Дети Бату. Судьбы ташкентцев История Ташкентцы

Прислал Владимир Фетисов.

Скажите, давно ли вы видели фильм или сериал о настоящей человеческой драме? Такой, чтобы щемило сердце. Да ещё если это всё основано на реальных событиях.

Я так даже и не припомню. Во всяком случае, в отечественном кино.

А ведь если присмотреться к живущим рядом с вами людям, да копнуть хотя бы верхний слой времени, откроются такие житейские драмы, что хочется воскликнуть, — где вы, наши спиллберги и риддли скотты, вот же, вот — берите, снимайте.

С такой необыкновенной историей мне и посчастливилось недавно соприкоснуться.

Когда-то, а точнее в ноябре 2012 года, в “Письмах о Ташкенте” был опубликован мой очерк, — “Улицы моего детства”.

Встречен он был довольно благосклонно, о чём свидетельствовали комментарии читателей.

Но, как это всегда бывает, с течением времени комментарии иссякли и интерес к очерку увял.

Вдруг, совершенно неожиданно, спустя два года появляются сразу два комментария.

Один, правда, чисто технический. Никита Агеев поинтересовался, не сохранились ли у меня старые фотографии 2-х этажного дома на моей улице, кроме той, что была в том очерке.

К, сожалению, помочь я ему не смог, поскольку та фотография была единственной.

А вот второй комментарий заставил задуматься. Некто Усман, интересовался, — был ли шрам на лбу у Мунавар Ходжаевны.

В моём детстве были две Мунавары. Первая — старшая сестра моего друга детства, одноклассника и однодворника – Адыла Юсупова, но она Каримовна. Да и в очерке я о ней не упоминал.

Вторая, Муновар — Ахмеджановна, а не Ходжаевна – Енилеева, учительница узбекского языка по учебнику которой мы учились.

Проведя некоторые раскопки в своей памяти, припомнил, действительно был у неё небольшой шрам на лбу, о котором она нам ничего не рассказывала, хотя любила поделиться интересными эпизодами своей жизни.

Решив, что именно эту Муновар имел в виду Усман, я страшно заинтересовался историей появления этого ранения, вступил в переписку с автором комментария, стал искать в сети, и вот что в результате узнал.

Место действия – Ташкент. Время действия – 30-е годы прошлого века. Время, выраженное ахматовскими строками:

Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами “черных марусь”.

В 1938 году в Москве проходил процесс по делу так называемого “правотроцкистского блока”, в котором в качестве обвиняемых были и представители партийной верхушки нашей республики, — Акмаль Икрамов, Файзулла Ходжаев и Дмитрий Манжара.

Дмитрий Иванович Манжара, жил на улице Топографической, маленькой улочке, между Жуковской и Гоголя, где жил мой отец и где, впоследствии, буду проживать и я.

За Дмитрием Ивановичем, пришли летом 1937 года и, вопреки чекистской традиции, пришли утром. Сцену ареста первого заместителя Председателя Верховного совета Узбекской ССР, описал в очерке Ефрема Рябова “Улица родная”, напечатанного в 1990 году “Учительской газетой”, — Сергей Владимирович Спиридонов.

Подъехал чёрный ЗИС-5, та самая “чёрная маруся”, начался шмон, из окон полетели пух и перья из разодранных подушек и перин. Через некоторое время вывели самого Манжару.

Многочисленные соседи, привлечённые этим зловещим зрелищем и столпившиеся на улице у ворот дома, где проживал Дмитрий Иванович, сначала не узнали его.

И так невысокий, он как будто стал ещё меньше. Украинская рубашка, вышиванка, которую он всегда носил, была разорвана и испачкана кровью, пышные украинские усы поникли на враз почерневшем лице. За ним шла и громко голосила жена Елена.

Больше его никто не видел.

Позже распространился слух, что Манжара английский шпион, при обыске якобы нашли в его доме валюту, мануфактуру и прочие аксессуары свидетельствующие о подрывной деятельности. Правда в это мало кто верил, а вскоре забрали жену и сына Николая.

Впоследствии сын Дмитрия Ивановича полными пригоршнями, как пел Высоцкий, зачерпнул обиды и хлебнул горя, что не бывает горше. Тюрьма, затем штрафбат на фронтах Великой Отечественной, где он доблестно сражался и вернулся в родной Ташкент украшенный иконостасом орденов.

Многие ташкентцы жившие в 30-40-е годы помнят замечательного вратаря Николая Манжару, защищавшего ворота “Пищевика”.

А я запомнил дядю Колю весёлым затейником, который блистательно изображал Чарли Чаплина, под аккомпанемент аккордеона моего отца.

Николай Манжара учился в школе №60 имени Шумилова, в той же школе учились и другие дети так называемых “врагов народа”, в частности сын Акмаля Икрамова — Камил.

Среди одноклассников Камила был Эркли Ходиев — Эрик, как его называли друзья.

Осенью 1937 года в класс Эрика, вошла учительница узбекского языка Мунавар Ахмеджановна и сказала: «Дети, в нашем правительстве враги народа.— И начала перечислять:— А. Икрамов, Ф. Ходжаев, Д. Манжара… Вот и у нас есть Эрик, он хороший мальчик, но его папа тоже хотел, чтобы вернулись буржуи, капиталисты, баи и басмачи».

Эркли Махмудович впоследствии вспоминал, что он сидел на третьей парте в среднем ряду, и при этих словах волна ярости накрыла его. Не помня себя, не думая о последствиях, вырвал из парты откидную крышку, кинулся к Мунавар Ахмеджановне и со всей силы ударил ее этой доской. Учительница упала, Эркли убежал, потом где-то прятался, а ночью, раздобыв керосин, хотел поджечь школу. Облил кирпичные ступени керосином, поджег, но… сгорел только керосин.

Свидетелями поджога стали один из его одноклассников Николай Ерин и часовой, охранявший штаб Среднеазиатского военного округа, находившегося напротив школы.

Часовой крикнул Николаю: «Эй, мальчик, что там горит? Сбегай быстренько, потуши». Но огонь угас сам.

Камил Икрамов в своей книге “Дело моего отца” – а именно оттуда я узнал эту историю – пишет:

“Встретил Эркли Мунавар Ахмеджановну через много лет, будучи студентом ТашМИ. Встретил на одной из центральных улиц Ташкента и узнал по тому самому шраму, виновником появления которого он был.

Добрый человек Эркли, детский хирург… А мне горько, что со мной такого взрыва не было.

Бедная Мунавар Ахмеджановна! Конечно, ты пострадала зря. Но так будет всегда, если главные виновники остаются безнаказанными”.

Мунавар Ахмеджановна Енилеева в 60-е годы прошлого века учила узбекскому языку и наш класс. К этому времени она была заслуженной учительницей Узбекской ССР.

Енилеева М. А. 1964 год.

Значит, этот мальчик Эркли стал хирургом, подумал я и бросился искать в сети информацию о нём.

К сожалению, сведений было очень мало, буквально крупицы.

Единственное упоминание я нашёл на сайте Ташкентского педиатрического института, в разделе о кафедре госпитальной детской хирургии. Вот что там было написано.

“Кафедра госпитальной детской хирургии Ташкентского педиатрического медицинского института была основана в 1979 году. Её первым заведующим стал профессор Эркли Махмудович Ходиев, воспитанник и ученик многогранного хирурга с мировым именем, академика А.А. Вишневского. Профессор Ходиев Э.М. возглавлял кафедру до 1991 года. Он был организатором многопрофильной детской хирургической клиники и внёс большой вклад в развитие детской торакальной хирургии в нашей республике”.

Какова же была судьба у этого мальчика? Каким был путь от изгоя с клеймом сын “врага народа” до хирурга, профессора, доктора наук?

Меня уже было не оттащить от этой истории.

От знакомого журналиста Ефрема Рябова узнал, что у Эркли была сестра Наима Махмудовна, долгие годы возглавлявшая Узсовпроф. Ну надо же, подумал я, ещё одна необычная судьба. К сожалению, ни её адреса, ни телефона Ефрем не знал.

Тогда я стал расспрашивать всех подряд — сослуживцев, друзей, знакомых, надеясь, вдруг кто-то что-нибудь об этом знает. И, о чудо, мой старинный друг Александр Борисович Суслов, с которым я дружу более 30 лет, услышав эту историю, неожиданно сказал, — “Я знаю Наиму Махмудовну, она моя бывшая соседка и до сих пор живёт в Доме специалистов на набережной Анхора”.

Ну, тут я на него насел. И в ближайшую субботу, предварительно получив согласие на визит, мы с ним отправились в гости к Наиме Махмудовне.

Нас встретила женщина, весьма преклонного возраста, но отнюдь не потерявшая стати и ясности взора.

Благосклонно выслушав причину, по которой мы решили её побеспокоить, она пригласила нас в квартиру и за чаем рассказала о драматичной судьбе своей семьи.

С Наиной Махмудовной Махмудовой.

В 60-е — 80-е годы прошлого столетия различные зарубежные делегации, встречаясь с Наимой Махмудовной Махмудовой, доктором медицинских наук, профессором, автором монографии “История развития терапии в Узбекистане”, заместителем министра здравоохранения Республики, а впоследствии многолетним председателем Узсовпрофа, депутатом Верховного Совета СССР, вряд ли догадывались, какое трагическое детство выпало на долю этой женщины.

Родителями Наимы и Эркли были поэт Махмуд Ходиев, писавший под псевдонимом Бату, и писательница Валентина Петровна Васильева.

Познакомились молодые люди в Москве, на историческом факультете МГУ, студентами которого они были. Двадцатые годы прошлого века, время надежд, когда советская власть ещё не начала мертветь в своей страшной окостенелости. До времени, когда государство, подобно Хроносу, стало пожирать своих детей, было ещё далеко.

Познакомились молодые люди, строители нового мира, в Москве, где оба учились на историческом факультете Московского Университета.

Юные, творчески одарённые, Бату и Валентина жадно впитывали всё новое. Посещали лекции Луначарского, знаменитые “Никитинские субботы”, участвовали в литературных вечерах, где проходили бурные диспуты и известные поэты читали свои стихи. Любовь к литературе и искусству сблизила их. Они вместе занимались, беседовали, спорили о прочитанном, обменивались впечатлениями. Эта дружба переросла впоследствии в большое чувство, они поженились. Третьего января 1926 г, на Гоголевском бульваре, в Москве у них родился сын. Эркли – так назвал его отец. Эркли – значит свободный.

После окончания университета, в 1927 г, молодая семья вернулась в Узбекистан, в Самарканд, в то время столицу республики. Махмуд занял пост заместителя наркома просвещения, а Валентина стала работать в школе.

В 1928 г. у них родилась дочь Наима.

Эркли вспоминает:

— «Папа, не успев приехать из Самарканда, узнав о рождении дочери, буквально взлетает в дом, сбрасывает пиджак и галстук, выскакивает на улицу, подхватывает меня, и на фаэтоне мы мчимся в родильный дом, на Алмазар……

Мама лежит на койке у окна, в белом, со светлыми распущенными, пышными волосами, улыбается, а глаза голубые, голубые. Папа воскликнул – это будет Наима. Наима, а мне показалось, что она чёрная, с большой головой. Папа расхохотался и сказал: …большая голова, в ней много ума, она будет большим человеком».

Эркли и Наима с матерью Валентиной Васильевой. 1936 год.

Махмуда Ходиева, Бату, выдающегося узбекского поэта, стоящего в одном ряду с классиками узбекской литературы, такими как Хамза Хакимзаде Ниязи, Абдулла Кадыри, Садриддин Айни, арестовали в 1930 году. В лермонтовском возрасте 26-летний поэт был отлучён от семьи и литературного творчества.

Пришли за Бату ночью. Обыск продолжался до утра, и Валентина попросила чекистов не шуметь, чтобы не разбудить детей. Уже светало, когда Бату увели. Домой он больше не вернулся.

До 1936 года ещё приходили письма. Потом и вестей не стало.

За днями дни в неведомый нам край,
Как сказочно крылатый конь летят.
Вот кончится зима, наступит Май,
Лучи весны и след зимы сметят,
И лишь останутся воспоминанья,
Как призрачно неясные преданья

Это из письма Бату к жене, написанное в 1932 году.

Мир детей жесток, и после того случая с учительницей узбекского языка Эркли и Наима рано узнали, что такое несправедливость. Детей Бату травили и подвергали издевательствам соученики. Не отставали от детей и родители, требовавшие, чтобы детей “врага народа” исключили из школы, где учатся отпрыски ответственных работников. Валентина Петровна была вынуждена перевести сына и дочь в другие школы. Эркли перешёл в 50-ю, а Наима — во 2-ю, имени Крылова.

Проживали они в это время на улице Первомайской, в коммунальном дворе напротив дома, где во время эвакуации будет жить “советский граф”, писатель Алексей Толстой.

Время было трудное, прожить на мизерную зарплату Валентины Петровны работавшей в САГУ библиотекарем было практически невозможно, но огромную помощь оказывали близкие, — родители, братья и сестра Бату.

К тому времени Эрику пришлось уйти и из 50-й школы. Причина всё та же, сын “врага народа” – изгой.

Он переходит в ФЗУ (фабрично-заводское училище), и начинает осваивать слесарное дело. Учёба и работа были хорошо организованы. Утро начиналось в 8 часов утра с переклички, затем работа в мастерских Таштрама, потом учёба в классе, – с 30-ти минутным перерывом на обед. И снова практика в цехе до 17.00.

Через полгода Эрик получает удостоверение слесаря по автомобилям.

Июньской ночью 1941 года пришли и за женой Бату. После длившегося несколько часов обыска Валентину Петровну увели.

Родственников на заседание суда не пустили. Дети увидели мать только мельком, под конвоем входящую в зал. После приговора, когда мать уводили, она успела крикнуть: “Дети, держитесь, мне дали 10 лет, но это недоразумение, я скоро к вам вернусь”.

Вот как вспоминает тот чёрный день сама Валентина Петровна.

“Областной суд на Первомайской был короток, но зато я была счастлива. Тут я смогла видеть свою дочь, которая глянула на меня огромными глазами; видела сына, показывающего жестами, не хочу ли я есть; сгорбившуюся мать, закрытую в белый платок Ойи (мать Бату, прим.В.Ф); братьев Бату. Никто из них не плакал. Я хорошо понимала, сколько напряжения стоило им сдерживать слёзы. Я тоже не плакала”.

Это из книги Наимы Махмудовой “Пережитое”, написанной по дневникам матери.

Впереди были десять долгих лет разлуки.

Валентину Петровну ждал Асиновский трудовой лагерь, затем Колымская ссылка. И только редкие письма из Ташкента согревали душу и не давали исчезнуть надежде.

Эркли, оставшись без присмотра, связывается с плохой компанией – блатными с Переушки. Несколько раз участвует в кражах, стоя на “атасе”. Поняв, через некоторое время, что это путь в пропасть, он пытается разойтись со своими криминальными “друзьями”, но сделать это было очень трудно.

Однажды рано утром в квартиру на Первомайской, где он жил, постучали.

Это были его блатные приятели.

— Прими вещи

— Украли?

Они засмеялись и начали уверять, что это вещи одного из них, переезжающего на новое место жительства.

«Я открыл дверь, — вспоминал впоследствии Эркли Махмудович, — вещи запихали в чулан и дали 200 рублей за хранение»

Вскоре выяснилось, это — были украденные вещи из костюмерной театра оперетты. Начались поиски, аресты. К Эрику явились 10 января 1942 г., с обыском, нашли украденное и увели. Следователь заставил его признаться в ограблении и юношу приговорили к 4-м годам заключения.

Наказание он отбывал в Урта-ауле, неподалеку от Ташкента. И вот там случилось чудо. Тюремный фельдшер Закиров был другом Бату и забрал мальчика в больницу санитаром. Он многому научился, работая в неволе, и на всю жизнь полюбил врачевание, уже не мысля для себя другой профессии.

В 1946 году Эркли возвращается из заключения. Родной дядя, брат отца, берёт его к себе на работу в больницу. В тот же  год, Эркли сдаёт экстерном экзамены за 10 классов и поступает в ТашМИ, где учится его сестрёнка Наима. Там же в институте он встречает свою любовь на всю жизнь, свою сокурсницу Азу, Азу Семёновну Зарзар.

Молодые люди потянулись друг к другу почувствовав общность судьбы.

Аза Зарзар оказалась в Узбекистане благодаря пакту Молотова-Риббентропа.

До 1940 года она вполне благополучно проживала в семье успешного адвоката, владельца адвокатской конторы в Бессарабском городе Килия, на берегу Чёрного моря.

8 июня 1940 года семья Зарзар, как и остальные жители Бессарабии, оказалась в другом государстве – СССР. Отец Азы был репрессирован, а члены его семьи, в том числе 14-летняя Аза, после долгих скитаний и мытарств оказались в городе Сырдарья Узбекской ССР.

После окончания школы девушка поступает в Ташкентский медицинский институт, где и встречает свою судьбу.

В качестве свата выступила Наима, учившаяся на одном курсе с Азой. Молодые влюблённые женятся и поселяются у тестя с тёщей, в сторожке 2-го правительственного стационара, где отец Азы, вернувшийся к семье после вынужденной разлуки, работал сторожем.

Да, читатель, отбыв ссылку в Казахстане Семён Зарзар смог устроиться только сторожем.

В 1951 году возвращается из ссылки Валентина Петровна Васильева.

Незадолго до возвращения она получила письмо от сына.

“Милая мамочка!

Сегодня самый счастливый день в моей жизни, я перешёл на 6-й курс. Сдал экзамены за пятый курс на “отлично”. Мамочка, ты плохо представляешь, в каких условиях я учусь, ведь я не только учусь, но и работаю. Поэтому меня не волнуют оценки. меня интересует услышанное на лекции, как его можно применить к моей работе. Вот это для меня больше всего важно. Читать, заучивать, штудировать перед экзаменами, как это делают многие, я не мог, у меня не было на это времени, но видно мои практические знания и работа в клинике, являются лучшими помощниками на экзаменах. Перед экзаменом я прочитывал основное пособие и шёл сдавать, желая получить только заслуженную отметку. Я люблю выбранную профессию, очень люблю, учусь же я на врача-педиатра. Детей я люблю, как главную радость в человеческой жизни.

Очень ненавижу смерть, и борюсь с нею. Главным в медицине считаю хирургию. Она, только она одна, борется со смертью активно. Поэтому я хочу стать детским хирургом. Работаю я в хирургическом отделении. Сначала был санитаром. Медбратом и наркотизатором, место приложения моих медицинских знаний – 2-я хирургическая клиника ТашМИ. Здесь профессора Тагиров и Астров сделали из меня наркотизатора. Казалось бы, что это за работа! Какой низкий пост! Но, мамочка, никто не понимал, что для меня четыре года на этой должности очень важны, потому что от меня студента Эркли, зависел исход операций, я чувствовал себя маленьким, но важным звеном в большом коллективе оперирующих. Я ходил с гордостью по палатам, чувствуя, что в них лежат люди, жизнь которых, была в моих руках.

Через год получу диплом, путевку в жизнь и должен буду уйти с должности наркотизатора, и из клиники. Грустно будет прощаться со студенчеством, сотрудниками клиники и начать самостоятельную врачебную деятельность.

Я, мамочка, подумал о том, что скоро стану здесь чужим и всё, что так было мне близко и дорого, станет далёким тёплым воспоминанием моего хирургического детства, и слёзы комком подступили к горлу. Я решил, что последний год учёбы должен провести с особым энтузиазмом в труде, ничего не упуская. Я ведь будущий врач, к тому же — хирург.

Я буду спасать детей, и делать это буду не один. Мамочка, у меня есть подруга, и она тоже станет врачом. Если ты разрешишь, и как говорит Ойи, благословишь наш брак, она станет моей женой. Мой отец был узбеком, ты — русская, а моя жена – молдаванка. Кто по национальности будет наш сын? А первый ребёнок у нас будет обязательно сыном. Приезжай мама скорей! Приезжай”.

На вокзале Валентину Петровну встречали всем семейством — дети, мать, свекровь, братья и сестра Бату. Но долго ещё ей не разрешали проживание в Ташкенте.

В 1953 году у Эркли и Азы рождается первенец – сын Валентин.

После окончания института молодой врач Эркли Ходиев получает назначение на должность хирурга в Кибрайскую больницу. Молодой семье выделили одну комнату в доме напротив больницы и начались врачебные будни.

Однако молодой, амбициозный врач мечтал о большем и однажды открыв газету, увидел объявление — «…институт Хирургии имени А.В. Вишневского объявляет конкурс в аспирантуру, ординатуру…» и Эркли загорелся.

Собрав необходимые документы, он отправил их в Институт Хирургии АМН СССР. Однако пришёл отказ – не хватало 3-х летнего стажа.

Но Эркли не сдаётся, он уезжает в Москву и отправляется на приём к академику Вишневскому. В течении месяца он, как на работу, ходит в приёмную знаменитого хирурга и просиживаает там целый день. Однако лично побеседовать с академиком никак не получалось. Но удача любит упорных.

Вспоминает Эркли Махмудович.

“Каждый раз, утром Александр Александрович выходя из машины, говорил:

— Ты опять здесь, ядрена мать, опять я про тебя забыл, завтра, завтра, иди в приемную, жди.

И так каждый день, как в фильме «Приходите завтра».

Но пришёл, наконец, день, когда, поздоровавшись с Вишневским на лестнице я услышал:

— Беги вперед и жди меня у двери, зайдешь тут же за мной, предупреди Варвару, чтобы никого не пускала, ты мне надоел, сидишь в ж..е как геморрой.

С нами зашел начальник отдела кадров, Карапетян. Я стал рассказывать.

— Я врач, закончил Ташкентский Медицинский Институт в 1952 г., прочел книгу «Во имя жизни», о Вашем отце и о Вас хочу работать и учиться у вас.

Он опешил, остановился, в руках халат, одет один рукав, посмотрел серьезно на меня, на заведующего отделом кадров.

— Дурак, у меня весь мир хочет работать.

Затем он громко расхохотался. Варвара услышала шум, приоткрыла дверь. Александр Александрович поманил  ее и неожиданно визжащим голосом крикнул:

— Варвара, этот мальчик врач хочет работать у меня, как ты думаешь?

Она серьезно ответила:

— Раз хочет и уже месяц вместо отпуска обивает наши пороги, думаю, из него будет толк.

Александр Александрович тут же перестал смеяться, стал серьезным и обратился к начальнику отдела кадров – видел ли он мои документы? Тот ответил что видел, они в АМН СССР, отделе аспирантуры. Вишневский потребовал документы и начал расспрашивать о моих родителях. Я честно сказал, что отца, по-видимому, расстреляли в 1938 году, как врага народа, а мама отсидела 10 лет на Колыме. Александр Александрович покраснел, нахмурился, в кабинете кроме нас двоих никого не было, ткнул меня сильно в плечо и громко сказал.

— Слушай салага, ты, похоже, честный парень, раз решился такую вещь сказать генералу?

Мне стало плохо, меня прошиб холодный пот. Очнулся я когда Александр Александрович сел в свое кресло и заорал:

— Варвара, где Карапетян, позови срочно! — а сам сел в свое кресло и подал мне ручку, листок бумаги.

— Пиши — и продиктовал заявление на имя директора института с просьбой о приеме в ординатуру.

— Да раздобудь в вашем министерстве бумагу с рекомендацией.

Он взял написанное заявление, поднял на лоб очки, прочел и говорит:

— Говоришь хорошо, пишешь неплохо, но запятые ставить не умеешь.

Сделал паузу и продолжил:

— Я сам ни хрена не умею ставить знаки препинания, почерк у меня тоже не ахти, так что беру тебя к себе без конкурса и волокиты, будешь первый узбек в Институте Хирургии имени А. В. Вишневского.

Вскоре к мужу в Москву приехала Аза Семёновна и также поступила в аспирантуру к Вишневскому.Думаю, это были самые счастливые годы в жизни молодых врачей – годы становления в науке, рождения детей.

Они блестяще защитили сначала кандидатские, а затем и докторские диссертации и оба были удостоены медали им. А.В.Вишневского.

В 1958 году Валентина Петровна Васильева была полностью реабилитирована. Она получила компенсацию и трёхкомнатную квартиру на Чиланзаре. Устроилась воспитательницей в детский сад, где и проработала до конца своих дней.

Эркли со своей семьей стал жить с матерью.

К этому времени у него уже было двое сыновей. В 1956 родился Алексей – Алеш, как сразу стали его называть.

В том же 58-м году был реабилитирован и отец Эркли и Наимы, замечательный поэт Бату, а его произведения возвратились к читателям.

Наима Махмудовна после ухода с поста председателя Узсовпрофа предприняла попытку найти если не могилу, то хотя бы свидетельства жизни своего отца в заключении. Она съездила на Соловки, запросила архивы КГБ и узнала страшную правду, о которой они с братом прежде могли только догадываться. Махмуд Ходиев был расстрелян в 1938 году по приговору трибунала, разделив судьбу Акмаля Акрамова, Файзуллы Ходжаева и Дмитрия Манжары.

В мае 2004 года в Ташкенте отмечалось 100-летие Бату. На торжественном заседании выступил простой учитель, также прошедший через ужас сталинских лагерей.

Он рассказал удивительную историю. В тюремных застенках ему попалась книга, на обороте обложки которой было написано торопливым почерком, — “Друг, если выйдешь до меня, передай моим родным, что я жив и со мной всё в порядке”.

Под строчками стояла подпись – Бату. Выполнить просьбу товарища по несчастью, этот человек не сумел, не нашёл родных. Но помнил об этом всю жизнь.

Творческий талант родителей передался и дочери. Наима Махмудовнна написала биографические книги о себе и своей матери.

Долгие годы профессор Махмудова плодотворно проработала на высоких постах нашей Республики. После ухода с должности председателя Узсовпрофа, вернулась к преподавательской деятельности, готовя молодую смену служению медицинской профессии.

Однако судьба принесла ей новые испытания. Умирает в расцвете сил её муж Умар Курбанович Курбанов, замечательный врач, основатель первой в Республике детской неврологической больницы, которая ныне по праву носит его имя. Дочь — Дильбар Курбанова, автор более ста научных работ, авторских изобретений, лауреат премии Госкомитета по науке и технике, продолжила дело отца. В 1993 году она открыла Медико-реабилитационный центр инвалидов «Умид — Умр», возглавляя его вплоть до 1998 года, когда по ее инициативе был создан новый Республиканский центр помощи детям и подросткам с ДЦП — с семью филиалами в областях республики.   Её не стало рано – в 2004-м, на 52-м году жизни.

Это был страшный удар для Наимы Махмудовны. Но жизнь продолжалась. Рядом с ней остались сын Уктам, невестка Лариса, внуки и правнуки.

В 1979 году по инициативе Эркли Махмудовича в Ташкентском педиатрическом медицинском институте была открыта кафедра госпитальной детской хирургии. Эркли Махмудович стал её первым заведующим и проработал в этом качестве до 1991 года. Профессор Ходиев стал организатором и многопрофильной детской хирургической клиники.

Аза Семёновна Зарзар долго и плодотворно проработала в системе здравоохранения нашей республики. Сначала возглавляла кафедру анестезиологии реаниматологии в институте усовершенствования врачей. А затем долгое время была главным специалистом республики. После ухода на пенсию в 1992 году, уехала работать в Ахангаранский район, в больницу рабочего поселка Новоангренской ГРЭС, в Нурабаде.

Старший сын Эркли Махмудовича и Азы Семёновны, Валентин Ходиев, не стал нарушать семейной традиции и стал врачом — анестезиологом реаниматологом. А младший Алексей Зарзар взявший фамилию матери, дабы не прервался древний румынский род Зарзаров, закончил романо-германский факультет ТашГУ.

Есть у Азы Семёновны удивительное хобби, она вышивает картины бисером. Будучи в гостях у семейства Ходиевых-Зарзар, я любовался этими произведениями искусства украшающими стены квартиры.

Но об этом можно написать отдельный очерк.

Несмотря на все испытания, выпавшие на долю детей Бату, их судьбу можно назвать счастливой — судьбу людей, весь свой талант и щедрость души отдавших служению своему народу. И разве эта семейная история не могла бы лечь в основу фильма об истории нашей страны и людях нашего времени?

В заключении хочу выразить свою огромную благодарность:

Ефрему Рябову, который дал толчок к написанию этой истории;
Александру Борисовичу Суслову, за помощь и содействие;
Наиме Махмудовне Махмудовой, за рассказ и книги;
Азе Семновне Зарзар, за воспоминания;
Валентину Ходиеву и Алексею Зарзару за гостеприимство.