Али тихий Разное

Ризо Ахмад

Али было его имя, а тихим его на службе в армии прозвали за скромность, застенчивость и безотказную тихую доброту… 
Али уже заканчивал службу, когда пришло письмо матери. Мать сообщала, кроме всего, типа ждем вот – никак не дождаться, что нашла ему работу: новый их сосед, человек богатый, из Ташкента, построил на отшибе их поселка и в двух улицах от их дома дачу хорошую, двухэтажную. Он — то ли ученый, то ли писатель, каждый день ездит в город на полдня, и больше не выходит.

А уборщица, нанятая им из местных, говорит, что пишет, а попутно расхаживает по комнате и читает вслух, а что – непонятно, читает-то по-русски, потом на компьютере работает, наверное, переносит всё, что записал на бумаге. Так она и говорит, что спрашивал, кто здесь из шоферов есть, шофер ему нужен, отвозить – привозить на его же, хозяйской машине, сам, мол, уже не может, глаза совсем стали плохие и невнимательный на дороге стал. А деньги, говорит, будет платить солидные и в срок. Но надо поспешить, просила мать.

Али сунул письмо в карман гимнастерки. Он был шофером бензовозки, а работа была непыльная: заправлялся он три раза в день на ангренской бензобазе и отвозил бензин после каждой заправки в одну из трех точек ангренского пограничного гарнизона. Километража в общей сложности выходило чуть больше 200 туда и 200 обратно, но целый световой день уходил на это полностью: сами понимаете, бензовозка – не мерс, а еще и по горной местности.

— Ладно, подумаем, — послал он мысленный привет- ответ маме, а сам поспешил на ужин, он обещал капитану Ахсарову, командиру его хозроты посмотреть инжекторы на его матисе.

За починкой инжекторов, а всего-то надо было продуть их насосом, засорились от плохого бензина, Али и спросил о своем увольнении.

— Али, дорогой, — как всегда горячо, по – кавказски взялся за ответ осетин Ахсаров, — ты всё-таки решил домой насовсем? Я же тебе контракт предлагаю, дубина ты и не лечишься. Зарплата хорошая, прапорщицкая, такую на гражданке хрен с огнем найдешь. Характером ты мне дорог, э, дорогой, и руки у тебя золотые. Ты мне тут нужен ой как! А?

— Мама зовет. Письмо получил. Работу мне нашла. Не поеду – будет плакать.

— Я тебе чё, — начинал закипать кавказец, как мотор алиевской бензовозки в жару да в гору. – Нет, ты посмотри на меня! Я чё, зверь какой? Я всё понимаю, у меня что ли мамы нет?! То есть была. Поэтому, — уже более спокойно и рассудительно, — ты поезжай, посмотри, погуляй. С мамой по утрам чай пей, а сам раскинь мозгами, голова же есть. Оцени, где лучше. И вот тебе месяц. В течение месяца буду ждать. Механиком – мотористом будешь у меня.

— Хорошо, но если мама решит, это… — женить меня решит. Как же я?

— Как, как! Армия это тебе не гражданка. Здесь всё решается ясно. Надумаешь жениться – привезешь, тебе пока комнату дадим, а потом и квартиру в военном городке из освободившихся. Вон, сразу пять офицеров отбывают в другие гарнизоны, так что и квартира не вопрос. А мамаше твоей нечего шум поднимать. Был бы ты один у нее, тогда понятно. А будем вместе служить, так я тебя раз в месяц на день – два к ней за милую душу в увольнительную. Тут – то сто км всего до тебя, если через Красногорск, правильно?

— Правильно

— Так что, братан, ты меня много не расстраивай. Ты мне нужный человек, а значит нашей доблестной армии тоже. Где я кого еще буду искать? Ты давай завтра в рейс не выезжай, скажи Юнусову, пусть подменит. Посмотри два камаза этих, как их, не нравятся они мне: шум не такой от моторов, а им, чайникам, всё нипочем, гоняют вовсю, убьют ведь двигатели. А я завтра тебе документы на дембель. Послезавтра и уедешь. А потом жду. А?

— Ладно, посмотрим.

— Как надо отвечать, товарищ ефрейтор?

— Так точно, товарищ капитан!

— То-то, салабон, понимаешь…

Сосед, что взял Али на работу шофером, имел Спарк. Машина была внимательно осмотрена, проверена, каждый винтик подтянут, всё было вымыто и блестело в первый же день его работы на, как оказалось, известного писателя, оставшегося одним: жена недавно умерла, а дети и внуки были далеко. После бензовозки эта машина была для Али игрушкой и легка в своем послушании. Так и проработал неделю: утром в Ташкент в союз писателей на площади Бунедкор подождать три – четыре часа, потом на часок к квартире писателя и там часок подождать, а потом домой, оставить хозяина и машину и домой пешком – вот и вся недолгая работа.

А через неделю такой работы его с хозяином на выезде из Янгибазара в Ташкент, где машины пластаются и как жуки кусаются, остановил гаишник. Гаишник был чем-то страшно раздражен. Не стесняясь никого, он громко матерился на свое сволочное начальство, и только буркнул Али, что забирает его права, потому как тот это самое начальство то ли не пропустил, то ли обидно перегнал. На вопрос Али, где же он нарушил, гаишник завыл типа, за что же ему, бедному стрелочнику на этой дряной дороге, такое божье наказание, за всех отдувайся,  приказано отобрать, вот он и делает. А тебе, мол, даже  протокола не выпишу, иди сейчас же к такому–то в районное отделение, кланяйся и проси прощения, почувствует оргазм и вернет твой документ. С любым другим шофером возник бы конфликт: шоферня знает, где возникать, а где тихо и полюбовно  решать вопрос. Но ведь Али был другой, он был Али тихий, и тихо и скромно выслушал гаишника и только несколько раз посмотрел на хозяина, пытаясь сквозь стекло поймать его взгляд.

Тут бы как раз его хозяину оторвать быстро свой зад и выйти из машины, широко улыбнуться и спросить глазами: вы меня знаете, вспомнили? Если нет, не узнает, подсказать и подать руку жестом барина, то есть сверху вниз, побеседовать о житье-бытье и мировых угрозах, да немножко постращать, назвав несколько имен прямых и непрямых того начальников.

И потом, гаишникам ведь что, им же скучно без дум о вечернем пиве или обеденном плове, они тоже люди и раздражаются, когда человек стоит тихо, не предпринимая попыток обещаниями охладить этот пыл тем самым холодненьким, чтобы как-то сгладить вину. Ведь раз тебя остановили, ты уж пораскинь. А если в машине сидит хозяин, то гаишники и это любят, когда с ними разговаривают большие начальники, а хозяин алиев был похож на такого лицом, манерами и одеждой. По крайней мере хозяину можно сесть в машину гаишника, а они завсегда у них есть, где ж организовывать пункты сбора средств на пропитание обездоленных в Никарагуа, и там уже вынуть из бумажника, что положено. Этим ты разделишь тревоги и своего водителя, хоть и вычтешь из его зарплаты в двухкратном размере – откуда он знает, и тревоги бравого наводителя дорожного порядка.

Ведь кто самый преданный и близкий любому начальнику человек? Кто знает все его тайны и исполняет все его прихоти? Его личный шофер, конечно. Поэтому помогать шоферу своему – святое правило, неписаный закон.

Хозяин и вышел из машины, но не затем, о чем подумали Али, гаишник и все, кого уже остановили и ждущие своей участи. Он просто обогнул машину, сел за руль и уехал…

Вечером писатель, вернувшись из Ташкента, позвонил своему шоферу, но Али не включил свою трубку, увидев на ее экране, чей это номер. Он в этот момент, совершенно спокойный тем, что уговорил мать, обещав часто, ну раз в месяц приезжать, а через год жениться, на ком она захочет, а лучше на соседской девушке Зулайхо, ехал на рейсовом автобусе в Ангрен, в свою воинскую часть. Он знал, что капитан Ахсаров обрадуется, а завтра они поедут за его правами, отбирать которые у ментов и их начальников капитан был великий и непревзойденный мастер.