Дина Рубина о работе вне России Ташкентцы

На следующей неделе в Москве пройдет церемония награждения лауреатов международного литературного конкурса «Русская премия». Одним из номинантов на престижную награду является популярная израильская писательница Дина Рубина

Пятая по счету церемония награждения лауреатов конкурса «Русская премия» состоится в столичном «Президент-отеле» вечером 12 апреля при участии представителей творческой элиты России и стран-участниц конкурса, а также представителей Госдумы, Совета Федерации и Администрации Президента РФ. Израиль в этом литературном конкурсе представляет Дина Рубина.

Как уже ранее сообщал портал IzRus, в финал вышли еще семь других русскоязычных писателей, живущих за рубежом. Рубина номинируется за свой роман «Белая голубка Кордовы», и поборется за звание лучшего автора «крупной прозы», а также за денежный приз в размере 5 тысяч долларов США.

Накануне этого мероприятия Дина Рубина любезно согласилась ответить на вопросы портала IzRus.

Будете ли Вы лично присутствовать на церемонии награждения?
Да, приеду. Вообще, во время работы над книгой я стараюсь отлучаться от письменного стола на длину собачьего поводка, но тут не устояла: все же, селят в «Президент-отеле»! – я люблю закатить себе «шикарную» жизнь дня на два-три.

Знакомы мы ли Вы с произведениями своих «конкурентов»? Кому прочите победу?
Нет, увы, сейчас я читаю в огромном объеме специальную литературу, не успеваю следить за всем. Потому и пророчить ничего не могу. Ну, и согласитесь, в этих пророчествах есть что-то лицемерное. Поживем еще дня три, и увидим.

Не боитесь поражения?
По поводу поражений… «в конкурсе» и «в жизни» – это разные вещи. Конкурсантов оценивают и награждают люди, – а это всегда вопрос предпочтений, вкусов, ситуаций, даже настроения. К этому я всегда отношусь с пониманием. В жизни нас судит совсем иное «жюри», перед которым всегда хочется выглядеть наилучшим образом, поэтому и поражение любое воспринимаешь более болезненно, более заслуженно.

Что побудило Вас принять участие в этом литературном конкурсе?
Мой роман «заявило» издательство. Я никогда в этот процесс не вмешиваюсь и по крайней занятости не очень интересуюсь. Честно говоря, о том, что «Белая голубка» вышла в финал, я узнала от приятельницы из Америки: она любит гулять по интернет-сайтам, в отличие от меня.

По мнению первого председателя жюри этой премии — Чингиза Айтматова, цель ее создания в том, «чтобы русскоязычные люди за рубежом не чувствовали себя оторванными от Отечества». Согласны ли Вы с таким высказыванием, либо у Вас есть иное толкование?
Мне и это толкование подходит, хотя лично мне грех жаловаться и на Отечество, и на издательство «ЭКСМО», и на тиражи моих книг, и на читателей. Кроме того, я вообще не люблю чувствовать себя в каком-то минусе, и в этом всегда предпочитаю полагаться на саму себя: не хочешь чувствовать себя оторванной – не чувствуй.

Есть ли, по-Вашему, особенности, которые характерны русскоязычным авторам, живущим за пределами бывшего СССР?
Острая недостача «живого материала», если пишешь о сегодняшней России. Не того материала, который видишь в кратких наездах, а глубинного прожитья дней внутри страны. Многие начинают метаться, чувствовать себя в стеклянной банке, работать на прошлом… В любой ситуации ведь есть свои плюсы и минусы. Из плюсов: есть некая внутренняя свобода в иноземных, иноязычных обитаниях: свобода незамутненного взгляда, и даже свобода от России, от навязчивых реалий. Писатель – человек одинокий, и в этом отчуждение помогает.

Над чем работаете в настоящий момент?
Пишу роман «Синдром Петрушки» – о кукольнике, о куклах, о создателе и его творениях… О любви – конечно же, о любви…

Шагая в ногу со временем, относительно недавно Рубина помимо интернет-сайта открыла личную страничку в популярной социальной сети Facebook, а также персональный канал на Youtube, где можно ознакомиться с последними видеоматериалами с участием писательницы.

СПРАВКА

Рубина Дина (1953) – самая известная израильская русскоязычная писательница.
Родилась в Ташкенте в семье художника и учительницы истории. По окончанию ташкентской консерватории преподавала в Институте культуры в Ташкенте. Параллельно занималась переводами на русский язык произведений узбекских писателей. В 1990 г. репатриировалась в Израиль.

В 2009 г. отметила 40-летие со дня первой своей публикации в журнале «Юность». Первый же ее роман, «Вот идет Мессия», вышел в свет в 1996 г.

За свою творческую деятельность удостоена различных наград и призов в Израиле, России, Узбекистане. В октябре 2009 г. вошла в число 13 репатриантов, внесших наиболее весомый вклад в развитие израильской культуры (премия им. Юрия Штерна).

Имеет сына от первого брака и дочь от второго.

Биография

Дина Рубина родилась в Ташкенте в 1953 году в семье художника и учительницы истории. Окончила специализированную музыкальную школу при ташкентской консерватории[1], ташкентскую консерваторию, преподавала в Институте культуры в Ташкенте. Некоторое время до своего отъезда в конце 1990 года на постоянное место жительство в Израиль жила и работала в Москве. В настоящее время проживает в городе Маале-Адумим.

У Дины Рубиной есть сын от первого брака и дочь от второго.

Первые юношеские произведения Дины Рубиной были опубликованы на страницах журнала «Юность».

Литературные награды

Премия Министерства культуры Узбекистана за пьесу «Чудесная дойра» для театра музыкальной комедии, написанную ею совместно с поэтом Рудольфом Баринским в конце 70-е годов XX века в Ташкенте, по мотивам узбекских народных сказок.
Премия им. Арье Дульчина (Израиль) за книгу «Один интеллигент уселся на дороге».

Премия Союза писателей Израиля за роман «Вот идет Мессия!».

Российская премия «Большая книга» за 2007 год за роман «На солнечной стороне улицы».
март 2008 — премия Благотворительного фонда Олега Табакова за рассказ «Адам и Мирьям», опубликованный в журнале «Дружба народов», № 7, 2007 год.

апрель 2009 — премия «Портал», лучшее фантастическое произведение (крупная форма) за роман «Почерк Леонардо»

Произведения

Романы

1996 — «Вот идет Мессия!»
1998 — «Последний кабан из лесов Понтеведра»
2004 — «Синдикат», роман-комикс
2006 — «На солнечной стороне улицы»
2008 — «Почерк Леонардо»
2009 — «Белая голубка Кордовы»

Сборники повестей и рассказов

1980 — «Когда же пойдет снег…?»
1982 — «Дом за зеленой калиткой»
1987 — «Отворите окно!»
1990 — «Двойная фамилия»
1994 — «Один интеллигент уселся на дороге»
1996 — «Уроки музыки»
1997 — «Ангел конвойный»
1999 — «Высокая вода венецианцев»
1999 — «Астральный полет души на уроке физики»
2002 — «Глаза героя крупным планом»
2002 — «Воскресная месса в Толедо»
2002 — «Во вратах твоих»
2003 — «Несколько торопливых слов любви»
2004 — «Наш китайский бизнес»

Эссе

1999 — «Под знаком карнавала»
2001 — «Чем бы заняться?»

Интересные факты

Сюжет и жизнь героев её романа «На солнечной стороне улицы» тесно связаны с Ташкентом 40-х — 60-х годов прошлого XX века.

Рассказ «Цыганка» основан на реальной семейной истории писательницы.

В одном из последних (книга издана в 2008 году) произведений автора — «Почерк Леонардо», рассказывается о девушке, обладающей паранормальными удивительными способностями, пишущей «зеркальным почерком», сходным с почерком Леонардо да Винчи.

Фильмы по произведениям Дины Рубиной

На Верхней Масловке
Двойная фамилия
Любка
«Наш внук работает в милиции». Производство киностудии «Узбекфильм»

Ссылки

Официальный сайт Дины Рубиной
Дина Рубина. Автобиография
Интервью с Диной Рубиной: «Израиль — это миф»
Рецензия на книгу «На солнечной стороне улицы»
Интервью с Диной Рубиной для журнала «Истории», беседовал Константин Криницкий
http://magazines.russ.ru/authors/r/rubina/

Автобиография

Когда меня убедили, что на сайте обязательно должна быть помещена моя биография, я принялась листать словари и энциклопедии, где — от краткого абзаца до обширной статьи — излагались разные варианты моей достаточно заурядной и абсолютно скучной биографии.

Обычно я довольно равнодушно отношусь к подобным вещам, полагая, что никто их и не читает. В сущности, кому какое дело — что за институт закончил автор того или иного романа, сколько у него братьев или сестер, сколько детей, мужей и прочего жизненного барахла…

Некоторое время меня даже раздражала просьба создателей моего сайта — написать собственную биографию. В конце-концов, у любого писателя биография расщеплена на мелкие и крупные щепы для растопки творческого костра, на котором мы сами и корчимся всю свою литературную жизнь.

Потом я решила взглянуть на это дело с точки зрения мастеровой. Вот, мол, есть некая второстепенная героиня ненаписанного пока романа. Взять и — где конспективно, где более проработанно — набросать некий рисунок жизненного пути. На том и порешила.

Итак.

Родилась в 53-м, уже после смерти Усатого, в семье художника и учительницы истории. И та и другой родились на Украине. Отец — в Харькове, мать — в Полтаве. В Ташкент родители попали каждый своим путем. Мать — с волной эвакуации, явилась девчонкой семнадцати лет, бросилась поступать в университет, (страшно любила литературу). В приемной комиссии ее спросили строго — «Вы на филологический или на исторический?» Она закончила украинскую школу, слово «филологический» слышала впервые, спросить — что это значит — стеснялась, так и поступила на исторический. Ночью работала охранником на оружейном заводе, днем спала на лекциях, которые читали блестящие профессора московского и ленинградского университетов, эвакуированных в Ташкент.

Зимы те военные были чудовищно морозными. Картонные подметки туфель привязывались веревками. От голода студенты спасались орехами — стакан стоил какие-то копейки. Тогда еще не знали, что они страшно калорийны. Кроме того, в студенческой столовой давали затируху. И студенты и профессора носили в портфелях оловянные миски и ложки…

Однажды моя восемнадцатилетняя мать случайно поменялась портфелями (одинаковыми, клеенчатыми) со знаменитым московским профессором, который читал курс средних веков по собственному учебнику. Обмирая от стыда, она подошла к учителю и сказала: «Профессор, вы случайно взяли мой портфель и мне ужасно стыдно: если вы его откроете, то обнаружите, что в нем нет ничего, кроме миски и ложки для затирухи». Профессор сказал на это: «если бы вы открыли мой, то увидели бы то же самое.»…

Отец родом из Харькова — вернулся с войны молоденьким лейтенантом — в Ташкент, к эвакуированным родителям. Поступил в художественное училище, где историю преподавала его сверстница — очень красивая, смешливая девушка… Так встретились мои родители.

У того и другого в семьях есть легенды, вполне литературные. Из одной легенды я уже состряпала «путевые записки» — «Воскресная месса в Толедо», которые были опубликованы во 2-м номере «Дружбы народов» и вошли в книгу, вышедшую в издательстве «Вагриус». А «цыганская» легенда материнской родни еще ждет своего часа. Написать в двух словах не получается. Уж больно романтична.

Полагаю, что на отрезке — до и после революции — мои предки занимались ровно тем, чем занимались сотни тысяч украинских евреев: немножко торговали, немножко учились, немножко учили других. Прадед по матери был человеком религиозным, уважаемым и — судя по некоторым его высказываниям, которые до сих пор цитируются в семье — необычайно остроумным. Прадед по отцу — варшавским извозчиком, человеком необузданной ярости, от чего дед в четырнадцатилетнем возрасте бежал из дома и никогда не вспоминал о своей семье. От этого, не слишком далекого, предка — вспыльчивость и умение портить отношения с людьми.

Детство мое, равно как и юность, и молодость, да и вся последующая жизнь — в домашней тесноте, буквальной: маленькие квартирки, где у растущего человека нет своего угла. Одна из комнат обязательно — мастерская, — ибо сначала отцовские холсты расставлены по всем углам, потом — мужнины. Про все это я писала в повести «Камера наезжает!» Итак, теснота физическая, бытовая, а также теснота обстоятельств, постоянно давящая… Ну, и занятия музыкой по нескольку часов в день — специальная музыкальная школа при консерватории…в общем, было о чем писать.

Непреклонное лицо на фотографиях тех лет. Мое лицо. Беззащитные глаза, квадратные скулы. Довольно жалкое существо, угнетенное служением прекрасному искусству, будь оно проклято…

Мое созревание, — то есть, настаивание жалкого цыплячьего мозга на спирту и специях жизни колониальной столицы, — сопровождалось видениями. Вернее, так: самая обыкновенная вещь — сценка, случайная тающая фраза в уличной толпе, обиходная деталь быта вдруг высекали во мне сверкающую искру и я впадала в прострацию. Нежный подводный гул в ушах, давление глубинной толщи, парное дребезжание воздуха, какое в жару поднимается над раскаленным песком, сопровождали эти непрошеные медитации. Так однажды на уроке физики я вылетела из окна и совершила два плавных круга над школьной спортплощадкой — я уже писала об этом.

В другой раз дивный пейзаж на щелястой стене деревянного нужника в углу полузаброшенной стройки ослепил меня по дороге из музыкальной школы. Пейзаж, пейзаж. Я имею в виду буквально: картину.

Почему-то я не остановилась внимательно осмотреть находку, а прижимая к тощему животу нотную папку, прошла мимо, только выворачивая назад голову, пытаясь удержать чудное видение (гул в ушах, дрожание воздуха…) На следующий день никакого пейзажа не оказалось. Обморочное отчаяние. Тоска по зефирно-фарфоровым красотам загробной жизни. Сейчас я думаю, что это была мазня одного из рабочих — почему бы и нет? Вероятно, он вывесил картину сушиться, после чего снял. Словом, сегодня меня ни на йоту не заинтриговали бы подобные приключения моего воображения. А в то время я жила глубоко и опасно. На грани умопомешательства, как многие подростки.

Постоянное впадание в медитацию. Провалы в какие-то колодцы подземной блаженной темноты, сладостное оцепенение и разглядывание себя — изнутри: атласное дно закрытых глаз, с бегущими вбок снопами изумрудно-оранжевых искр.

Центральная колея детства — музыкальная школа при консерватории.

Что может быть страшнее и нереальнее экзамена по фортепиано? Дребезжание рук, ускользание клавиатуры, дактилоскопические следы на узких спинках черных клавиш от вспотевших пальцев… И оскорбительное забывание нот. Что вообще может сравниться по издевательству и униженности с твоим, непослушным тебе, телом?

Поджелудочная тоска, тошнота в суставах, обморочный заплыв глаз — так, как я боялась сцены, ее не боялся никто. Я выплеснула из себя в детстве и юности прибой этого горчичного ужаса, выдавила этот предсмертный, посмертный липкий холод из застывших пор. Мне уже ничего не страшно… Я видела все, я возвратилась из ада. Поэтому никогда не волнуюсь на своих литературных выступлениях.

Детские дружбы — штука хрупкая, возникают быстро, рассыпаются быстро… О Ташкенте мне еще предстоит написать, очень интересный был город в мое время, благословенный Юг, со всеми вытекающими подробностями быта, дружб, соседства, некоего южного вавилонства, смешения языков и рас. — Слишком широкая тема, а я человек деталей.

Итак, закончила специальную музыкальную школу при консерватории для одаренных детей. Такая элитная каторга, об этом тоже писала в «Уроках музыки», и напишу еще. Фортепиано, черт бы его побрал. Из школьных лет — осталась одна дружба, которая и сейчас со мной, в Израиле, живет под Хайфой, пиликает на скрипочке, преподает, уже бабушка. А вчера мы — восьмиклассницы — стояли у окна после «технического» экзамена, на втором этаже школы им. Успенского, смотрели, как падает снег и грели руки на батарее. Это было вчера.

Затем — консерватория, преподавание в Институте культуры, и прочий сор биографии, из которого давно уже выросли повести и рассказы.

От первого, несчастливого, брака — взрослый сын, от второго, счастливого, — дочь.

Первый рассказ был напечатан в журнале «Юность», когда мне исполнилось шестнадцать лет. Назывался он «Беспокойная натура», ироничный такой маленький рассказик, опубликован в разделе «Зеленый портфель». В то время я постоянно шутила. Потом еще два рассказа были там же опубликованы, после чего я торжественно перешла в отдел прозы этого журнала и печаталась там до самого отъезда из Советского Союза. Конечно, лучшие мои вещи они не брали. Так, рассказы, по мелочи. Но читатели меня запомнили, любили, ждали журналов с моими вещичками. Так что, страну я покинула уже, в общем, известным писателем.

Толстые журналы меня признали издалека, из-за границы, наверное, надо было уехать, чтобы пробить плотину «Нового мира», «Знамени», «Дружбы народов». Правда, и писателем в Израиле я стала совсем другим, но это уже другая тема.

Моя писательская жизнь в Ташкенте очень забавна, тоже — сюжет для прозы. Для заработка я переводила узбекских писателей. Премию министерства культуры Узбекистана получила за откровенную халтуру, которую накатала по мотивам узбекских народных сказок, совместно с поэтом Рудольфом Баринским. Дело в том, что от первого мужа я ушла с маленьким сыном к родителям, тем самым умножив вечную тесноту. Надо было срочно покупать кооперативную квартиру, я села и написала пьеску для театра музыкальной комедии. Там она и была поставлена, и с успехом (видно по премии), шла. На гонорар я купила однокомнатную квартиру, в которой прожила до переезда в Москву. Пьеска называлась «Чудесная дойра» (это инструмент такой, вроде бубна). Друзья, разумеется, переименовали ее в «чудесную Двойру».

В театрах ставилась пьеса по моей известной повести «Когда же пойдет снег?». Ее же в виде радиопостановки гоняют до сих пор, ее же в виде телеспектакля показывали по центральному ТВ много раз. Она ставилась в Москве, Перми, Брянске и еще Бог знает где. До сих пор какие-то письма от провинциальных режиссеров доносят до меня разные сведения о постановках.

Фильм по неудачной повести «Завтра, как обычно» тоже сняли на «Узбекфильме». Фильм тоже ужасный. Назывался «Наш внук работает в милиции». Было это в 1984 году. Зато, на материале этих киностраданий написана удачная повесть «Камера наезжает». Значит, страдания и пошлость окупились, то есть, рентабельны.

Вообще же, убеждена, что мою прозу можно только читать. (Вот недавно в спектакле МХАТа один из рассказов читала Даша Юрская). Играть меня в театре и кино так же невозможно, как играть Искандера или Довлатова. Проза писателей с ярко выраженной авторской интонацией не поддается переносу на сцену и экран. С этим нужно только смириться.

Когда снимался этот несчастный фильм, познакомилась со своим вторым мужем, значит, страдания окуплены вдвойне. К нему и переехала в Москву. Опять — в тесноту, в «хрущобу», где и прожили мы до 90-го года, года эмиграции, до следующей, уже израильской экзистенциальной и полной «тесноты»: — квартиры, денег, страны.

В Москве жила свободным художником (вообще, свободным художником живу лет с двадцати трех, служить — фрагментарно — стала только переехав в Израиль, и вот, сейчас, о чем — ниже.) Круг общения — самый разный. Конечно, — писательский, художественный, музыкальный. Самый широкий.

Я при внешнем беглом пригляде — довольно открытый человек, вполне светский. Так что, знакомства перечислить трудно. (Муж мой работал какое-то время в театре на Таганке, поставил с режиссером Ефимом Кучером несколько спектаклей, вот вам и актерская компонента; я писала радиоспектакли на московском радио, вот вам и еще один бок московской жизни, ну и журналы, ЦДЛ… — словом, как у всех московских литераторов.)

В конце 90-го мы репатриировались.

Это — рубеж биографический, творческий, личностной.

И что бы я ни делала в Израиле — немножко служила, много писала, выступала, жила на «оккупированных территориях», ездила под пулями, получала литературные премии, издавала книгу за книгой и в Иерусалиме, и в Москве… — все это описано, описано, описано…Нет нужды повторяться.

Премий две — за книги. Одна, им. Арье Дульчина, за книгу «Один интеллигент уселся на дороге», вторая — Союза писателей Израиля — за роман «Вот идет Мессия!».

Период творческого кризиса переживаю всякий раз, поставив точку в очередном романе-повести-рассказе-эссе. Вообще, живу в вечном состоянии творческого кризиса. Повышенно самокритична.

После переезда в Израиль действительно, молчала полгода. Но это был не узко-творческий, а тотально-личностной кризис, о котором я тоже писала в повести «Во вратах Твоих», и в романе «Вот идет Мессия!».

Мой муж и моя дочь религиозны в самом прямом иудейском смысле этого слова. Со всеми вытекающими деталями жизни. Я же выскальзываю из любых пут, как и надлежит быть художнику, — хотя, конечно же, обращаюсь к Богу постоянно.

Источник.