Моя служба в Туркестанском крае. Фёдоров Г. П. (1870-1910). Часть двадцать третья История Ташкентцы

XXIII.

Назначение нового генерал-губернатора Н. Н. Тевяшова. – Кратковременное пребывание его с женой в Ташкенте. – Краткая его характеристика. – Столкновения ферганского губернатора с помощником губернатора. – Замена трех губернаторов новыми лицами. – Кончина Н. Н. Тевяшова.

Не прошло и двух месяцев после кончины Иванова, как состоялось назначение на должность генерал-губернатора члена военного совета генерала от кавалерии Н. Н. Тевяшова.

Про Николая Николаевича я слышал только, что он был прежде астраханским губернатором, где заслужил общую лю­бовь и уважение, а затем был назначен главным интендантом во время министерства Ванновского. Некоторые из служивших в туркестанском интендантстве рассказывали, что в течение нескольких лет, в продолжение которых он стоял во главе этого ведомства, он успел сделать очень многое, что значительно по­высило интендантство в глазах общественного мнения, и дей­ствительно, сколько мне известно, японская война доказала, что полевые интендантские органы на театре военных действий оказа­лись в большинстве случаев на высоте своего положения, и о деятельности их войска вспоминают с уважением. Немаловаж­ною заслугою в деятельности Н. Н. Тевяшова было учреждение в [880] Петербурге интендантских курсов (ныне интендантская академия), где будущие интендантские деятели получают превосходную подготовку для своей службы.

Лично знавшие Николая Николаевича рассказывали, что это человек очень добрый, отзывчивый, но непоколебимый в преследовании всякого злоупотребления. Такие сведения давали надежду, что край будет в хороших руках.

Однажды я получил телеграмму, в которой генерал Тевяшов вызывал меня в Петербург по делам службы. В три дня я собрался в дорогу, и в начале июля 1904 года прибыль уже в столицу. Генерал Тевяшов жил в своем доме в Царском Селе, и я на другой же день приезда явился к нему. Он принял меня не только любезно, но даже радушно, и стал подробно расспрашивать про край. Меня поразило, что он интересовался не только кардинальными вопросами, но и самыми второстепенными мелочами. Для меня стало ясно, что он успел уже много прочи­тать, со многим ознакомиться. В нем я увидел не новичка, какими приезжали в край Розенбах, Духовской и барон Вревский, а в высшей степени серьезного человека, вдумчивого и всеми силами желающего послужить краю, которым он призван был управлять.

Непродолжительное, к несчастью, пребывание его в Ташкенте доказало, что Туркестанский край получил начальника работоспособного, энергичного, с самостоятельными просвещенными взглядами.

Я прожил в Петербурге два месяца. Пришлось порядочно поработать, и вот здесь-то я убедился, до чего Н. Н. Тевяшов был деликатный человек. Живя в Царском Селе, он не хотел стеснять меня постоянными поездками туда, и ежедневно приезжал в Петербург ко мне в «Hotel de Paris», где и принимал от меня доклады. Он с чрезвычайным уважением относился к каждому чужому мнению. Внимательно выслушивая меня, он подчас долго спорил со мною, и если мне не удавалось убедить его в правоте моего взгляда, то он деликатно отвечал мне, что, относясь с полным вниманием к моему мнению, он тем не менее не может со мною согласиться и считает нужным сделать так, как он решил. Но когда у него являлась уверенность, что я прав, он с доброю улыбкой благодарил меня и присоединялся к моему взгляду. С таким человеком приятно было работать.

Это был настоящий русский дворянин в полном смысле этого слова. Все свои молодые годы он прослужил в строю и считался одним из выдающихся полковых командиров, когда сделал всю турецкую кампанию во главе славного Ахтырского гусарского полка. [881]

Один из участников этой войны рассказывал мне, что, когда большая часть кавалерии страдала от недостатков фуража и провианта вследствие огромных злоупотреблений чинов всех рангов и положений, Ахтырский полк благоденствовал, ло­шади были в прекрасном теле, благодаря Н. Н. Тевяшову, ко­торый не только оберегал интересы казны и полка, но, будучи человеком с большими средствами, затрачивал собственный деньги на полковые потребности.

Ванновский, человек, бесспорно, очень умный, не мог не заметить среди общего хищения в армии такого человека и при первой возможности поставил его во главе интендантского ведомства всей русской армии.

Позволяю себе несколькими строчками вспомнить жену Нико­лая Николаевича. Выйдя замуж, когда Николай Николаевич был молодым офицером, она в течение сорока лет делила с ним и горе и радость. Верхом она сопровождала его с полком во все время турецкой войны, поддерживала его энергию в Астра­хани, где он был губернатором, охраняла его покой и комфорт в Петербурге, когда он был главным интендантом и сопро­вождала его в Ташкент, где ни на минуту не отошла от его по­стели, которая сделалась его смертным одром. Это была жен­щина прекрасно образованная и блестяще воспитанная. Обладая замечательно добрым сердцем, она делала много добра, много помогала. Не имея никаких личных претензий, она посвятила всю свою жизнь своим двум внучатам (сыновья ее единственной до­чери). Я с уверенностью скажу, что редкая мать может так относиться к своим детям, как она относилась к внукам. Трудно представить себе, сколько сердечной доброты, ласки и заботы отдавала она этим двум славным мальчикам.

В Ташкенте она стала во главе всех благотворительных учреждений и за ее недолгое пребывание там успела сделать для бедных и больных столько, сколько не было сделано за все годы до ее приезда в край.

По прибытии в Ташкент Н. Н. Тевяшову пришлось прежде всего обратить самое серьезное внимание на крайне враждебный отношение, установившийся между военным губернатором Ферган­ской области генералом Арендаренком и его помощником Наливкиным.

Генерал Арендаренко был товарищ по туркестанскому стрелковому батальону с Куропаткиным. Их связывала серьез­ная дружба. Еще очень давно, во времена Кауфмана Арендаренко вышел из строя и поступил на службу по гражданскому упра­влению в Зеравшанский округ (ныне Самаркандская область). Занимая видную и весьма самостоятельную должность начальника отдела, Арендаренко вышел в отставку тотчас по введении [882] положения 1887 года, кажется, потому, что не мог примириться с тем, что из почти самостоятельного управляющего районом должен был превратиться в обыкновенного уездного начальника. Когда Куропаткин был назначен начальником Закаспийской области, то он немедленно пригласил Арендаренко на службу и поручил ему управление очень серьезным пограничным с Афганистаном Мервским уездом.

Назначение Куропаткина военным министром отразилось сейчас же и на карьере Арендаренко, который получил место военного губернатора Ферганской области.

Арендаренко по природе очень неглупый человек, энер­гичный, опытный, прекрасно знакомый с Средней Азией, но у него был один крупный недостаток: он был сильно влюблен в самого себя. Не признавая ничьего мнения, он считал свой авторитет непогрешимым. Будучи сам безупречно честным человеком, он считал, что всякий чиновник прежде всего взяточник, и сообразно этому вел всю свою внутреннюю политику.

Он был положительно нестерпим в своих отношениях к подчиненным, и вся область, за исключением двух-трех любимчиков, его ненавидела. Ближайшим его сотрудником ока­зался В. П. Наливкин, о прошлом которого нельзя умолчать.

Служа офицером в оренбургской казачьей артиллерии, он в 1878 году неожиданно для всех вышел в отставку и уехал из Ташкента в Ферганскую область; сняв с себя европейское платье, он поселился вместе с женой и детьми в одном из захолустных уголков Наманганского уезда, где и зажил жизнью самого простого туземца. Чем он руководствовался, опростив­шись таким образом, я не знаю, но, проживши в виде заурядного сарта несколько лет, он и его жена великолепно изучили ту­земный язык, нравы и обычаи туземцев. Перевоспитав себя, Наливкин сбросил туземный халат и чалму и явился лучшим и почти единственным действительным знатоком местного края. Барон Вревский хорошо понял, какую огромную пользу можно извлечь из такого энергичного человека, и пригласил его на должность инспектора народных училищ. Назначенный после ба­рона Вревского Духовской еще в Петербурге много слышал о Наливкине и, приехав в край, назначил его чиновником особых поручений. И по учебному, и по административному ведомствам Наливкин выказал одинаково блестящие способности. Генерал Иванов признал полезным и справедливым повысить Наливкина при первой возможности и назначил его помощником ферганского губернатора. Вновь назначенному губернатору Арендаренко оставалось только отнестись к Наливкину с тем доверием, которого последний вполне заслуживала Но Арендаренко слишком высоко ценил самого себя. Он желал видеть в своем [883] помощнике слепого исполнителя своих распоряжений. На та­кую роль Наливкин не мог, очевидно, согласиться тем более, что и закон предоставляет вице-губернатору известную самостоя­тельность. Последовал целый ряд конфликтов; отношения между этими двумя главными чиновниками обострились до невозможной степени к великому соблазну всей области. Оба противника ста­ли засыпать жалобами генерал-губернатора. Генерал Иванов послал меня в Новый Маргилан лично удостовериться, нельзя ли найти какую-нибудь почву для примирения. В течете трех дней [884] я зорко следил за отношениями между врагами и пришел к убеждению, что никакие компромиссы невозможны. Арендаренко по­чти всегда был неправ, но старался поставить на своем, а Наливкин в своих отношениях к губернатору был очень несдержан и иногда даже груб, чего нельзя было допустить в отношениях подчиненного к начальнику вообще, а в военном ведомстве тем более.

Генерал Тевяшов, не желая на первых же порах входить в личное разбирательство этих дрязг, но не признавая возможным терпеть такой ненормальный порядок, просил военного министра командировать кого-нибудь из главного штаба для расследования всех столкновений между Арендаренком и Наливкиным. Командирован был начальник азиатского отдела глав­ного штаба генерал Васильев, бывший раньше помощником ферганского губернатора. Генерал Васильев пользовался и в крае и в главном штабе такою безупречною репутацией, что лучшего выбора для такого щекотливого поручения нельзя было сделать. Результатом расследования было увольнение от долж­ностей и Арендаренко и Наливкина.

Наливкин вышел в отставку и поселился в Ташкенте. Казалось бы, что карьера его была покончена. Между тем не­ожиданно он оказался выбранным от Ташкента членом второй государственной думы. Я лично радовался, узнав, какого депутата послал в думу Ташкент. Лучшего защитника интересов края нельзя было себе представить. Вот где открывался ему широкий путь послужить интересам Туркестана, ставшего его второй родиной!

Судите мое удивление, когда этот добродушный, благожела­тельный человек, этот всегда аккуратный и исполнительный чиновник, этот лояльный гражданин вдруг с трибуны заявил народным представителям, что он «имеет честь принад­лежать к социал-демократической фракции» и что он считает себя в праве заявить, что российская юстиция это есть дама, у которой на лбу роковые слова: «продается с публичного торга»…

Больше за всю сессию Наливкин, кажется, ни слова не сказал в думе.

Боже меня сохрани ставить в упрек г. Наливкину его при­надлежность к той или иной политической фракции, хотя я мог бы его спросить: как он мог оставаться вице-губернатором, будучи социалистом, или по каким соображениям он мог променять красную подкладку на красную гвоздику?

Но меня интересует другой вопрос: какие веские данные имел Наливкин, чтобы публично забросать грязью все судебное ведомство. Ведь служа исключительно в Туркестане, он знал только те органы юстиции, которые функционировали в крае. Но [885] я наверное, лучше его знаю деятельность всех чинов министер­ства юстиции, служивших в крае с 1886 года, и смею утвер­ждать, что всегда и во всем крае лица эти пользовались общим доверием и уважением. Может быть, были и исключения; может быть, где-нибудь в провинции Туркестана попадались люди, не стоявшие на высоте своего положения; но если это было, то это следует назвать исключением. В общем же русская юстиция в Туркестане заслуживает самого глубокого уважения. Зачем по­надобилось г. Наливкину забрасывать ее грязью, – не понимаю. Еели для красного словца, то это уже совсем непростительно для такого серьезного человека, и мне кажется, что многие избиратели гор. Ташкента должны были сконфузиться за своего избранника, когда прочитали его «единственную» в думе речь.

Н. Н. Тевяшов признавал, что для энергичной и вполне плодотворной деятельности в крае нужны люди нестарые, а по­тому вместо генерала Арендаренко он выбрал молодого генерала генерального штаба Покотилло. Почти одновременно с этим заявили желание об уходе с должностей военные губернаторы Сырдарьинской области генерал Корольков и Самаркандской генерал Мединский. Оба эти генерала всю свою жизнь посвятили службе в Туркестане и пользовались всеобщим заслуженным почетом и уважением. Корольков был прекрасно образован­ный, мягкий и сердечный человек. Он считался выдающимся ботаником, и имя его на этом поприще известно было в Европе. Но продолжительная служба утомила его, а преклонные годы на­дорвали его силы и энергию. Последние годы он почти не интересо­вался делами своей области, что не могло не отразиться неблагоприятно на управлении. Но многое ему прощалось потому, что он пользовался всегда общими симпатиями и любовью. Он наконец сам догадался, что ему пора уступить свое место другому, и ушел, сохранив общее уважение. Вместо него был назначен молодой генерал Федотов.

Самаркандский губернатор генерал Мединский прибыл в край вместе с Черняевым в шестидесятых годах прошлого столетия. Пройдя последовательно все административные долж­ности, он достиг места губернатора без всяких связей и протекции, благодаря своим выдающимся административным талантам. Служа долго под начальством генерала Абрамова, генерал Мединский прошел хорошую административную школу. Чув­ствуя, что его годы начинают неблагоприятно влиять на его работо­способность, Мединский сразу без колебаний решил выйти в отставку, хотя мог еще несколько лет с полным успехом управлять областью. Еще при жизни генерала Иванова он заявлял желание уйти на покой, но Иванов энергично протестовал против такого решения и упросил его продолжать службу. С  [886] приездом Н. Н. Тевяшова Мединский снова подал прошение об отставке, и Тевяшов, не знавший прошлой службы этого почтенного деятеля, не протестовал. Вместо Мединского Н. Н. Тевяшов предложил должность самаркандского губернатора молодому пол­ковнику генерального штаба Гескету, который раньше служил в Самарканде и в Ташкенте. Зная хорошо Гескета, я должен ска­зать, что выбор этот был очень удачный.

Генерал Тевяшов пробыл в Туркестане несколько более года. Объехав край и лично ознакомившись со служебным персоналом, он только что приступил к серьезной работе, как болезнь свалила его в постель, с которой он уже но встал. С первого дня вступления в должность он просыпался около четырех часов утра, после небольшой прогулки садился за пись­менный стол и работал, буквально не разгибаясь, целый день. Он интересовался всем, знакомился с самыми ничтожными мело­чами. Он обладал редкою способностью сразу схватывать суть дела. Не довольствуясь официальными докладами, он приглашал к себе многих частных лиц, коммерсантов и т. п. И подолгу разговаривал с ними. Как будто предчувствуя свой близкий конец, он надрывал себя работой, и, несмотря на очень кратко­временное пребывание его в Ташкенте, после его кончины у него на письменном столе найдено было множество различных записок составленных разными лицами, испещренных его заметками, доказывающими, что он действительно и серьезно зна­комился со всеми делами. При его работоспособности, край мог бы ожидать много хороших реформ, но Господь призвал его к себе к огорчению лиц, успевших близко ознакомиться с этим превосходным человеком.

Ознакомившись вскоре по приезде в Ташкент с личностью своего помощника генерала Мациевского, Н. Н. Тевяшов, не раз­думывая долго, заменил его начальником своего штаба генералом Сахаровым. И этот выбор нельзя было не приветствовать, ибо Сахаров был, бесспорно, одним из выдающихся в крае генералов в эту эпоху.