Прощение академика Массона Ташкентцы

Cсылку прислала LVT.
Продолжение здесь.

БРАТСКИЕ РОДСТВЕННИКИ ИМЕНИТОГО АРХЕОЛОГА ДОЛГОЕ ВРЕМЯ НЕ ПОДДЕРЖИВАЛИ С НИМ НИКАКИХ ОТНОШЕНИЙ
Директор музея «Братскгэсстроя» Наталья Викторовна Гудкова (в девичестве Залетаева) весь день была как на пружинах. 18 мая, Всемирный день музеев, был отдан на откуп экскурсантов, а ближе к вечеру ожидался приход самых дорогих гостей – помощников музея. Чаепитие и беседы — так случается почти каждый год, но на этот раз Наталья Викторовна приготовила для гостей особый подарок, — показ фильмов своего отца Виктора Залетаева, бывшего инженера «Братскгидропроекта» и одного из лучших кинофотолетописцев Братска. Друг Геннадия Михасенко, Фреда Юсфина и Алексея Марчука Виктор Залетаев был хорошо знаком собравшимся, но в его судьбе было много белых пятен. Сегодня, пятьдесят лет спустя (Виктора Залетаева уже нет в живых) историю его женитьбы и приезда в Братск могла поведать лишь его жена Серафима Михайловна, навсегда уехавшая в начале шестидесятых от своего отца, знаменитого академика Массона…

РОДОСЛОВНАЯ
Осенью 1948 года неподалеку от Ашхабада в местечке Багир шли раскопки столицы древнего Парфянского царства Ниссы. Южно-Туркменская комплексная археологическая экспедиция уже два года вела раскопки, но только сейчас стало ясно, что усилия были не напрасны. 5 октября при раскопках усыпальницы царей были найдены уникальные вещи – ритоны, культовые рогообразные сосуды из слоновьего бивня, украшенные орнаментом и драгоценными камнями. Ритоны находились в полуразрушенном состоянии, и руководитель экспедиции Михаил Массон, находившийся в это время в Ташкенте, срочно вылетел к месту раскопок вместе со своей десятилетней дочерью Симой…

Из раннего детства лучше всего Серафима помнит ноги отца под кафедрой. Отец читает лекцию, а Сима играет под кафедрой. Она любит отца, он ее тоже и таскает с собой по всей Средней Азии. Раскопки то там, то здесь. Старинные монеты и черепки у нее вместо игрушек. Вот и сейчас Сима наблюдает, как археологи льют клей БФ-6 на ритоны, чтобы те не рассыпались. Много позже, в Петербурге и Москве, она увидит в музейных коллекциях эти ритоны и вспомнит тот далекий день из детства, отца и беду, постигшую тогда людей. 6 октября, на следующий день после того как найдены были ритоны, в Туркмении произошло сильнейшее землетрясение, унесшее сотни жизней, и слухи связали случившееся с раскопками и именем ее отца, якобы разгневавшего духов парфянских царей.

Массону предрекали разного рода напасти, он называл всё это мракобесием, но дни экспедиции были сочтены – ученые опасались вести дальнейшие раскопки…

Для людей неискушенных в археологии имя академика Михаила Массона мало о чем говорит. Между тем в профессиональной  среде его знают и чтут не меньше, скажем, археологов Герасимова и Окладникова. У Массона была необычная генеалогия. Как это нередко случается среди русских, он вобрал гены разных народов. Далеким его предком был шотландец Мейссон, переселившийся во Францию, где женился на француженке, «офранцузив» и свою фамилию на Массон. Их сын Жак Массон, посол Французского короля, женился на Саре Уайт, придворной даме английской королевы, но спасаясь от якобинского террора, бежал в Россию. Их сын Луи (по-русски Людвиг Яковлевич) женился на псковитянке из состоятельной семьи Раисе Михайловне Окунь. Она родила десятерых детей, но только трое остались живы. Старший сын Евгений Людвигович получил образование топографа, успешно работал, но встретив замужнюю женщину Антонину Николаевну Шпаковскую (двое ее детей от первого брака остались с отцом), был отправлен на работу в Самарканд и возглавил там топографический отдел при генерал-губернаторе. Антонина Николаевна, будучи в положении, выехала в Петербург, к брату-врачу, и 21 ноября по старому стилю родила мальчика Мишу, будущего академика Массона и отца Серафимы.

Когда мальчик подрос, мать увезла его в Самарканд, но в юности, семнадцати лет, Михаил вернется в Петербург и поступит в политехнический институт, а позже — в химико-технологический. В 1917 году по военному призыву Михаил закончит артиллерийские курсы, попадет на фронт, станет членом Совета солдатский депутатов, но будет контужен и вернется в Самарканд. Сначала Массон работает заведующим Самаркандским областным музеем, коллекция которого благодаря ему обогатилась различными экспонатами, а в 1924 году был переведен в Ташкент заведующим археологическим отделом Главного Среднеазиатского музея. В это же время он учился на курсах Туркестанского Восточного института, вел археологические исследования при реставрации памятников старины и работал инструктором по музейным делам в республиках Средней Азии.

С 1929 по 1936 год Массон занимался историей горного дела при Геологическом Комитете Узбекистана, где им была создана геологическая библиотека. Эту работу он совмещал с заведованием археологическим сектором Узбекского Комитета по делам музеев и охраны памятников старины и искусства. С 1936 года Михаил Евгеньевич заведующий кафедрой археологии при Среднеазиатском Государственном университете в Ташкенте. С 1940 года — профессор университета.

Удивительно, но академик Массон не имел оконченного высшего образования. Жилищный вопрос в те годы портил не только москвичей, но и ташкентцев. В Восточный институт поступило анонимное сообщение, что Массон – владелец богатого дома в Самарканде, и ему ничего не оставалось, как уйти из института. Долгое время семья Массонов из четырех человек ютилась в одной из комнат флигеля при бывшем дворце Великого князя, где в советское время находился музей. Михаил Евгеньевич то и дело ворчал на советскую власть, лишившую его родового гнезда и в то же время побаивался ее: портреты своих предков-аристократов Жака и Сары Массон хранил в подвале дома и говорил детям, что никогда не будет разводить сада, такого, как был у его отца.

—  Все равно рано или поздно к власти придут люди, которые  уничтожат его…

НОВЫЙ ДРУГ
В 1934 году в Ташкенте был построен четырехэтажный жилой дом, известный под названием «Дом специалистов», и Массон получил в нем трехкомнатную благоустроенную квартиру, в которой прожил до конца своих дней. Кого только здесь не было – студенты, краеведы, ученые…

В доме поселили известных артистов, писателей, ученых, и дети ташкентских знаменитостей по воле судеб стали друзьями Серафимы Массон. Особенно крепкие дружеские отношения у Серафимы сложились с будущим ташкентским режиссером Анатолием Кабуловым. Сима жила на первом этаже, Толя на втором. Непоседа, заводила, Толик организовал детский театр в подвале дома, в спектаклях которого играли все соседские дети, в том числе и Сима.

Симе было семнадцать лет, когда она рассталась с парнем, дружила с которым много лет, и загрустила. Толя,  к тому времени работавший режиссером самодеятельного драматического театра во Дворце пионеров, заметил это и позвал Симу на спектакль по пьесе Михаила Светлова «Двадцать лет спустя».

— Обрати внимание на роль Сашки, его играет Витя Залетаев, — посоветовал он Симе, а когда спектакль закончился, спросил:

— Ну что, тебе понравился этот парень? Такой парень!..

Поведал, что рос Витюша на руках сестры Любаши в небольшом доме в самом криминальном районе Садовой улицы. Среди вишни, виноградных кустов, миндаля и гранатовых деревьев жаркими ташкентскими ночами в саду спала чуть ли не вся семья. Во время войны Витя в компании беспризорников научился курить и чуть не утонул в мутных водах речки Анхор. Отец Вити, Борис Георгиевич, вернулся с войны в орденах, медалях, с открытой формой туберкулеза легких и с трофейным фотоаппаратом «Лейка», который круто изменил жизнь Вити. Первые фотографии, первая любовь, первый приемник «Рекорд», и первые успехи на сцене самодеятельного драматического театра Дворца пионеров. Среди друзей Виктора – Воля Рецептор (в будущем народный артист РСФСР, актер Петербургского драматического театра имени Горького), Боря Мордухаев (впоследствии Борис Ташкентский, народный артист, солист театра «Кармен»), Роман Ткачук (народный артист РСФСР, актер Московского театра сатиры), и, конечно же, он, Толик Кабулов (в будущем кинорежиссер, профессор Ташкентского театрального института). Вместе с ними Витя играет в спектаклях «Дети Горчичного рая» (мистер Хомер), в «Гимназистах» К. Тренева, в «Воробьевых горах» А. Симукова…

Кончилось всё тем, что Толик пригласил Серафиму в гости к своей девушке (и будущей жены) Инне, живущей на четвертом этаже дома специалистов, предупредив, что среди гостей будет и Залетаев:

— Приходи, будем знакомиться…

Не человек, а загляденье, думала Серафима о Залетаеве, сидя в гостях у Инны и Толика. Но дебютный заход «артиста» превзошел все ожидания. На пороге появился какой-то парень, Серафима поняла: пьян в дрезину. Да и парень не скрывал своего состояния. Вернее, не мог скрывать. Зажав рот, сходу пробежал в туалет, заперся там, и о своем присутствии долго напоминал лишь характерными звуками.

— Это кто такой? – брезгливо спросила Серафима, выросшая в абсолютно трезвой семье.

— А это и есть Витя Залетаев, — виновато сообщил Толик.

— Толик, это что такое! – ужаснулась Серафима.

— Ничего, Инна быстро поставит его на ноги, — заверил Толик, зная, что отец Инны, известный в городе врач, часто закладывал.

Так и случилось. Через полчаса Инна доставила Витю к столу.

— Простите, друзья, слегка перебрал, — извинился протрезвевший  Виктор.

– Вообще-то я не пью, — на этот раз он уже обращался непосредственно к Серафиме («Это и заметно», — подумала она), — но тут особый случай – был в гостях у своей учительницы химии…

— Ну, раз химии, тогда все понятно, — смилостивилась Серафима.

— Угощала нас коньяком, а я не привычен, — продолжал оправдываться Виктор.

Серафима тогда училась в девятом классе, Виктор – в десятом. Через четыре года они поженятся. Серафима проживет с Виктором тридцать лет, до самой его смерти, и ни разу не увидит его пьяным. Единственным его пороком было курение.

ДВЕ СЕМЬИ
Обладая тонким чувством юмора, в студенчестве Виктор будет бессменным конферансье на вечерах Политехнического, Ирригационного и даже театрального институтов, но ярче всего его сатирический талант проявится на страницах студенческого журнала «Ассенизатор», в котором Витя одновременно будет и редактором, и художником, и журналистом. В Ирригационном институте Витя будет получать повышенную стипендию. Курсовики он всегда защищал на «отлично» и не пропускал лекций, несмотря на то, что со свиданий с Серафимой иногда возвращался лишь под утро.

Серафима часто бывала в гостях у Виктора и привязалась к его семье: «Дед Борис был замечательным человеком». Пройдя всю войну, Борис Георгиевич, тем не менее, не мог убить даже мухи, и Серафима была свидетелем, как однажды он защищал от жены Рахиль принесенного с базара петуха: «Не режь! Он уже со мной газеты читает». К Серафиме он относился как к этому петуху: жалел и любил. Другое дело – отец Серафимы. С годами он был с ней все строже и строже. Любил, конечно, но по-своему, «по-массонски».

Вторая жена Массона Галина Анатольевна Пугаченкова, тоже археолог и тоже академик, в своей книжке «Михаил Евгеньевич Массон – основатель среднеазиатской археологической школы» писала:  «У него был очень сложный характер, характер взрывной, сочетающий самое благожелательное отношение к людям с резко отрицательным, вызванным причинами как объективными, так и чисто субъективными. Ему была присуща всепоглощающая увлеченность делом при беспощадном отношении к бездельникам и бездарям, занимающим порой высокие служебные посты. Он признавал лишь собственную правоту воззрений и мог порвать взаимоотношения с теми, кто им противоречил. Так, например, оборвалась его многолетняя дружба с достойным всяческого уважения А. Ю. Якубовским из-за спора о развитии средневековых городов Средней Азии… Он любил малых детей, и они охотно шли к нему на руки, но от подростков и молодых требовал повиновения, и одни отвечали ему восхищением, других, тех, кто выказывал непослушание, он отлучал навсегда».

Из-за своей неуживчивости Михаил Евгеньевич порвал отношения со своим старшим сыном Вадимом (в будущем тоже академиком), но поскольку Вадим был археологом, связи между ними постепенно вернулись в прежнее русло. Сына от второго брака, Анатолия, Михаил Евгеньевич выгнал из дома, когда тому не было и четырнадцати лет. Анатолий долго будет скитаться и лишь благодаря Виктору его восстановят в школе и он  найдет приют. И даже дочь Серафима, которую Михаил Евгеньевич действительно очень любил, оказалась не исключением в этом списке. Разногласия могли возникнуть по любому поводу. Отец, к примеру, будущее своей дочери связывал только с археологией, на что она язвительно отвечала:

— Что дает твоя археология? Искать ненужное, давно отжившее барахло…

Михаил Евгеньевич, конечно, мог бы аргументированно возразить дочери, на примерах, как для случайной первокурсницы, показать прикладное значение археологии (накануне войны Массон занимался никем не разработанной темой истории горного дела, и это принесло практические плоды), но доказывать что-либо было выше его сил («Как ты можешь!»), он бледнел и несколько дней не разговаривал с дочерью.

Археология, откровенно говоря, нравилась Серафиме, спустя годы она еще не раз пожалеет, что не пошла по стопам отца, но то ли дух противоречия (отец терпеть не мог журналистов), то ли модные свободные веяния заставили поступить ее на журфак. Она немного пописывала и на втором курсе вместе со своими друзьями-однокурсниками Волей Рецептором, Ирой Куземя и Сашей Котликом приняла участие в издании «подпольной» газеты. Она уже не помнит, о чем они писали, но видно что-то непотребное для властей, поскольку сразу же после выхода газеты разгорелся скандал и всех, кто был причастен к ее выходу, исключили из университета. Позже милостью комитета комсомола все будут восстановлены в университете с одной маленькой оговоркой — без права учиться на журфаке. Воле, Ирочке и Саше, тем не менее, каким-то образом удастся прорваться в журналистику (Рецептор будет работать в Москве, Котлик в «Правде Востока», Ира уедет на Кубу), а Серафима поступит на факультет биохимии, лишний раз вызвав нарекания отца. В молодости, учась в химико-технологическом институте и обладая уникальным обонянием, Массон мучился от «дурных» запахов. Скрыть от него какую-либо продовольственную покупку было практически невозможно.

— Вы что сахар купили? – спрашивал он, и домработница Шура, только что вернувшаяся из бакалеи, начинала креститься.

Отношения между отцом и дочерью по-настоящему испортились в тот день, когда Михаил Евгеньевич нашел дневник Серафимы, в котором она обвиняла его в смерти своей мамы Ксении Ивановны, покончившей с жизнью, когда Симе не было и семи лет. Несмотря на столь нежный возраст, она запомнила мать — больную женщину, измученную мужем-тираном, а рассказы самаркандских тетушек в более поздние годы лишь дополнили эту картину. Находясь в браке с мамой Серафимы, отец не скрывал отношений со своей любовницей Галиной Пугаченковой, не стеснялся приводить её к себе домой, и Ксения Ивановна накрывала им стол. В голове Серафимы не укладывались бесконечные противоречия отцовского характера. С одной стороны он пекся о студентах, всякий раз усаживая их, голодных, за длинным домашним столом, то и дело принимал каких-то старушек, оставшихся без мужей, и помогал им деньгами. С другой стороны мог оскорбить ни в чем не повинного человека.

Виктора он не принял с первого дня знакомства. Причин у этого могло быть много. Виктор был из бедной семьи, пришел на встречу с благополучным академиком в старой телогрейке, чем сразу же вызвал усмешку…

— Это не Ростаков с ворованными цветами (был у Серафимы такой ухажер – авт.). Это нечто, — скажет он дочери.

Узнав, что предки Виктора были лавочниками, а мама и папа — бухгалтеры, стал относиться к нему еще хуже. Аристократ и руководитель Массон недолюбливал торгашей и паталогически не мог терпеть бухгалтеров, полагая, что все они воры и жулье. Когда молодые поженятся, мама Виктора Рахиль Моисеевна попытается познакомиться с именитым сватом. Постучится с известием, что их дети пришли из ЗАГСа, но Михаил Евгеньевич не станет даже разговаривать. Просто захлопнет дверь перед её носом, оставив ее в растерянности стоять на лестничной площадке с тортом собственной выпечки.

Прочитав дневник, Михаил Евгеньевич будто лишится дочери. С этой минуты он не скажет ей больше ни слова. Уже никогда. Серафима еще несколько лет будет жить дома, но отец ее словно не видел…

ПРОЩАЙ, УЗБЕКИСТАН
В 1960 году Виктор сдал экзамены в институте, и, сидя в парке возле вековой чинары, о чем-то думал.

— А что, может быть, распишемся, — неожиданно предложил он Серафиме. – У тебя паспорт с собой?

Расписаться в те годы было минутным делом. В ЗАГСе напротив университета, объявив их мужем и женой, тем не менее, спросили:

— Жить-то где будете?

— В Сибири.

Уехать на Север молодоженам Залетаевым, похоже, было на роду написано. Во-первых, романтики. Во-вторых, нужно помочь родителям Вити. Борис Георгиевич болел, а мама Рахиль, едва справляясь с растущими на лечение затратами, прочно увязла в долгах. Запрос отправили в два места – Норильск и Братск. Первым ответил Братск. Оформили комсомольские путевки – и Серафима картинно упала на колени перед объективом фотоаппарата:

— Прощай, Узбекистан!

Прощаться с отцом не стала. Ни благословения на брак, ни на поездку в Братск академик Массон не давал, а потому в традиционном для себя стиле окончательно отрекся от дочери.