Несостоявшееся «увековечение». К 95-летию Ш. Р. Рашидова История Ташкентцы

Автор – Рахим Султанов, в 1978 – 1994 гг. собственный корреспондент Узбекского телевидения и радио в Москве

Не могу не начать и этот материал с набившей оскомину общепринятой фразы: Как время течёт быстро! Как будто вчера всё это происходило, а уже прошло почти три десятилетия!
Всеобщий шок, который мы, «московские» узбеки, наравне со всем многонациональным населением Узбекистана испытали в последний день октября 1983 года, когда неожиданно ушёл из жизни бессменный на протяжении более чем двадцати лет руководитель республики Шараф Рашидович Рашидов, со временем стал постепенно отходить от сердца.

На состоявшемся сразу после ноябрьских праздников совещании аппарата Постоянного представительства тогдашний постпред Эркин Турсунов (светлая ему память!) в числе прочего сообщил, что из Секретариата ЦК КПСС в Ташкент ушло поручение подготовить предложения об увековечении памяти Ш. Р. Рашидова, и, если есть у кого какие-то идеи, то может их предложить…

Вообще-то Постпредство обычно занималось реализацией чисто экономических задач. А этот вопрос был явно политическим, и коль скоро постпред информировал об этом аппарат, то, скорее всего, только для того, чтобы приподнять настроение в большинстве своём опечаленных сотрудников на фоне всё разрастающихся различных нелепых слухов об ушедшем из жизни Шарафе Рашидовиче, с которым каждый сотрудник был знаком лично на протяжении многих лет, и в их среде его высокий авторитет никогда не подвергался никакому сомнению.

Прошел месяц-другой, и в самый канун 1984 года, то ли 28 или 29 декабря Эркин Турсунович показал мне совместное Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР за подписью Ю.В.Андропова и Н.А.Тихонова «Об увековечении памяти Ш.Р.Рашидова». Удивляло, что документ был с грифом «Совсекретно», а это уж точно не предполагало его обнародование в печати.

Это было совсем непонятно. В бюрократических, аппаратных правилах аналогии играют большую роль. Помнится, за три года до этого в газетах «Правда» и «Известия» было опубликовано постановление тех же высоких партийных и правительственных структур об увековечении памяти трагически погибшего в нелепой автомобильной катастрофе первого секретаря ЦК Компартии Белоруссии П.М.Машерова. В Кремлевской иерархии они числились равными – оба были кандидатами в члены Политбюро, оба были руководителями республик и в всевозможных президиумах всегда, я сам этому неоднократно был свидетелем, сидели рядом. По идее, почести, казалось бы, тоже должны бы отдаваться одинаковые. Объяснение напрашивалось одно – тогда это было при Л.И.Брежневе, а сейчас глава государства – Ю.В.Андропов. И на том спасибо, сказал я себе, и стал ждать дальнейшего развития событий.
11 января 1984 года во всех республиканских газетах было опубликовано постановление ЦК Компартии Узбекистана и Совета Министров Узбекистана «Об увековечении памяти Ш.Р.Рашидова». В силу специфики моей профессии меня заинтересовал последний пункт этого документа:

«Принято к сведению, что Министерству морского флота поручено присвоить имя Ш.Р.Рашидова одному из строящихся судов».

Понятно, что узбекские партийные и государственные организации никак не могли дать поручение союзному министерству. Для меня эта строка, прежде всего, свидетельствовала о том, что решение принято на самом верху и, само собой подразумевалось, что оно будет оберегать доброе имя Шарафа Рашидовича от всяких кривотолков и всевозможных напастей.
Но, как выяснилось, я ошибался. Я тогда свято верил в силу и незыблемость коллегиально принятых решений, и никак не предполагал, что из-за одной за другим последовавших замен руководителей страны зигзагообразно станет меняться и государственная политика, притом очень кардинально, и не только в интересующем нас эпизоде.
Вскоре, в конце января 1984 года, вышел приказ Министра морского флота СССР Т.Б.Гуженко о присвоении имени Ш.Р.Рашидова строящемуся лихтеровозу из серии «Алексей Косыгин» с припиской к Дальневосточному морскому пароходству. Тогда в Советском Союзе было принято решение о строительстве на Херсонском судостроительном объединении в течение ближайших восьми-десяти лет 6 лихтеровозов каждый водоизмещением 62 тысячи тонн. «Алексей Косыгин» к тому времени уже был спущен на воду и осваивал новый способ перевозки грузов между европейскими портами, а «Шараф Рашидов» должен быть вторым судном. Забегая немного вперед, скажу, что впоследствии, до конца 80-годов, херсонскими кораблестроителями были построены такие же близнецы – «Ле Зуан», названного в честь коммунистического лидера Социалистического Вьетнама и «Че Гевара» – получившее свое наименование в честь другой исторической личности, героя освободительного движения 50-60 годов народов Латинской Америки. Но последовавший затем распад СССР и последовавший затем разрыв хозяйственных связей не позволил полностью реализовать директиву Политбюро по строительству этих судов.
Это сейчас перевозка грузов лихтеровозами обычное явление, а тогда только Советский Союз и США, только для себя, для своих национальных грузоперевозчиков строили подобные суда. Как потом объяснили сведущие люди, всё на этом судне, и оборудование, прежде всего – мощный вычислительный комплекс и космическая система связи, по которой члены экипажа с любой точки мирового океана могли по телефону регулярно разговаривать с родными, система управления судном, буквально всё поражало воображение. Была в нем и судовая типография, в которой предполагалось печатать для экипажа центральные газеты, получаемые по фототелеграфу из Москвы, вертолетная площадка на палубе. Всё это было засекречено. Даже непосвященный понимал, что лихтеровозы при необходимости легко можно было приспособить для перевозки крупногабаритных военных грузов – танков, самолетов, ракет и, естественно, личного состава большой численности.
Я, ухватившись за этот факт, начал планировать поездку в Херсон, чтобы подготовить сюжет для телепрограммы «Ахборот» о ходе строительства лихтеровоза «Шараф Рашидов». Постпредом уже было подписано соответствующее ходатайство на имя Министра судостроительной промышленности СССР И.С.Белоусова о содействии съемочной группе Узбекского телевидения во время работы на Херсонском судостроительном заводе. Прежде чем отправить письмо, связался с одним из помощников министра судпрома, оказавшемся очень внимательным к журналистской братии и досконально знающем не только свою отрасль, но и то, что нужно корреспонденту телевидения для получения хорошей картинки.
– Насколько я знаю, – сказал помощник, – в цехах ещё строятся части судна. Для съемок будет хорошо, если судно предстанет на стапеле в собранном виде, будут видны его название по бокам, будет прикреплена мемориальная доска при входе на корабль. Будем на связи. Когда подойдет время, я во всем вам помогу, – многообещающе завершил разговор помощник министра.
Вроде всё шло нормально. Вскоре в Постпредство позвонили из Минморфлота и попросили прислать им текст для мемориальной доски. Вместе с заведующим отделом Постпредства Б.В.Хамидовым мы составили текст, гласивший:
ЛИХТЕРОВОЗ «ШАРАФ РАШИДОВ» НАЗВАН В ЧЕСТЬ ВИДНОГО ДЕЯТЕЛЯ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ И СОВЕТСКОГО ГОСУДАРСТВА, ДВАЖДЫ ГЕРОЯ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО ТРУДА, ЛАУРЕАТА ЛЕНИНСКОЙ ПРЕМИИ ПИСАТЕЛЯ ШАРАФАРАШИДОВА

Было несколько вариантов текста. И в процессе его подготовки, как сказали бы сейчас, проходили интенсивные консультации со специалистами Минморфлота, а на завершающей стадии Б.Майнагашев, член коллегии Минморфлота СССР, председатель объединения «Мореплавание», которое вело реестр всех советских судов, предложил включить в текст слово «писатель». Оказалось, что Бронислав Семенович по долгу службы присутствовал на состоявшейся в порту Находка церемонии вручения экипажу грузового судна «Алишер Навои» Памятного красного знамени ЦК КП Узбекистана, Президиума Верховного Совета и Совета Министров Узбекской ССР. Вместе со знаменем узбекская делегация тогда вручила коллективу судна большой комплект различной литературы, выпущенной в Узбекистане, для судовой библиотеки. И среди них, по словам Б.Майнагашева, был и пятитомник избранных произведений Ш.Рашидова, вышедший в московском издательстве «Художественная литература».

Поскольку суда подобного такого типа заходили и в иностранные порты, мемориальные доски должны быть и на английском языке. Текст был переведен и на этот язык. Тексты на двух языках с сопроводительным письмом за подписью постпреда Э.Т.Турсунова был отправлен в ЦК КП Узбекистана. Как мне потом рассказывали очевидцы, в частности и ныне здравствующий тогдашний председатель Гостелерадио Узбекской ССР У.Я.Ибрагимов, коллегиальное утверждение этого текста на Секретариате ЦК в феврале 1984 года опять-таки внесло некоторое позитивное оживление в рядах соратников Ш.Р.Рашидова, ещё находящихся на своих должностях. А ведь то время, как многие помнят, было очень непростым. В республике уже «работала» беспощадная комиссия ЦК КПСС. Почти каждый день то в одной, то в другой области снимались со своих должностей секретари обкомов и райкомов, другие, ещё недавно авторитетные руководители. Чувствуя свою безнаказанность, бесчинствовала ретивая следственная группа Прокуратуры СССР, под предводительством небезызвестного Т.Гдляна. Многие нежданно-негаданно для всех оказывались под следствием. Ходили упорные слухи, что то этого, то другого увезли спецсамолетом в Москву. То, что в подобных условиях Министерство морского флота СССР всё-же присвоило имя недавнего руководителя республики строящемуся судну, говорило о многом.

Генеральный директор Херсонского судостроительного объединения В.Ф.Заботин (второй слева) и академик Б.Е.Патон, на стапеле, у строящегося первого советского лихтеровоза, впоследствии названного именем «Алексей Косыгин». Фотография из заводского музея, сейчас размещенная в «Яндексе».

Вскоре утвержденный на Секретариате ЦК текст для мемориальной доски фельдсвязью был отправлен в Минморфлот. А мне нужно было придать огласке происходящее, поскольку нездоровая атмосфера вокруг доброго имени недавнего авторитетного руководителя республики всё больше усугублялась, и прежде всего в самой республике. Не терял надежду съездить в Херсон. Связался по телефону с директором судостроительного объединения В.Ф.Заботиным. Это тогда, в тех условиях, надо признаться, было очень просто в сравнении с нынешними днями, когда, несмотря на обилие всевозможных средств связи, журналисту порой очень трудно связаться с каким-нибудь руководителем, даже не очень значимого звена. Прежде всего, из-за того, что постпред Турсунов Э.Т., выпестованный, как и многие другие, Шарафом Рашидовичем, был милейшей души человеком, никогда ни в чем, что касалось интересов республики, не отказывал. В том числе разрешал по служебным делам звонить, и не только мне, по своей «кремлевской вертушке» в какую угодно инстанцию, а также в другие города по «ВЧ», где трубку поднимали сами абоненты. Хотя, разговаривая посредством этого вида связи, порой, из-за отсутствия определенных навыков, было очень трудно понять собеседника: голоса достигали другого абонента с некоторой задержкой и, как говорят специалисты, происходила модуляция, во время которой очень трудно было уловить смысл разговора. Опять-таки повторяю, из-за непривычки. Кто разговаривал по этому телефону постоянно, то быстро привыкал. Что было хорошо, любой, кто пользовался этим видом правительственной связи, знал, что его проблема обязательно решится. Не всегда обязательно положительно, но ясность будет предельной: «да» или «нет», чётко и определённо.
Так вот при первом же телефонном разговоре В.Ф.Заботин сообщил, что на следующей неделе будет в Москве, на коллегии Минсудпрома, свяжется и со мной. Когда я попросил его взять с собой какие-нибудь фотографии строящегося лихтеровоза, то прозвучало:
– Зачем фотографии, я тебе привезу очень хороший макет.

Это уже в Москве он мне объяснил, что предприятие его оборонного значения, фотографировать там категорически запрещено, а если и возникнет нужда в фотографировании передовиков производства, то только крупным планом и под присмотром представителей «комбината глубокого бурения» (читай КГБ).
Довольно скоро, буквально через нескольких дней марта 1984 года, на Киевском вокзале я встретил скорый поезд Херсон – Москва, на котором прибыл В.Ф.Заботин – богатырского телосложения, ростом под два метра. Он не обманул моих ожиданий: одно из купе СВ целиком было занято не только им самим, но и макетом. Макет был такой большой, что будучи с трудом извлечённым из вагона, никак не помещался в «Волге». Пришлось нам дожидаться «РАФика», на котором и благополучно доставили макет лихтеровоза «Шараф Рашидов» на Курсовой переулок, дом 17, где тогда размещалось Узбекское постпредство в Москве.
Помнится, в тот день в Москве стояла хорошая солнечная погода. И я, не теряя времени, на фоне этого макета, поставленного у кромки берега Москвы-реки, провел интервью с В.Ф.Заботиным. Кто помнит, тогда производственники были людьми довольно косноязычными и со многими не так-то просто было провести хотя бы небольшую синхронную запись беседы. Но Всеволод Федорович оказался человеком, словно созданным для телевизионного репортажа. К тому времени он уже был весьма известным судостроителем, и не только на Украине. Шутка ли – более двадцати лет директорствовал на этом крупном заводе. В глаза и за глаза его называли адмиралом. Был Героем Социалистического Труда, за особые заслуги в развитии отечественного судостроения, прежде всего военно-морского, удостаивался Ленинской и Государственных премий СССР. Был депутатом Верховного Совета Украинской ССР, избирался делегатом партийных съездов. Так что опыт общения с телерепортерами он имел богатый, и знал, кому что говорить.

В.Ф.Заботин оказался ровесником Шарафа Рашидовича, начал вспоминать свои встречи с ним на партийных съездах, а также на праздновании 1500-летия Киева, других форумах, и завершил интервью тем, что его коллектив точно в срок, в третьем квартале 1985 года сдаст заказчику судно.
Кинопленка в тот же день с текстом, самолетом была отправлена на телевидение в Ташкент. Тогда обычно все материалы, полученные из Москвы, шли в эфир без каких-либо задержек. Но к вечеру следующего дня выяснилось, что зампред Гостелерадио по телевидению У.Бурханов (светлая ему память, был организатором от Бога), во время предварительного просмотра, видимо, по инерции, позвонил куратору в ЦК, в отдел пропаганды. А тот, наверное, или не был в курсе состоявшегося решения Секретариата ЦК, которое шло через орготдел, или, как всегда, перестраховался, и посоветовал не торопиться.
Меня это сильно задело. Разным начальникам по творческим, профессиональным вопросам никогда не звонил. Да и в этом случае мало бы кто помог – раз в ЦК не разрешили, то разговор короткий: «Уберите, не надо!» Таковы были тогдашние бюрократические нравы. И никто не стал бы разбираться, почему, зачем, кто, когда, отчего и т.д.?
Не долго думая, позвонил в Ташкент Н.Ф.Тимофееву, тогдашнему редактору газеты «Правда Востока» (тоже светлая ему память, человек, который с ходу всё понимал, советы давал неоценимые), предложил ему для газеты материал о строящемся лихтеровозе «Шараф Рашидов» с фотографиями.
Николай Федорович вспомнил, что недавно на Секретариате ЦК (руководители республиканских СМИ в них всегда участвовали) обсуждался вопрос, связанный с этим судном, все были благожелательно настроены. Но в республике обстановка меняется не то что каждый день, а каждый час. Параллельно работают несколько комиссий из Центра. Николай Тимофеевич хорошо знал узбекский язык и последние слова произнес на узбекском языке: «Сизлар томондан, Марказдан юришипти». И будет лучше, если этот материал с фотографией ты отправишь в ЦК с сопроводиловкой от постпреда, с пометкой о публикации не только в «Правде Востока», но и в «Совет Узбекистони» на узбекском языке.
Очень хорошо помню, это было 15 марта 1984 года. Из имеющего текста, подготовленного для выпуска «Ахборота», совсем не трудно было сделать газетный материал. В тот же день репортаж с несколькими фотографиями фельдсвязью был отправлен в Ташкент прямиком в ЦК.
(Изображение: Газета «Правда Востока», 18 марта 1984 г. см в начале статьи ЕС)

Материал в обеих газетах был опубликован 18 марта под рубрикой «Сообщение в номер». Тогда, газеты очень многие читали, а руководители – тем более, определяя по ним векторы текущей политики. Несмотря на воскресный день, несколько человек позвонили мне, поблагодарили за публикацию, подчеркивая, что я сделал благое дело. А вечером в «Ахбороте», тоже на двух языках, без какого-либо звонка прошло пролежавшее в редакции четыре дня интервью с В.Ф.Заботиным о строящемся на возглавляемом им Херсонском судостроительном объединении лихтеровозе «Шараф Рашидов».
Время шло. Макет по-прежнему стоял на специальной подставке в кабинете постпреда. Всякий новый посетитель, кто заходил к постпреду, сначала подходил к этому макету, рассматривал. Уставший от однообразных вопросов постпред попросил напечатать технические характеристики судна, что было сделано и прикреплено к макету. Во время переезда Постпредства из Курсового переулка дом 17, на Большую Полянку, в новое здание в Погорельский переулок, дом 12, макет неделю-другую постоял в кабинете постпреда, а потом, из-за изменившейся аппаратно-политической ситуации, перекочевал на второй этаж, в кабинет Управляющего делами, но уже… с бортов содранным наименованием. А потом и вовсе оказался в подвале, а оттуда таинственным образом совсем пропал. Говорили, что один из технических работников умыкнул к себе на дачу…
К тому времени в республике прошел ХУI пленум ЦК Компартии Узбекистана, где виновником всего негативного, что произошло в республике за последние годы, объявили только одного человека. А потом, после прихода к власти М.Горбачева, с его непосредственной подачи, рьяно поддержанной тогда ещё соратником-единомышленником Е.Лигачевым, взялись за останки усопшего (ничего более кощунственного и выдумать было нельзя), сняли мемориальные доски со скромного четырехэтажного дома в Ташкенте, где жил Шараф Рашидович, и с фронтона главного здания Самаркандского госуниверситета, где он учился. Пошли по республике и другие переименования. В этой ситуации совершенно точно стало, что на лихтеровозе название «Шараф Рашидов» долго не устоит.
Точно не помню, когда, но, скорее всего, между этими событиями где-то в середине 1985 года из Херсона мне позвонил милейший Всеволод Федорович: «Объясни мне, пожалуйста, что у вас там происходит? Мы всё сделали как надо, только недавно по обеим сторонам на бортах и на корме смонтировали наименование судна, у нас почти всё готово для спуска на воду, а вдруг сегодня получаем приказ заказчика – всё содрать!»

Да, несколько дней тому назад в «Известиях» была опубликована информация со ссылкой на Министерство морского флота СССР о присвоении имени погибшей от рук террориста индийского премьера-министра Индиры Ганди строящемуся лихтеровозу класса «Алексей Косыгин». Но ни тогда, ни потом никогда не было никакой информации о том, что это, то самое судно, которому раньше было присвоено имя «Шараф Рашидов». Всё-таки, по-моему, хорошие люди работали тогда в Минморфлоте СССР – в политику не лезли, с большим чувством, с тактом относились к представителям союзных республик.

Больше не было никакой нужды взаимодействовать с сотрудниками Минморфлота и Минсудпрома СССР, и наши связи естественным образом прервались.

Да нет, после распада СССР, в середине 1992 года, когда в России начался процесс акционирования пароходств и приватизации, суда начали менять собственников, я нашел Б.Майнагашева, который к тому времени стал одним из руководителей отраслевого департамента министерства транспорта России. Бронислав Семенович по-прежнему был внимателен, демократичен в общении, рассказал о происходящих процессах в отрасли. А я, улучив момент, спросил его, что стало с памятными знаменами республики, которые в свое время были вручены не только экипажу сухогруза «Алишер Навои», но и круизному лайнеру «Узбекистан», нефтеналивному танкеру «Самарканд», другим судам, носящими названия, связанные с моей республикой.

– С нынешним бедламом, что сейчас происходит в портах, на судах, не так-то просто найти, где находится то или иное знамя. Со сменой собственника, они, конечно, же, не останутся на борту. Но не беспокойтесь, на море сильны славные традиции, сохранившиеся от нынешних и прежних поколений моряков. Скорее всего, сами капитаны или замполиты заберут их к себе домой, как доброе напоминание о годах плавания на «узбекском корабле». Я уверен, что наши ветераны, их потомки бережно отнесутся к этим реликвиям, – успокоил меня ветеран арктических походов и советского морского флота Б.С.Майнагашев.

Так именно случилось или нет, у меня нет никакой информации. Но то, что все «узбекские корабли» вскоре поменяли и своего собственника, и свое название, это свершившийся факт. Например, по информации моего коллеги, признанного авторитета в этой области, а сейчас и аксакала узбекских репортеров Шахабутдина Зайнутдинова, пассажирский теплоход «Узбекистан» ещё в середине 90-х годов прошлого века Черноморским пароходством был продан какому-то греческому миллионеру и под названием «Odessa Sun» и до 2000 года был занят обслуживанием туристов на круизах по Черному и Среднеземному морям. А потом тот же владелец продал его на металлом. Что касается лихтеровоза «Индира Ганди», то он тоже, в те же годы был продан китайцам, а глава серии «Алексей Косыгин» – неведомому американскому судовладельцу. И, естественно, плавают сейчас эти суда-красавцы совсем под другими названиями, или скорее всего утилизованы. Такая же участь настигла и «Ле Зуан» и «Че Гевара». Один из крупнейших грузовозов «Петр Машеров», построенный в Польше, в знаменитой Гданьской судоверфи имени В.И.Ленина, приписанный с 1982 года к Балтийскому морскому пароходству, после всего лишь 20- летней безупречной службы в 2003 году уже новым иностранным владельцем был утилизован в индийском порту Аланг, являющемся главным центром мировой судоразделки.
Узнав обо всём этом, я ещё раз убедился в правоте общеизвестной пословицы – «Всё что делается, всё к лучшему». Хорошо, что в свое время подобное «увековечение» не состоялось. Оно ведь продержалось бы тоже недолго – максимум до начала 90-годов, а потом и это судно новоявленные российские «прихватизаторы» со всеми потрохами продали бы куда-нибудь за океан.

А с обретением независимости в Узбекистан вернулось и доброе имя незабвенного Шарафа Рашидовича Рашидова, хотя в памяти народной он был всегда – и в те непростые времена тоже. В Ташкенте одна из центральных и самых красивых улиц названа его именем. Памятник ему – в живописном скверике напротив Музея истории народов Узбекистана – там, где прежде было первое место его упокоения. На главном здании Самаркандского госуниверситета, как это намечалось, – мемориальная доска с его барельефом. Говорят, что на его Родине – в Джизаке функционирует мемориальный музей, посвященный его насыщенной событиями жизни и многогранной деятельности.

Такова краткая история несостоявшегося в союзном масштабе «увековечения» светлой памяти этой исторической личности, впервые обнародованная сегодня непосредственным свидетелем, а в некоторых случаях, и участником тех событий.