Мой Ташкент начинался с нашего подъезда История

Пишет Inessa Pershman

У каждого из нас свой Ташкент. Мой Ташкент начинался с нашего подъезда. Жили мы на Высоковольтном массиве, в 61 доме, квартира 18, второй этаж. Перед домом была небольшая дорожка, прямо под окнами первого этажа и проходя по ней можно было услышать разговоры соседей о самых разных вещах. Это было интересно, но иногда чревато, так как можно было попасть под выплеснутую воду или стряхнутый сигаретный пепел. Поэтому я предпочитала вторую более широкую дорогу, когда-то по ней даже можно было проехать на машине, но потом посреди дороги были установлены цементные блоки и она стала непроездной. Между этими двумя дорожками царили зеленые королевства первых этажей. Цветы, деревья, кусты нежно и заботливо облагороженные их усилиями были забраны в ограды а также охранялись зорким их глазом и предупредительными выкриками. Нас, детвору, это не всегда останавливало и часто случались стычки с донесениями родителям и последующим внушением. А потом все повторялось.

План южной части Высоковольтного массива с сайта 187 школы, там много фотографий.

После второй дорожки и до горки пространство принадлежало второму этажу. У нас там тоже был кусочек где мы растили два вишневых дерева, черешню, персик и несколько кустов роз. От дороги они были ограждены зеленой изгородью. Персик впоследствии пришлось срубить, он заболел и засыпал весь огород зелеными букашками. А вишни и черешня остались. Осенью мы даже собирали небольшой урожай на вареники или компот. А из-за черешни у моего папы были небольшие конфликты с соседкой с третьего этажа. У нее от балкона были протянуты веревки для сушки белья к 62-му дому а черешня была высокой и белье за нее цеплялось. Соседка требовала срезать верхушку дерева, папа отказывался и не срезал. В итоге белье цеплялось, а черешню ели соседские пацаны, потому что мы так высоко забраться не могли.
За нашими огородами было возвышение, уж не знаю почему, мы называли это горкой. Ее делили третий и четвертый этажи, по желанию. Наша соседка с четвертого этажа там выращивала различные овощи.
Перед четвертым и первым подъездами ничего этого не было, там были зацементированы «бельевые» площадки для сушки. Мало кто из соседей ими пользовался, мы там играли в «море волнуется раз» и рисовали мелом.
С правой стороны от дома были гаражи, другие дома и огромная площадка куда все соседи сносили мусор. Слева была школа 190. В то время она еще не была обнесена забором и дорога от дома до двери занимала три минуты. Ну, может, четыре. Через двор школы ходили все кому не лень, и в итоге был сооружен забор с воротами, цепью и замком. Теперь уже дорога занимала минут десять, так как приходилось обходить вокруг. Правда, до поры до времени я еще могла протиснуться между прутьев забора, но сейчас в это уже трудно поверить.
За школой уже на моей памяти были построены теннисные корты, мама пыталась меня записать на занятия, но я была объявлена бесперспективной и на моем будущем чемпионстве был поставлен большой крест.
Зато дальше, недалеко от поликлиники у института культуры стояла музыкальная школа. Я была приведена туда, прослушана, объявлена способной и сослана в пианинную каторгу на четыре года.
Если пройти направо за гаражи и дома то можно было выйти к гастроному Чимган. По дороге слева оставался детсад, а справа огромная пустая площадь которая когда-то была кольцом, кажется, автобуса. В Чимган меня посылали купить по мелочи: сто грамм сливочного масла, триста грамм российского сыра и килограмм сосисок. А за углом Чимгана была избушка в которой продавался хлеб. Если повезет, то придешь к моменту разгрузки и стоишь ждешь свежего, судорожно заглатывая запахи и слюну.
Если пойти от дома влево и вперед, то придешь в парк Котика, который вначале вовсе был не «парком», а дикой рощей, за ней стояли сотые дома со «сто первым» гастрономом. Там я практически не бывала, ходить через заросшую пустоту в одиночку не разрешалось.
Влево и назад была дорога к базарчику. Она шла мимо второго детсада, оставляя правее школу 187, мимо семидесятых домов (в одном из них была детская библиотека), пересекала аллею Зои Космодемьянской, где иногда можно было увидеть пасущихся коров, еще дома и, наконец, базарчик. Там покупались сочные помидоры, упругие огурцы, картошка, лук, клубника, персики, абрикосы, яблоки, вишня ведрами, баклажаны на икру, арбузы, дыни. Там было все. Над базарчиком стоял постоянный гул, продавцы зазывали, покупатели торговались. Я торговаться не умела, поэтому просто выбрав понравившегося продавца покупала у него, выбирая товар как могла.
За базарчиком была смешанная нумерация, там в четырнадцатом доме одно время жила моя бабуля, папина мама.
Если пойти от базарчика влево то можно было выйти к Дому Быта, там был еще один гастроном, ателье и мастерская по ремонту обуви. Между Домом Быта и Чимганом у торца аллеи Зои Космодемьянской стоял Универмаг, в котором за все время я сделала одну покупку, да и то не столько в нем сколько в его дверях, внутрь толпу, покупающую выброшенный дефицит, не впустили.
Все эти три магазина стояли вдоль проспекта Максима Горького, основной транспортной жилы в нашей округе. По нему ходили трамваи, автобусы, троллейбусы и, конечно, такси. На такси мы ездили семейно и только если опаздывали. Весь остальной транспорт связывал меня с любой другой точкой города. После Дома Быта я помню остановку «Академгородок» — там была больница с синими окнами куда меня возили на прием к лору. Остановка «Художников» — там было фотоателье, там первое время после замужества жила моя подруга Света. Потом остановка «Светлана», там был кинотеатр Дружба, гастроном, памятник Горькому, потом открыли метро. Там же было кольцо по которому можно было ехать прямо, на Ташсельмаш и территорию «Б» завода, налево на Луначарское шоссе или направо на Пушкинскую, Новомосковскую, Дархан, Детский мир, Навои, Панорамный, цирк, вузгородок. Направо была дорога в «большой» Ташкент. А начиналась она у моего подъезда.