно писал авторам: «Ваш очерк о жизни женщины в Коканде меня тем более поразил, что нет подобного сочинения о женщинах-мусульманках… и без всякой лести нарисованная Вами картина должна удовлетворить всякого этнографа». А много десятилетий спустя советский академик В. В. Бартольд несколько смущенно признавался, что «в изучении жизни оседлых узбеков… до сих пор одиноко стоит труд Наливкиных, которые непосредственно изучали жизнь узбеков, живя в кишлаке и по образу жизни ничем не отличаясь от них».

Эта книга была удостоена самой почетной научной награды России того времени – Большой золотой медали Русского географического общества. Она перевернула представление мировой науки о пресловутой «рабской и забитой женщине Востока». Наливкины убедительно показали – жизнь – она всюду жизнь, люди – они всюду люди. Чтобы было понятно, вот вам буквально один абзац, для примера:

Поводов к ссорам и препирательствам всегда более чем достаточно, особенно если муж не живет дома, а жена получает от него содержание на руки. Ссоры эти, продолжаясь иногда по нескольку недель, сопровождаются громогласнейшей руганью, обещаниями сбежать, поступить в публичный дом, перебить посуду и т.п. Со своей стороны муж тоже предупреждает о его намерении избить до полусмерти, выгнать из дому и испортить некоторые части тела настолько, что поступление в публичный дом сделается совершенно невозможным. Однако же обещания эти обыкновенно так обещаниями только и остаются: и котлы, и посуда, и части тела пребывают в целости; жена не сбегает, ибо убежать ей положительно некуда, не с кем и не с чем, а не изгоняется она потому, что у мужа нет денег на уплату ей мэхра.

И, конечно же, получение этого уникального материала о женской жизни –прежде всего заслуга Марии Владимировны Наливкиной.

Именно она стала первой в мире женщиной-антропологом. Исследовательницей, сумевшей стать «своей» среди узбечек, собрать, а затем осмыслить уникальный этнографический материал. Вот только на Западе работы знаменитых женщин-антропологов вроде Маргарет Мид или Рут Бенедикт изучают студенты всех университетов, а нашу Марию Наливкину помнят только специалисты.

В их с мужем жизни было еще много чего – про этот «ориентальный роман» действительно можно не один роман написать. Володя служил по чиновничьему ведомству, из-за тяжелого характера часто ругался с начальством, но высочайшая компетентность и огромная трудоспособность обеспечивали ему быстрое продвижение по службе.

Члены оргкомитета XXV Туркестанской сельскохозяйственной выставки. В.П. Наливкин в третьем ряду второй справа. Ташкент. 1909 г.

Дослужился до вице-губернатора Ферганской области, в отставку вышел в чине, соответствующем генеральскому в армии. На пенсии неожиданно увлекся политикой, блестяще выиграл выборы во вторую Государственную Думу, став депутатом от «нетуземного населения Туркестана».

В Думе примкнул к социал-демократам, из-за чего в Туркестане приобрел репутацию «красного» и усилившуюся нелюбовь власть имущих. Февральскую революцию встретил восторженно, быстро занял руководящие должности в новых органах управления.

А с июля 1917 г. Владимир Петрович Наливкин стал председателем Туркестанского комитета Временного правительства, то есть, по сути, оказался во главе огромной территории, на которой сегодня располагаются пять государств.

Пока муж делал карьеру и боролся за справедливость, она всю жизнь была рядом. Воспитывала детей, потом внуков. Вела дом, разбирала записи, переводила с чагатайского и фарси, писала статьи и книги. Как справедливо замечали биографы, «наряду со славным именем В.П. Наливкина надо поставить прекрасный облик его супруги, полный идейного самопожертвования и готовности во имя любви на тяжелый труд». Или, как свидетельствовал их внук, «тяжелая жизнь не сделала ее ни нытиком, ни истеричкой, отравляющей существование окружающим. У нее никогда не вырвалось требования к мужу оставить избранный им путь и выбрать более легкий и спокойный. До последних дней она сохранила мужество и вела себя с большой выдержкой».

К несчастью, как и все хорошие ученые, Наливкин оказался плохим политиком. Рассорившись как со Временным правительством, так и с рвавшимися к власти большевиками, он проиграл и вынужден был скрываться, спасаясь от ареста…

Именно тогда, на излете рубежного для миллионов 1917 года, и закончился этот ориентальный роман.

В ноябре 1917 года Мария Владимировна Наливкина тихо скончалась в их маленьком домике в городе Ташкенте и была погребена на Ташкентском православном кладбище. Муж, который был в бегах, на похоронах не присутствовал.

Однако несколько недель спустя скрывавшийся Владимир Петрович Наливкин был найден.
Обнаружили его на Ташкентском православном кладбище.

Он застрелился на могиле жены, оставив в фуражке записку с просьбой никого не винить в его смерти.
В горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас…

Disclaimer: К неизбежно возникающему вопросу «А какое это имеет отношение к IT?». Никакого, согласен. Но довольно популярный хаб «Биографии гиков» на Хабре существует, и расшифровывается он так: «Истории жизни замечательных людей».

Я вот грешным делом и подумал — а почему нет? Вдруг айтишники и история вовсе не «две вещи несовместные»?

Источник.