Полторы тысячи дней и ночей Анны Герман в Ташкенте… История Старые фото Ташкентцы

Автор Иван Ильичёв

Анна Герман на сцене концертного зала им. Свердлова в Ташкенте, май 1979 г.

Поездки по местам, связанным с судьбой Анны Герман для меня, как для биографа певицы, всегда отличаются от обычных туристических путешествий. Это больше, чем просто путешествие…  Это «проникновение» в прошлое, приоткрывающее тайны судьбы… Судьбы Анны Герман, о детских годах которой мало кто знает. Ведь о том, что первые десять лет своей жизни Анна прожила на территории бывшего СССР (а точнее – на территории Средней Азии), активно заговорили лишь сейчас, спустя более 30-ти лет после ухода этой великой женщины из жизни.

Конечно же, я знал о том, что Анна Герман совсем недолго жила в Ташкенте, что дважды приезжала в этот солнечный город с гастролями… Но никаких подробностей о детстве, буквально крупицы информации о тех гастролях 1964 и 1979 годов… И вот звонок от моей ташкентской приятельницы, редактора моей новой книги Ольганы (О. М. Нафиковой) с приглашением принять участие в Творческом вечере памяти Анны. Сложилось всё в один момент: нашлись нужные билеты на самолет, образовалось несколько дней в плотном рабочем московском графике…

И вот я лечу в Ташкент, а вместо путеводителя для меня – воспоминания Ирмы Мартенс «Человеческая судьба». Их недавно впервые опубликовали в Польше… Дневники Ирмы – словно живой голос истории этой семьи, истории, которая так схожа с историями жизни сотен российских немцев. Истории, полной трагедий, горя, боли, слёз, переживаний.

Сколь важным для меня было своими глазами увидеть те места в Ташкенте, которые описывает Ирма, попытаться представить себе, как это виделось маленькой Анне Герман. В работе над моей новой книгой «Сто воспоминаний об Анне Герман» мне крайне важно было донести материал не только «со слов очевидцев» – героев моей книги, но и некоторые главные маршруты судьбы Анны Герман пройти самому, спустя более 70-ти лет после того, как их прошла семья Анны.

Джамбул в Казахстане, село Орловка в Киргизии – поиски в этих местах увенчались успехом. Об этом уже много написано…

Итак, обратившись к воспоминаниям матери Анны Герман, я с моей ташкентской коллегой Ольганой иду маршрутами судьбы…

В самом начале нашего путешествия к нам присоединяется удивительная женщина – Маргарита Унру. Она прилетела в Ташкент на несколько дней по личным делам, мы не договаривались о встрече, хотя уже несколько лет знакомы благодаря Интернету. Маргарита Унру – героиня книги «Сто воспоминаний об Анне Герман». Господу было угодно так, чтобы наша встреча состоялась именно на узбекской земле! Маргарита Генриховна родилась в 1936 г., она ровесница Анны. Её отец Генрих Унру учился в Коммерческом училище города Молочанска вместе с отцом Анны – Ойгеном Германом. Отца Анны арестовали в сентябре 1937 г. в Ургенче и потом привезли «пытать» в Ташкент, отца Маргариты – двумя месяцами позже арестовали в Ташкенте на Чимкентской улице, и заключили в те же самые подвалы здания НКВД в центре города. В 1938 г. обоих мужчин расстреляли. Как мать Анны обивала пороги НКВД и прокуратуры Ташкента в надежде хоть что-то узнать о судьбе мужа, так и мать Маргариты ходила «хлопотать» о своем муже. Обе женщины не знали, что их мужья расстреляны, а приговор «десять лет без права переписки» – это приговор без надежды…

Ирма Мартенс и Ойген Герман – родители Анны Герман. Их счастье было совсем недолгим…

Середина августа 1937 г.

Переезд семьи Анны из Ургенча в Ташкент. В поисках работы Ирма обращается в несколько ташкентских школ. Жильё семья арендует в старой части Ташкента у узбека, чьё имя неизвестно. Семья поселяется в типичном старом ташкентском дворике, снимая небольшую комнату.

Пришло жаркое лето 1937 года. Аня заболела, ей было полтора года. Я вынуждена была поехать с ней в Ташкент лечиться. Мы собрались всей семьёй, с нами поехал и мой брат Вильмар. Диагноз врача звучал: тиф! От Анечки оставался уже один скелетик. Нужно было оставаться с ребёнком в Ташкенте» (из воспоминаний Ирмы Мартенс).

Трудовая книжка Ирмы Мартенс

25 августа 1937 г.

Приказ № 44 от 25.08.37 школы № 42 им. Чапаева города Ташкента о назначении Ирмы Мартенс преподавательницей немецкого языка. Это первая запись в трудовой книжке Ирмы. С этого начинается документальный отчет ее преподавательской деятельности. И хотя Ирма до того времени преподавала в школе им. Крупской в Ургенче – об этом записей в трудовой книжке не сохранилось. Символично, что аттестат на звание Учителя средней школы Ирма Мартенс получила именно в Ургенче.

Аттестат Ирмы Мартенс на русском и узбекском языках

28 августа 1937 г.

С этого дня начинается трудовой стаж Ирмы Мартенс в ташкентской школе № 42. Воспоминания у Ирмы о том времени сохранились светлые:  «Мы все решили осесть в Ташкенте – город был ухоженным, там рос прекрасный и большой парк Пушкина, в котором, как в Лондонском Гайд-парке, стояли трибуны.  Узбеки, одетые в яркие шелковые халаты, искусно вышитые тюбетейки, пели с них любовные песни. Возле губ они держали фарфоровую тарелку, и обращали  ее в разные стороны, а отраженный от нее голос звучал необыкновенно – вибрировал и достигал слушателей с разных сторон, а временами смолкал вовсе».

В этот период Ирма вновь находится в положении, она ждёт второго ребенка. Она работает в школе, а бабушка ухаживает за полуторагодовалой Анной. Удаётся восстановить здоровье больного ребёнка по совету хозяина дома, у которого они снимали жильё. Увидев, что девочка больна, он сказал: «Это паратиф», и принес «лекарство» – плод граната.

«Он дал мне плод граната, шкурку которого по его рецепту, нужно было залить тремя стаканами воды и варить, пока не останется один стакан. Этот напиток мы давали пить Ане. Мама сделала всё, как сказал доктор, а ещё она выжимала сок из маленьких виноградин и давала Ане, которая пила его с удовольствием. Вскоре доченька начала выздоравливать и у нас затеплилась надежда! Вскоре Аня уже попросила еду, она была голодна».

«Я любила Ташкент. Часто вспоминаю этот город, где мы снимали жильё в доме у узбека в старой части города. Вспоминаю комнату с глиняным полом и большую с крышей террасу. Во дворе, окруженном высоким глиняным забором, росло несколько деревьев, а с другой стороны двора был чуть больший дом, в котором жил хозяин с дочкой. Его дочка Замира обычно сидела со своими детьми под этими деревьями в часы отдыха. Почти всё в этом дворе было сделано из глины, даже сам двор был устлан глиной. Сбоку находилась уборная, перед которой всегда стояли два ведерка с водой. Узбеки не знали, что такое туалетная бумага.

Всюду было чисто, внутренний двор дома подметали очень часто. А стена очень хорошо охраняла от не очень-то и шумной улицы. Узбеки были приветливы и спокойны с нами, они часто улыбались и нам было тоже хорошо с ними. Я и сейчас с удовольствием пожила бы несколько дней у узбека» (из воспоминаний Ирмы Мартенс).

Маргарита Унру с ташкентскими детьми

…Вместе с Маргаритой Унру мы выходим из машины на одной из таких улочек старого Ташкента… Кругом почти пусто – лишь у одной распахнутой во двор двери играют узбекские дети. Увидев людей с фотоаппаратами, ребятишки забегали, и уже через 5 минут тихая улочка  наполнилась шумом местных жителей – многие выскочили на улицу посмотреть на нежданных гостей.

Маргарита Генриховна, Иван  и Ольгана в одном из двориков старого Ташкента

«На одной из таких улиц жила наша семья – рассказывает Маргарита Унру – Это типичный старый Ташкент. Улочки тихие, но открываешь дверь во двор и там – оазис. Всё, что описывает о Ташкенте тех лет Ирма – абсолютно совпадает с тем, что запомнилось мне в моем детстве. Но самое удивительное – это рассказ об узбеке, который спас Анечку, дав ей отвар граната. Когда я заболела в детстве, у меня была жуткая дизентерия, и хозяин дома, который мы снимали, узбек по имени Сабит, вылечил меня отваром из кожуры граната! Совпадение ли это? Может быть, Анну вылечил тот самый Сабит? Ни моя мама, ни Ирма – они не помнили, где именно стояли наши дома, ведь столько лет прошло… Но находясь сейчас здесь, я четко ощущаю, что мы где-то рядом с местами моего и Анны детства»

Пока Маргарита рассказывала эту историю, приоткрылась дверь одного из двориков, хозяин дома пригласил нас внутрь, угостил чаем. Разрешил фотографировать его двор. «Жена готовит плов! Оставайтесь!». Но мы торопились… Нас ждали встречи и с другими страницами «путеводителя Ирмы».

Ойген Герман (справа) и Вильмар Мартенс (слева) – отец и дядя Анны Герман в Ургенче.

Конец августа 1937 г.

У Ойгена и Вильмара были в Ургенче неотложные дела и, удостоверившись, что Ирма благополучно устроилась на работу, её муж и брат возвращаются в Ургенч, чтобы через некоторое время вновь вернуться в Ташкент к семье. Но в Ургенче Ойген и Вильмар были арестованы. В те годы шла волна арестов и люди с такими фамилиями (Ойген Герман и Вильмар Мартенс) были занесены в «черные списки». Какие обвинения могли предъявить ни в чем не повинным людям? Увы, не тайна, что в те годы для ареста не нужно было быть виноватым. Словно острой косой волна арестов шла по судьбам невиновных людей, разрушая семьи, разлучая родных и близких людей, сминая под собой человеческое счастье и покой. Арестованных обвинили в шпионаже…

25 сентября 1937 г.

Ургенч. Это день ареста Ойгена Герман и Вильмара Мартенса – отца и дяди Анны Герман. Черный день в судьбе этой семьи. Узнав об аресте мужа и брата, Ирмой овладевает отчаяние, но она сохраняет в себе твердую уверенность в том, что ей удастся добиться свидания с мужем.

«Обоих арестовали. Боже мой! Боже! Чёрные тучи нависли над нами! Как же страшно и печально мне тогда было.  Я пошла к прокурору, тяжело дыша, вот-вот должна была родить. Может, хоть здесь услышу хорошую весть об арестованных? Я спросила, где мой муж Ойген Герман и брат Вильмар Мартенс. В ответ услышала:

— Ваш муж сослан на десять лет без права переписки!
— За что? За что?

Мне не ответили…
— Я могу к нему поехать?
— Нет…

О судьбе брата тоже не узнала ничего конкретного. Позже оказалось, что тот приговор был по сути дела смертным приговором. В паспорте Ойгена было написано, что он родился в Польше, в городе Лодзи, и этого факта хватило, чтобы его арестовали и расстреляли. В тот момент, когда я была у прокурора, Ойген уже был мёртв.

Я еле дошла домой после визита к прокурору. Рассказала маме и сестре о состоявшемся разговоре. Никто не задал ни одного вопроса. Так мы сидели молча вчетвером, убитые горем. Положение было безвыходное, мы не представляли себе, каким будет завтрашний день. И, упаси Боже, было кому-то пожаловаться. Мы были абсолютно бесправны» (из воспоминаний Ирмы Мартенс).

Мне неудобно было спрашивать Маргариту Унру о событиях того времени, боюсь ранить ее, но она, словно предчувствуя мой вопрос, начинает  рассказ сама: «Всё, что описывает Ирма – мы пережили в нашей семье. С разницей, что Анна не видела, как забирают из дома её отца, а я, к сожалению, была свидетелем этого ужаса. Была полная неизвестность – где он, что с ним, жив ли. Это страшное горе, постигшее нашу семью. Как я узнала потом, в застенках ташкентского НКВД наш отец отказался от своей семьи, от нас. Это спасло нам жизнь. Он попросил оставить его семью в покое, убедив следователей, что мы ни в чем не виноваты».

26 февраля 1938 г.

Ранним субботним утром 26 февраля Ирма ожидала «скорую помощь», которая должна была отвезти её в больницу. Машина опаздывала, схватки были всё сильнее…

«Опоздавшая карета «Скорой помощи» везла меня в больницу. Маме разрешили ехать со мной. Не успели мы отъехать, как пришлось остановить машину, начались роды. Я родила сына прямо на улице. Это была огромная радость! Сын родился крупным и здоровым мальчиком, весил больше четырех килограмм. Мы дали ему имя Фридрих. Увы, Ойген так и не узнал, что у него родился сын. Позже мы шутили, что, когда сынок пойдёт в армию, должен будет написать в анкете: «Родился в Ташкенте на улице». Биография в СССР всегда должна была быть очень подробной» (из воспоминаний Ирмы Мартенс).

Вскоре 28-летняя  Ирма узнаёт, что в Москве есть контора, где можно найти информацию об арестованных со всего СССР. Она решает попытать счастья и решается поехать в Москву. Она оставляет в Ташкенте двоих детей на попечение своей матери и сестры Герты.

«Я представила себе огромный дом, где находится картотека сведений о миллионах арестованных, сосланных и расстрелянных. Я решила поехать в Москву, оставив двух своих малышей под опекой мамы и сестры. Конечно же, я ничего там не узнала.

— Вы из Ташкента? Там и ищите!

На обратном пути в поезде я разговорилась с проводницами, угостившими меня чаем и хлебом:

— Не плачь. Ты молода, а Москва слезам не верит. Разве ты не знаешь этого? Приезжай к нам в Сталинск (ныне Новокузнецк Кемеровской области). Вокруг тайга и недалеко оттуда лагерь на 18.000 заключённых. Может, и твои там? Пойдёшь и узнаешь!

Вернувшись домой, я рассказала об этом маме и сестре и мы решили все вместе поехать в Сталинск. К тому времени мой сын начал болеть – сказывался местный климат, в Ташкенте летом было очень жарко» (из воспоминаний Ирмы Мартенс).

…Мы едем по Ташкенту. У меня в руках листы бумаги с распечатанными воспоминаниями Ирмы, мы читаем их фрагменты, и Маргарита Унру почти на каждый фрагмент находит отклик в своей биографии, в своей судьбе: «Наша мама брала меня за руку, мы шли к этому страшному дому НКВД. «Дочка, мы идём хлопотать», – говорила она мне, а я радовалась: «хлопотать – значит, будем хлопать в ладоши…» Наивный ребенок – я не понимала истинного значения этого слова… Мы ходили «хлопотать о папе» часто, но каждый раз, когда мама выходила из этого здания, она горько плакала… Когда в один из дней у мамы не взяли передачу, никто даже слова не сказал, что нашего отца больше нет в живых. Его расстреляли, замученного бессмысленными и страшными допросами в этих чудовищных подвалах НКВД. Его обвиняли в шпионаже в пользу японцев. Но об этом мы узнали много лет спустя… Как и моя мама, Ирма ходила по тем же самым коридорам того же здания НКВД и «хлопотала» о своих родных. И также плакала, выходя оттуда. И также никто не сказал ей, что ее муж мёртв… Страшные были времена…»

17 августа 1939 г.

Приказ по школе № 42 им. Чапаева об увольнении Ирмы Мартенс с работы. Дата увольнения – 23 августа 1939 г. Приказ № 78 параграф 4 от 28 августа.

«За добросовестное отношение к своей работе и хорошие показатели объявить благодарность и премировать дамской сумкой» – эта запись от 17 августа 1939 г. в трудовой книжке Ирмы говорит об отношении к этой учительнице руководства школы.

Не раздумывая, Ирма покупает билеты на поезд в Сибирь – едет искать мужа и брата. Вместе с ней Ташкент покидает вся семья: мама, сестра Герта, трёхгодовалая Анечка и полуторагодовалый Фридрих. Путь в далёкие Осинники был долгим – несколько дней поездом, и уже в 20-х числа августа 1939 г. Ирма с семьёй прибывает на Кузбасс. Так заканчивается первый этап ташкентской биографии Анны Герман. 25 августа 1939 г. Ирма Мартенс устраивается на работу в школе № 30 города Осинники.

В трудовой книжке Ирмы есть нестыковка: в ташкентской школе № 42 Ирму увольняют 17 августа, а уже 25 августа она устраивается в школу в Осинниках в Сибири. Расстояние в две с лишним тысячи километров на поезде можно было преодолеть за несколько дней (4-5 дней). А запись об увольнении из ташкентской школы датирована 28 августа 1939 года – днём, когда Ирма уже физически не могла быть в Ташкенте. Это позволяет сделать вывод о том, что сборы в Сибирь были очень оперативными, Ирма торопилась, и руководство школы пошло ей навстречу, уладив все бюрократические вопросы с оформлением увольнения в самые краткие сроки.

Недолгие минуты счастья. Незадолго до смерти Фридриха: Ирма Мартенс, бабушка Анна Мартенс и дети: Анна и Фридрих

Весна 1940 г.

«Весной 1940 года мы решили, что мама с Фридрихом и Аней должны вернуться в Ташкент. Там было  особенно много фруктов и овощей.  Лучше был и климат, кроме лета, когда не было дождей и надо было беречь детей от зноя. Я с сестрой оставалась в Осинниках до конца учебного года…

В Ташкенте дети заболели скарлатиной и попали в больницу. Неожиданно я получила телеграмму: «Срочно приезжай, дети больны». Я тут же выехала к матери, оставив в Осинниках сестру – в то время ученицу. Добралась я до Ташкента за пять дней, но опоздала. Когда вошла домой, увидела только Анечку. Мать с плачем воскликнула: «Сыночек не живой!». Крик и плач. Я не могла вымолвить и слова. Анечка, бледная после болезни, прижалась ко мне. Фридрих умер в больнице в мае 1940 г. в день, когда его должны были выписать из больницы вместе с Аней. Мама как раз принесла одежду, и когда вошла в палату, Фридрих был уже мертв. Похоронить его она должна была немедля. Наняла узбека, который на ослике, запряженном в возок, отвез гробик на кладбище. Похоронить Фридриха маме помогала моя подруга Юлия Александровна Зинченко. Отпевать было некому, мама помолилась сама.

В Осинники я больше не вернулась. К счастью, мне удалось найти в Ташкенте работу – в той самой школе, где я работала перед выездом в Сибирь. Через несколько месяцев в Ташкент вернулась моя сестра Герта. Теперь наша жизнь была бедной, поездка в Осинники нам довольно дорого обошлась. У меня не осталось ничего, что можно было бы продать, поэтому мы довольствовались только тем, что я зарабатывала. Но я была счастлива тому, что мы снова в Ташкенте. Нам не нужна была теплая одежда, было тепло. Я уже не тратила столько времени, как в Осинниках, в очередях в магазины. Среди узбеков жилось лучше, я очень полюбила людей этой национальности» (из воспоминаний Ирмы Мартенс).

«Немецкий квадрат»…

О месте похорон брата Анны до сих пор ничего неизвестно. Предполагаю, что  его похоронили на Боткинском кладбище Ташкента, но об этом можно только догадываться. Впрочем, именно на Боткинском кладбище до 1941 года существовал «немецкий квадрат», хоронили на его территории в основном лютеран, поэтому, зная трепетное и щепетильное отношение бабушки Анны и Фридриха к вопросам веры, и уж тем более к такому вопросу, как похороны ребёнка, – скорее всего решение о том, «где похоронить», было принято в пользу «немецкого квадрата» Боткинского кладбища. Нетрудно догадаться, что вернувшись в мае 1940 г. в Ташкент, и вплоть до отъезда из этого города, Ирма неоднократно посещала могилу своего сына.

Еще ничего не подозревая о «немецком квадрате» Боткинского кладбища, мы с Ольганой в завершение дня едем на это кладбище… Ольгана рассказывает, что где-то тут похоронена Татьяна Есенина – дочь моего любимого поэта… Увы, церковь уже закрыта – служба окончена.  Решаем немного пройтись по кладбищу. Сердце подсказывает, что Фридрих Мартенс, родной брат Анны Герман, похоронен где-то рядом. Конечно же, не найти теперь ни таблички с его именем, ни даже места его упокоения…

Святитель Лука Войно-Ясенецкий

Святитель Лука Войно-Ясенецкий

В течение нескольких последующих дней Господь посылает мне из разных источников наводящую на абсолютно конкретные мысли информацию – и о Боткинском кладбищ,  и о еще одном человеке, чья фигура в моих «ташкентских поисках» неожиданно для меня самого выходит из тени. Я никогда и подумать не мог, что в моих изысканиях на тему судьбы Анны Герман мне представится случай упоминать в них имя горячо любимого мною (и не только мною, конечно)  святого – Святителя Луки Войно-Ясенецкого.

«Первая ласточка» на этом пути – подаренная мне в Ташкенте книга Бориса Анатольевича Голендера «Судьбы поляков в Туркестане. Polonia Turkestaniana». А в ней – глава о Святителе Луке. О его польском происхождении и польской фамилии. О том, что 13 ноября 1919 года в Ташкенте от скоротечной чахотки умерла его горячо любимая жена Анна. Что на Боткинском кладбище есть скромное надгробие с надписью «Войно-Ясенецкая Анна Васильевна». О трех его арестах, последний из которых пришелся на 13 декабря 1937 г. О допросах и обвинениях в шипонаже… «Вторая ласточка» – это неожиданно попавшаяся мне в руки книжечка «Я полюбил страдание», автобиография Святителя Луки Войно-Ясенецкого. И в ней глава «Третий арест», фрагменты которой невозможно не привести здесь, в этой статье.

Святитель Лука в заточении

«В 1937 году был арестован и я. На допросах арестованных применялись даже пытки. Был изобретен так называемый допрос конвейером, который дважды пришлось испытать и мне. Этот страшный конвейер продолжался день и ночь. Допрашивавшие чекисты сменяли друг-друга, а допрашиваемому не давали спать ни днем, ни ночью.

Я опять начал голодовку протеста и голодал много дней. Несмотря на это, меня заставляли стоять в углу, но я скоро падал на пол от истощения. У меня начались ярко выраженные зрительные и тактильные галлюцинации, сменявшие одна другую. То мне казалось, что по комнате бегают желтые цыплята, и я ловил их. То я видел себя стоящим на краю огромной впадины, в которой расположен целый город, ярко освещенный электрическими фонарями. Я ясно чувствовал, что под рубахой на моей спине извиваются змеи.

От меня неуклонно требовали признания в шпионаже, но в ответ я только просил указать, в пользу какого государства я шпионил. На это ответить, конечно, не могли. Допрос конвейером продолжался тринадцать суток, и не раз меня водили под водопроводный кран, из которого обливали мою голову холодной водой.

…Меня уже ожидал начальник Секретного отдела, чтобы я подписал сочиненную им ложь о моем шпионаже. Я только посмеялся над этим требованием. Потерпев фиаско со своим почти двухнедельным конвейером, меня возвратили в подвал ГПУ. Я был совершенно обессилен голодовкой и конвейером, и, когда нас выпустили в уборную, я упал в обморок на грязный и мокрый пол. На другой день меня перевезли в «черном вороне» в центральную областную тюрьму.

Меня привозили на новые допросы в ГПУ и усиленно добивались признания в каком-то шпионаже. Был повторен допрос конвейером… По приказу чекистов меня отвели в подвал ГПУ и посадили в очень тесный карцер. В подвале, в карцере меня мучили несколько дней в очень тяжелых условиях. Позже я узнал, что результаты моего первого допроса о шпионаже, сообщенные в московское ГПУ, были там признаны негодными, и приказано было произвести новое следствие…» (из книги «Я полюбил страдание», святитель Лука Войно-Ясенецкий, Минск, 2013г.)

Достаточно всего лишь сопоставления фактов:
— конец сентября 1937 года – арест Ойгена Германа, отца Анны Герман и Вильмара Мартенса, ее дяди. Арест произошел в Ургенче, допросы, пытки и расстрел Ойгена – в Ташкенте.
— ноябрь 1937 года – арест Генриха Унру, отца Маргариты. Арест произошел в Ташкенте, там же – допросы, пытки  и расстрел.
— декабрь 1937 года – арест Святителя Луки Войно-Ясенецкого в Ташкенте, там же – многочисленные допросы и пытки.

Всё, до единого слова описанное Святителем Лукой, находившимся в то же время в тех же самых застенках ташкентского НКВД и обвиняемого так же, как Ойген Герман, Вильмар Мартенс и Генрих Унру в шпионаже – дает нам страшную картину заключения в ташкентском «сером доме». Не исключено, что пытки и допросы они проходили у одних и тех же следователей, их разводили по камерам по одним и тем же коридорам. Словами Святителя Луки Войно-Ясенецкого говорят безмолвные ныне родные люди Анны Герман – ее отец и дядя, этими же словами говорит и Генрих Унру – отец Маргариты…

На Боткинском кладбище похоронены жена, дочь и внучка Святителя Луки. Неслучайное совпадение фактов подсказывает и то, что брат Анны Герман – Фридрих – был похоронен скорее всего именно здесь.

Спустя три дня я узнаю, что в день нашего посещения Боткинского кладбища – 31 мая 2015 года, отмечался день хиротонии святителя Луки Войно-Ясенецкого. Случайность ли это?

Август 1942 г.

Согласно Приказу № 56 параграф 2 от 5 сентября 1940 г. Ирма Мартенс вновь была принята на работу в школу № 42 имени Чапаева Октябрьского районо в качестве преподавательницы немецкого языка. Запись об этом сделана 20 августа 1940 г.

У входа в школу № 42

«…Шло время, я продолжала работать. Жили мы тихо и спокойно. Анечка подрастала, всегда была спокойным ребенком, никогда ничего не просила. Когда ей исполнилось 4 годика, я пошла с ней в магазин игрушек: «Аня! Я куплю тебе игрушки!»

В магазине она выбрала только одну игрушку. Я хотела купить ей больше, но этот маленький, мудрый человек сказал: «Нет, мама. Достаточно». И поцеловала меня в руку. Так было всегда» (из воспоминаний Ирмы Мартенс).

Сентябрь 1940 – январь 1942 гг.

Параллельно с работой в школе № 42 Ирма Мартенс находит вторую работу – с 1 сентября 1940 г. ее принимают преподавателем на факультет иностранных языков Ташкентского педагогического института.

«В Ташкенте меня однажды пригласили в институт и предложили  работу учителем немецкого языка. Ректор сказала мне: «Товарищ Мартенс, мы вас переводим на работу в институт, вы очень хороший специалист».

Словно индийские парии, закрывающие лицо руками при виде приближающегося к ним человека, я хотела закрыться руками и отказаться: «Нет! Я не могу принять эту работу! Мой муж сослан на десять лет без права переписки по 56-й статье».

Ректор ответила мне словами, которые я никак не ожидала услышать:

«Ничего страшного. Вы за него не отвечаете».

Я вернулась домой и рассказала о случившемся маме и сестре. Я не понимала, почему выбрали именно меня, ведь в Ташкенте немало хороших германисток. Может быть, узнали, что я ездила в лагерь искать своих близких и хотят иметь меня перед глазами? Что всё это значит?

«Мама, как думаешь ты? Надо ли соглашаться на эту работу? Есть возможность зарабатывать больше – это факт»

Мама посоветовала соглашаться, и так я стала работать преподавателем немецкого языка и как старший преподаватель на немецком отделении факультета иностранных языков. Помню, декан этого факультета был Доос. Одновременно я готовилась к аспирантуре. Нужно было выучить два иностранных языка – письменно и устно. Я выбрала английский язык, не доставлявший мне трудностей» (из воспоминаний Ирмы Мартенс).

Возле Ташкентского педагогического университета

…Мы подъезжаем  с Маргаритой Унру к зданию ТГПУ (так он сейчас, как мне объяснили, называется). «Здание не изменилось с тех пор! Таким оно было и в те годы, – говорит Маргарита Генриховна.  – И могу подтвердить, что среди людей в Ташкенте в те годы было много таких, которые были готовы помочь. Я 16 лет ходила под комендатурой, это страшно вспоминать. Но всегда встречала людей, которые помогали мне, невзирая на то, что у меня немецкая фамилия. Так и Ирме помогали люди. Без взаимопомощи мы бы все тогда просто не выжили…»

Первые дни января 1942 г.

«Мы все еще жили в Ташкенте, арендуя все это же  жильё у узбека. Однако покой был недолгим. Однажды студент, поляк Владислав Краузе, передал мне через свою девушку новость, что моя фамилия есть в списках людей, которых готовятся арестовать. Меня объял страх. Что будет с мамой, Аней и сестрой? Обычно в таких случаях детей отрывали от матерей и отдавали в детские дома, меняя им не только фамилии, но и имена. В январскую ночь 1942 г. меня разбудил стук в дверь.

— Кто там?
— Откройте!

В дверях стоял мужчина в военной форме.

— Кто здесь хозяин?
— Я, Ирма Мартенс. Со мною проживают Анна Мартенс, Герта Мартенс и дочка Анна.
— Ваша прописка аннулируется. Вас выселяют.

Я закрыла дверь, застыв в неподвижности. Что делать? Вдобавок мамы и Анечки не было дома, они несколько дней назад уехали в Фергану и не вернулись в запланированный день. Я дала телеграмму, но никто не ответил. Вскоре мама приехала: она вошла в дом с выражением страха на лице, измученная и измождённая. Оказалось, в Фергане не было билетов, мама была вынуждена ждать несколько дней. И, придя в очередной день на вокзал, она увидела пустой вагон, готовый к отправлению. Билетов так и не было и мама, прижав к себе Анечку, зацепилась на подножке. Поезд тронулся, набирая скорость. «Нельзя! Это запрещено!» – кричали проводницы, а мама не отпускала Анечку и кричала: «Я должна! Должна! Вагон ведь пустой! Пустите!» Наконец дверь вагона открыли, и прямо на ходу мама запрыгнула в вагон. Мне стало страшно от одной только мысли о том, что могло случиться, пока они ехали на подножке поезда. Господи! Что пережила Анечка!» (из воспоминаний Ирмы Мартенс).

Анна с матерью в Ташкенте

6 января 1942 г.

Понимая серьёзность нависшей угрозы, Ирма вновь принимает решение о переезде, оказавшимся, по сути, бегством от возможной страшной расправы над всей семьёй. Декан Доос в тот же день – 6 января 1942 г., подписывает Ирме Мартенс характеристику следующего содержания: «Товарищ Мартенс И.Д. работала на факультете иностранных языков ГПИ (Государственного Педагогического института) с 1 сентября 1940 г. по январь 1942 г. в должности старшего преподавателя и вела курс лексики, грамматики и фонетики на I и II курсах немецкого отделения. Товарищ Мартенс имеет долголетнюю практику в средней школе, что выработало из нее методически хорошо подготовленного педагога. Умелые методические приемы в сочетании с настойчивостью и разумной требовательностью и прекрасным владением своего предмета выработало из нее хорошего вузовского преподавателя. Группа, которую вела товарищ Мартенс, заняла в результате 1940, 1941 учебного года первое место на Факультете. Товарищ Мартенс, в совершенстве владея немецким языком, продолжает совершенствоваться в теории языка и вполне заслуживает тот авторитет, которым она пользуется у студентов и своих коллег».

Та самая характеристика

7 января 1942 г.

«В связи с переездом в другую местность освобождена от занимаемой должности преподавателя немецкого языка»  – эта запись сделана в трудовой книжке Ирмы 7 января 1942 г. Времени на сборы почти не было. Из Ташкента уезжали в спешке…

Послесловие

История детства Анны Герман неразрывно связана с Ташкентом. В общей сложности маленькая Анна прожила в этом городе четыре полных года – то есть почти полторы тысячи дней. Здесь она любовалась солнцем, здесь научилась произносить свои первые слова на русском, немецком и на узбекском языках. За полторы тысячи дней человеческой – а особенно детской – жизни в Анне формировался тот человек, которого впоследствии назвали «белым ангелом песни». Анна и её мама, конечно же, всю жизнь помнили те трагические годы, и Анне, по идее, было за что таить обиду на свою первую родину, но она никогда не хранила в душе ничего подобного! Она приезжала в СССР и дарила своё сердце зрителям. Она сохранила в себе неподдельную чистоту, доброту и искренность. Нет сомнений, она впитала на узбекской земле всё только самое лучшее и нравственное. И пронесла это через всю свою жизнь…

PS. Если кто-то из прочитавших этот материал готов помочь с поисками, то я буду очень рад любой вашей помощи!

Я ищу:
— фотографии «немецкого квадрата» Боткинского кладбища.
— людей, кто, возможно, что-то знает о судьбе жительницы Ташкента – ЮЛИИ АЛЕКСАНДРОВНЫ ЗИНЧЕНКО. В 40-е годы она жила в Ташкенте и была приятельницей Ирмы Мартенс. Скорее всего, Юлии Александровны уже нет в живых, но, может быть, откликнется кто-то, кто знал её родных и близких!
— учеников Ирмы Давидовны Мартенс, выпускников школы № 42 имени Чапаева или их близких.
— студентов Педагогического института, у которых в 1940-1941 гг. Ирма Мартенс преподавала немецкий язык, или их родных.
— и, конечно же, очевидцев концерта группы артистов польской эстрады, в составе которой была и Анна Герман в мае 1964 г. и очевидцев ее сольных концертов в мае 1979 г. До сих пор неизвестны факты о человеке, бравшем интервью у Анны для газеты «Правда Востока» и подписавшимся А. ДАВЫДОВ; о фотографе В. КОГАЕ, чьи снимки были опубликованы в этом интервью; о фотографе И. БУТЕЕВЕ, чьи слайды с концертов Анны Герман в мае 1979 г. попали в мои руки.

Прошу Вас откликнуться либо здесь, либо написать мне на e-mail: 5175587@mail.ru

С уважением, биограф Анны Герман
Иван Ильичёв