Моя служба в Туркестанском крае. Фёдоров Г. П. (1870-1910). Часть восемнадцатая История Ташкентцы

XVIII.

Уход из края барона Вревского. – Назначение генерала Духовского. – Моя первая с ним встреча. – Восстание туземцев в Андижане и преждевременный выезд

Духовского в Ташкента.

С назначением А. Н. Куропаткина военным министром, всем стало ясно, что дни барона Вревского в Туркестане сочтены. И, действительно, вскоре он был вызван в Петербурга и после первого же приема у Куропаткина объявил мне, что в край более но вернется.

Очень тяжело было мне расставаться с этим благороднейшим и добрейшим человеком. Я предчувствовал, что в заместителе барона не найду такого хорошего человека. Действительность превзошла мои предчувствия. Вскоре состоялся приказ о назначении на пост генерал-губернатора генерала Духовского, бывшего в то время приамурским генерал-губернатором и находившегося по делам службы в Петербурге. Генерал Духовской жил в гостинице «Гранд Отель», и на другой день после его назначения я поехал к нему пред­ставляться. Вместе со мною поехали прибывшие с бароном из Ташкента начальник окружного штаба генерал Белявский и делопроизводитель канцелярии генерал-губернатора Стеткевич (нынешний петербургский почт-директор). Генерал Духовской [861] принял нас довольно сухо и сразу повел такую речь, обращен­ную специально ко мне:

–Мне предстоит прежде всего заняться разработкой ре­формы Туркестана, а потому мне сейчас же нужны всевозмож­ный справки. Вы, г. Федоров, живете здесь уже два месяца, и, конечно, смею думать, имеете все необходимые мне данные.

–Имею, – ответил я.

–Отлично. Потрудитесь же мне сейчас же дать справку о чи­сленности и дислокации войск Закаспийской области.

Удивленный таким странным вопросом, я ответил, что таких сведений у меня нет да и не может быть.

–Странно, – прогнусавил  Духовской: – вас на казенные деньги послали в Петербурга, а вы через два месяца не имеете самых важных сведений. Это, милостивый государь, непрости­тельное ротозейство с вашей стороны…

Я был до такой степени оскорблен этим выражением, что со мной сделался тут же нервный припадок. Мне дали холодной воды, и я скоро пришел в себя. Духовской, видимо, сконфу­зился за свою грубость и уже более мягким тоном начал го­ворить, что я неправ, не исполнив возложенного на меня Вревским поручения. Тут вмешался генерал Белявский, который сказал, что численность и дислокация войск – совсем не мое дело, что я командирован по гражданскому управлению и что все военный справки может представить он, как начальник штаба.

–Но ведь и г. Федоров служит в штабе, потому что у него на плечах погоны…

–Да ведь все гражданское управление находится в ведении военного министерства,–ответил Белявский.

– Ну, я этого не знал, – ответил Духовской, и даже не изви­нился за дерзость.

Духовской был человек не глупый и, быть может, в свое время очень полезный, но когда он был назначен в Туркестан, то это была уже развалина и в умственном, и в физическом отношениях. Непонятно, как могли назначить такую руину начальником огромного края, к которому только что присоединили еще две области. Он был неспособен ни к ка­кому труду и, свалив все бремя управления на вновь назначенного на только что учрежденную должность помощника генерал-гу­бернатора генерала Иванова, сам буквально ничего не делал, и или разъезжал с большою помпой по краю, или проживал в Петербурге, куда неоднократно выезжал, будто бы по делам службы.

Духовской предполагал прожить в Петербурге до начала июня, но неожиданно ему А. Н. Куропаткин предложил выехать немедленно в край. Случилось это по следующей причине. [862]

Близ гор. Андижана Ферганской области проживал один туземец – мулла Магомет-Хальфа, пользовавшийся между сво­ими репутацией святого. Он жил в одной деревушке, и к нему стекались большие массы народа послушать его проповедей. Ма­гомет-Хальфа был фанатик в полном смысле этого слова и, конечно, ненавидел «проклятых кяфиров» – русских, завладевших мусульманской страной. В своих проповедях он разжигал в массе туземцев самый крайний фанатизм и ненависть к русским. Продолжалось это, вероятно, много времени, но уездный начальник, заваленный всегда массой непосильной работы и не имевший достаточного числа приставов, которые могли бы следить за населением на месте, ничего не подозревал, так как Хальфа считался вполне мирным и благонамеренным человеком по аттестациям местного волостного управителя-мусульманина. Но вот однажды на рассвете, кажется, 24-го мая 1898 года огромная толпа туземцев под предводительством Хальфы ворвалась в лагерный барак местного батальона и, пользуясь сном солдат, зверски перерезала больше двадцати человек. Крики несчастных разбудили остальных солдат, которые, не растерявшись, схватили ружья и открыли огонь по убийцам. Толпа моментально, как бараны, бросилась бежать, и порядок был восстановлен. О намерении буйной толпы дви­нуться на Андижан один из уездных начальников слу­чайно узнал накануне от своего переводчика и немедленно телеграфировал военному губернатору области генералу Повало-Швыйковскому. Последний собирался на какой-то вечер, когда пришла эта телеграмма. Он, не прочитав, сунул ее в карман и забыл про нее, а прочитал, уже когда злодейское нападение состоялось. За такую непростительную небрежность Повало-Швыйковский был немедленно уволен от службы, но, к сожалению, пострадали ни в чем неповинные два уездных началь­ника, бесспорно самые выдающиеся в крае по своим блестящим способностям и безукоризненной репутации: это полковники Коишевский и Брянов. Их А. Н. Куропаткин отчислил обоих в запас. Впоследствии, когда следствие выяснило во всех деталях это ужасное дело, Коишевский и Брянов были восстановлены в должностях, но тем не менее оба они более года пере­носили несправедливое лишение.

Вследствие этого события Духовской должен был немедленно выехать в край и предложил мне сопутствовать ему. В Петровске, где мы пересаживались из вагонов на морской пароход, Духовской отозвал меня в сторону и сказал:

– Вы, конечно, не помните зла за неосторожное слово, вы­рвавшееся у меня во время вашего представления. Я очень доволен вашими работами в Петербурге, а потому рассчитываю, что [863] и в Ташкенте буду вами доволен. Теперь же я хочу просить вас описывать все наше путешествие, а главное тщательно записы­вать мои речи, которые буду говорить в крае.

Таким образом, позднее раскаяние обусловливалось желанием иметь меня репортером. Все последующее пребывание Духовского в крае доказало, что это был исключительно человек рекламы, и только одной рекламы.

Следствие об андижанских событиях по Высочайшему повелению было возложено на сырдарьинского военного губерна­тора генерала Королькова, и по выяснении всех обстоятельств дела все главные виновные с Хальфой во главе были казнены, а более ста человек сосланы на каторжный работы и на поселение. Кишлак (селение), в котором жил Хальфа, и где было глав­ное ядро заговорщиков, приказано было разрушить, сравнять с землей, всех жителей, знавших о задуманном злодействе, выселить и всю полосу земли, по которой двигалась в Андижан толпа бунтовщиков, отчудить в пользу казны и отдать под устрой­ство русского поселения. Кроме этого, на все население Ферганской области, которому также было известно о замыслах Хальфы свергнуть русское правительство, была наложена контрибуция, кажется, в триста тысяч рублей, и деньги эти большей частью пошли на устройство русского поселения, которое получило название «Русское Село». (ныне город Асака, Андижанской области Республики Узбекистан)

Репрессия была, конечно, крута, но иначе нельзя было посту­пить, ибо мусульмане всякую снисходительность и милость трактуют, как слабость и трусость правительства. С тех пор прошло много лет, а в Ферганской области, бывшей раньше очагом многих волнений и беспорядков, порядок ни разу не нарушался, и даже ужасное землетрясение, разрушившее весь Андижан, не вызвало никаких волнений в населении.