Сны о Ташкенте Разное

Татьяна Перцева.

Видите ли вы сны? Впрочем, о чем я? Сны видят все. Просто не все утром помнят, что им что-то снилось. Я знаю человека, который упорно твердит, что он исключение, и снов не видит. Это исключительно потому что за всю жизнь не запомнил ни одного сна.

Зато я, со своим запойным чтением, докатилась до того, что вижу не просто цветные, а сюжетные сны — телевизора не надо. Очень яркие, очень связные, иногда снится сладкое, и мое пожирание тортов и шоколада, чаще — целые рассказы. И очень часто снятся сны на повторяющуюся тему. Сюжеты разные — тема одна. Новый год сегодня, а я ничего не приготовила. Даже елки нет.

Я снова на работе, в режимном НИИ, и мучаюсь мыслью, что прошла без пропуска, а обратно меня не выпустят.

Одно время, лет пять подряд мне снился мой ташкентский одноклассник и друг Леня Миронов, с которым я так глупо поссорилась. Я очень долго пыталась его найти. И вот мне постоянно снилось, что мы встречаемся, и что я так счастлива, что он нашелся, и что больше мы никогда не поссоримся… Вот это чувство полного облегчения и счастья я испытывала во сне. Пока не узнала, что Лени нет вот уже столько лет, сколько мне он снился. Что теперь каяться, больше мы никогда не помиримся. А он ушел. И с тех пор ни разу не пришел ко мне во сне. Суеверие? Предрассудки? Я пишу, как есть. Ни разу.

И четвертая тема, конечно, Ташкент. Ташкент мне снится часто. С периодичностью раз в неделю или даже чаще. Но при этом НИКОГДА не снятся те места, которые я не просто любила. Которые вросли в душу так, что уже ни вырвать, ни вырезать. Почему мне никогда не снятся ТОТ Сквер, ТОТ Бродвей, доземлетрясенческий, с его веселыми гомонящими толпами, не представляете, что творилось в праздники, и я, шестнадцатилетняя, иду с приятельницей, и ко мне подбегает друг того, с кем я рассорилась и рассталась навеки, и говорит, что Витя хочет со мной поговорить, а я гордо отвечаю, что мне с ним говорить не о чем, хотя, по правде сказать, умираю от любопытства… глупость наша… Сейчас я бы с ним поговорила, а тогда в голове — одни книжные фразы. Не снится ТОТ Бродвей с его вечным праздником, ТА «Тридцатка», где я «проводила» уроки на утренних сеансах, ТОТ ОДО, где я знала каждый кустик в парке, где с восторгом разглядывала уже несуществующие потолки с росписью на военную тематику, а под часами назначались встречи, деловые и нет, ТОТ скверик Гоголя, где под липами сидели влюбленные, а мой будущий муж сделал предложение, ТОТ Парк Горького, куда я еще успела привести своего сына, нарядный и с танцплощадкой, где по вечерам играла музыка и часто происходили драки парней, не поделивших девчонок. ТУ консерваторию, куда мы бегали, как на работу. ТО озеро Победы, где мы проводили летние месяцы. Тогда с одним мостиком и протекавшей за ним Боз-Су. С бюветами ташкентской минеральной и вкусным шашлыком. И парк Победы не снится. С его джунглевыми зарослями. ТО озеро Комсомольское и парк с детской железной дорогой. ТА улица Энгельса, именно Энгельса, по которой я шла от дома до Сквера, на свидание… НИКОГДА не снится Пушкинская, ТА Пушкинская, с сорок четвертой школой на углу с Первомайской, трамваями, идущими по той же Первомайской, знаменитой баней, куда мы с мамой и сестрой ходили в «нумера», ТОЙ кондитерской, куда мы бегали на переменах, покупать соевый шоколад, со старыми китайскими вазами и столиком, накрытым белой скатертью, на которой стояла белая фарфоровая, расписанная красными тюльпанами вазочка….

И Урицкая не снится. И сорок третья школа, и Ирригационный, и Кренкеля, с домом Рашидова, и домом Шамшидовых, и домом Саши Буша… Не снятся Ширшова и Федорова, любимая фабрика «Уртак», и канал, и Акмаля Икрамова, и Учительская, и Фрунзе, и Обсерватория… как же там было хорошо, какой покой душевный охватывал, стоило ступить на территорию Обсерватории. Таня, помнишь? А цветы какие росли, дикие прекрасные!

Так вот, мне никогда не снится то, что я храню в сердце и памяти. То, что стало родным и навеки ушло, как уходят родные. Мне снится некий город. Я точно знаю, что это Ташкент. Какие-то причудливые дома. Стройки. Валуны, которые я пытаюсь обойти. Иногда камни, по которым иду. Стеклянные витрины непонятных магазинов, где я пытаюсь что-то купить. Главное — вижу ханатлас в витринах! Снова дома, дома, совершенно незнакомое место, незнакомый город. И еще сон — яркие керамические холмы — это Ташкент, и я над ним летаю. Неужели расту? Наверное, да. Только вниз. Говорят, в старости растешь вниз… И еще сон — тротуар, терракотовые цокольные этажи с большими окнами, и скамейки на той стороне, что ближе к мостовой. Тоже Ташкент.

Иногда мне снится та квартира, что на Малясова. Я точно знаю, что это мой дом, но квартира совершенно чужая. Только лестница та же самая, деревянная, когда — то крашеная, но краска на досках стерлась. Очень часто приходят родители и сестра. И опять лиц не вижу. Но точно знаю — это они. Иногда пытаюсь звонить маме по сотовому (!!!!), но это никогда не удается. Цифры путаются. Не набираются… НИКОГДА не снится квартира на Навои. Никогда не снится сама Навои, ТА, шумная, многолюдная, особенно в районе Хадры. С мостиком через Анхор, и моим любимым домом специалистов, том, где был юввелирный. Где жила Зифа Ахмедова. С ярмаркой и мозаикой на темы восточных миниатюр, которая потом стала облетать, как листья с деревьев. С бывшим юрфаком, куда мы бегали на занятия по медицине. Там рядом, через узенькую дорожку, еще были стеклянные магазины, иногда что-то шикарное выбрасывали, а дорога к главным воротам Октябрьского рынка была «уставлена» продавцами всякого дефицита. А на другой стороне улицы была большая столовая…

Почему? Означает ли это, что Новый Ташкент отвергает меня? Отказывается принять? Потому что ему я совсем чужая? Наверное… и Ташкента ТОГО больше нет, и уже никогда не будет. Остается только в снах чьих-то счастливцев.

И Университет не снится. Тот, что на Сквере. Где я проучилась два года, потом перевели нас на бывший востфак, тот, что тоже на Хадре, а потом в ВУЗгородок. Вот там здания были совсем чужие. Бетон, плохо отмытые от известки окна, серые многоэтажные строения. Говорят, и ромгерма больше нет. Здания, правда, остались и снос им не грозит. Остались тоже в памяти, наши чудесные преподаватели, настоящие, умные, интеллигентные. Почти все тоже ушли, кроме благодарности и улыбки восхищения эти воспоминания ничего у меня не вызывают.

Не снится Жуковская. Не снятся Педагогический и памятник Фрунзе. Не снится шумная Шота Руставели, со странным памятником в стиле Церетели, а может, и самого Церетели. Саперная не снится с ее военкоматом. Гостиница «Ташкент» и ЦУМ. Кинотеатр «»Спутник» — «Казахстан».. и библиотеки, библиотеки, библиотеки.. Жара и асфальт в дырочку. Пыль и маки…. Публичка. Прекрасная публичка, где я столько часов провела… почему же я никогда не вижу себя, сидящей за столом на двоих?

И Дархан не снится. На Дархане я проработала до самого отъезда. И до сих пор считаю его самым удачным местом работы Из трех, что я успела сменить за шесть лет после окончания института….

В иняз меня устроили по великому блату, протекции замминистра высшего образования. Нет, не подумайте, не зав.кафедрой:)) Старшим лаборантом на кафедру педагогики. Каждый день я с Навои ездила на Мукими. Слава Богу, трамваи тогда ходили. С этого блатного места я удрала при первой возможности и никогда об этом не пожалела, хотя все мои знакомые ахали и охали, узнав о столь опрометчивом поступке. Но мне- то лучше знать. Лаборантка на соседней кафедре психологии десять лет ждала вакансии. А их занимали блатные. Я поняла, что пройдет год — и забуду язык напрочь! К тому же субботы были рабочими днями. От меня требовалось подавать чай и рисовать стенгазеты, вот это уж совершенно не мое. Я черчение ненавижу, а к рисованию — ни малейших способностей! Короче, поняла я, что нужно делать ноги, иначе меня все это болото затянет, и буду сто лет чай подавать, и лепетать «май нейм из…» Разговорной практики-то не было!! И книг на английском тоже. Кроме тех, что издавали наши — «Овод», «Сага»… и т. д. Все читано-перечитано.

Второе место я нашла сама. Там платили очень даже неплохо для того времени. Сто тридцать рублей после института казались целым состоянием. «ПППП». Иначе говоря , «Производственно -полиграфическое предприятие «Патент». И находилось это предприятие в каком-то НИИ, как раз напротив остатков ташкентской крепости. Это уж было ближе к тому, что я хотела. По крайней мере, дело имела с языком, не с чаем и стенгазетами.

Первый день был адом. Мне врачом было велено пить димедрол для профилактики аллергии. Так кто же знал, что первый день приема придется на первый день работы? И что димедрол на меня действует, как снотворное. И что я мучительно таращила глаза, стараясь не заснуть….

Занимались мы патентным поиском. И это бы ничего, интересно даже. И все бы хорошо, и коллектив хороший, и начальник умеренно-вредный, беда одна: поиск велся просмотром пленок на специальных аппаратах «Микрофот», а проще — инструменте пытки. Принцип действия таков: под освещенным экраном вручную перематывают пленку. Вот это меня и доконало — укачивало. Как при морской болезни. Потерпела я, потерпела… и нашла третью работу. Где и проработала до самого отъезда….

Не снится мне Дархан-арык… гастроном и рядом большое серое здание.. Первый этаж правого крыла и занимал наш институт. ВНИИ «ВОДГЕО». Московский филиал института по биологической очистке сточных вод. А руководил им Карим Каримович Каримов. И жил он недалеко — на Жуковской. Еще одна лаборатория института находилась в улочках за навоийской ярмаркой, рядом с тубдиспансером. Но мне отгородили часть большой комнаты и поставили там книжные шкафы. Я была переводчиком и по совместительству библиотекарем. Основы библиотечного дела я знала. Проблем не возникло. А вот техническими переводами занялась впервые. К счастью, по тематикам химии и биологии, самым несложными для начинающего переводчика.

Коллектив был хороший, правда, свои интриги и подковерная война велись, но меня-то это никак не касалось. При моей неспособности к интригам, это было благом — увязла бы.

Со мной работали молодые девушки, и вскоре у нас образовалась тесная компания, было с кем проводить время, тем более, что муж уехал в аспирантуру. Хорошая была компания: Аня Ходасевич, моя одноклассница, которая позже часто приезжала ко мне из Череповца, Эдда Авдеева, которая тоже училась в сорок третьей, и вышла замуж за парня, который учился со мной в параллельном классе. Сильва Эльбаум. Первых двух уже нет в живых, царство им небесное. Сильва живет в Израиле.

Вот сценка из жизни коммунистического субботника, в честь дня рождения В. И. Ленина. Каждому выделено по окну. Остальные подметают и моют стены… Трое, в том числе я, стою на подоконнике, а прохожие любуются целым цветником в окнах.. и все молодые, и все красивые. Впервые я поняла, что работа может быть радостью. И работала я весело и с охотой. И в коллектор ездила за книгами, и выдавала, и статьи переводила, и не было у меня врагов, а было много друзей. И на работе и вне! Куда мы только ни ходили: на все спектакли, все концерты в консерваторию, все новые постановки в театре Навои. Даже на приезжих французов, которые танцевали ужасно. Ходили по сцене, и это в «Лебедином»!

А мы бродили по Ташкенту, и говорили, говорили, говорили, расставаться не хотелось. Надя, вдова архитектора Эдика Фахрутдинова, того, который «Буратино» построил, а умер очень рано, (жила она в соседней квартире рядом с моими родителями), ее друзья-архитекторы, физики, математики…. Молодые, красивые, способные, умные…. И многих уже нет, царство небесное. И один из самых моих верных и преданных друзей, Олег Орестов уже не здесь… Может быть, жив его лучший друг Валя Розамат. Не смогла его найти.

Я всех помню. Я о всех помню.
И твердо знаю, что годы, проведенные в Ташкенте, были самыми счастливыми.
И помню, как прибежал Олег, работавший в Обсерватории, такой радостный, и сказал, что нашел мне новую работу, с хорошей зарплатой, у академика Адировича, а я огорошила его новостью, что уезжаю навсегда.
Сборы, контейнеры, билеты, последняя битва за Достоевского в «Академкниге» напротив «Голубых куполов»…
И все друзья собрались на перроне. Время истекло. Поехали.
Потом я приезжала в Ташкент каждый год. А, используя аспирантский отпуск, — и дважды в год. Я не ездила в Крым. Не ездила на Кавказ. Не ездила в Прибалтику.
Никуда.
Только в Ташкент.

Только пройтись по тем улицам, которые еще не изменились, еще прежние, еще старые, еще свои, снова вдохнуть запах пряностей на Алайском, сунуться в знакомый букинистический на Навои….

И снова асфальт в дырочку.
И пропахшая солнцем пыль.
И цветущие иудины деревья.
И сыновнее: «Мама, когда ты в Ташкенте, у тебя такое лицо счастливое»…

И тогда еще живые и родные друзья.
Мы с ними одной крови.
Ташкентской.
Ташкент, который никогда мне не снится, где он?

Даже не в снах. Только в памяти.