Художник Карлов. Часть вторая История Ташкентцы

Автор Николай КРАСИЛЬНИКОВ.
Часть первая.

С середины тридцатых Карлов много и плодотворно сотрудничал в газетах и журналах республики, блестяще иллюстрировал книги – А.Чехова, М.Горького, Айбека «Священная кровь», Н.Островского «Рожденные бурей» и другие. Радостей было немало. Росли и тревоги.

… Особенно настороженным и хмурым пришел новый 1937 год. «От Москвы до самых до окраин» повсюду тайком и на шумных собраниях искали – и находили врагов. Некоторые люди исчезали (и в Ташкенте тоже) и потом уже не появлялись никогда. Недавно, например, арестовали художника В.Кайдалова, хотя за ним не наблюдалось чего-либо подозрительного. И «формалистом» не был, и не состоял он ни в каком «троцкистско-зиновьевском блоке». Слава Богу, видимо, произошла какая-то ошибка, и через несколько месяцев Кайдалова выпустили. Подавленный, так и не понимающий в происходящем бродил этот добродушный великан по городу…

Как-то Карлов для кинотеатра «Хива» выполнил два огромных портрета Ленина и Сталина. Наутро их выставили. Каково же было состояние художника, когда он увидел всю «экспозицию». Дело в том, что между вождями вывесили широковещательный анонс: «Смотрите новый фильм «Веселые ребята». Тогда комедия с триумфом шла по всем экранам страны. Ситуация безобидная, но если глянуть глазами «веселых ребят» из вездесущего горкома или НКВД?.. Карлов, буквально сломя голову кинулся к начальству. Директрисой кинотеатра в то время была молодящаяся яркая блондинка, приехавшая из Одессы. Художник прямо с порога – хорошо в кабинете не случилось никого посторонних – выпалил все! Директриса  оказалась умной и деликатной женщиной. Правда, ее густо набеленные щеки стали еще белей. Она тут же распорядилась перевесить афишу, а ничего не понимающих «виновников» – двух выпивох-рабочих наказала. Карлова же премировала. Но лучшей премией для обоих оказалось забвение курьеза, который вполне мог обернуться ох каким серьезом.

… В своих автобиографических заметках Карлов писал: «В 1941 году 23 июня я принес в Союз художников Уз ССР свой первый антифашистский плакат. Также принесли свои плакаты С.Мальт, К.Чепраков, В.Рождественский, В.Жуков и другие.

… Мои работы много раз выставлялись в госпиталях, на фронтах. Там их гитлеровцы расстреливали из автоматов, многие работы попали в Германию. Словом, я понял и полностью почувствовал, что нахожусь в строю».

И это было действительно так. Большая серия картин Г.Н.Карлова «Великая Отечественная война» – это поистине летопись нелегких испытаний нашего народа. Их нельзя рассматривать равнодушно. Глядя на эти работы художника, еще и еще раз понимаешь, сколь губителен фашизм в любом его проявлении, среди любого народа и на каком бы то ни было континенте. Они, как бы кровоточат, предупреждают: «Люди, такое нигде и никогда не должно повториться!»

В 1944 году 11 апреля Указом Верховного Совета Уз ССР Г.Н.Карлову за эти и другие работы было присвоено звание Заслуженного деятеля искусств Уз ССР.

После войны Карлов переезжает в Москву и полностью посвящает себя любимой книжной графике. И не просто – он становится художником-анималистом. Исполняется, наконец, та его давняя детская мечта. С успехом иллюстрирует многочисленные книжки для детей в разных издательствах страны. Сотрудничает с такими хорошими и разными писателями-натуралистами, как М.Зверев, Н.Сладков, М.Левашов, А.Иванов. Одновременно, накапливая практический опыт художника, путешественника, наблюдателя за живой природой, работает над рукописью по анималистке. Эта уникальная книга, по существу – учебник для всех начинающих художников в этой нелегкой сфере, вышла в середине шестидесятых годов в издательстве «Искусство» и давно стала библиографической редкостью.

… Размышляя о жизни и личности Карлова, невозможно, конечно, «втискивать» его в одни берега: человек и искусство. Хотя и это уже немало. Меж берегами здесь целый микрокосмос страстей, интересов, поисков, открытий, удач, потерь… Действительно жизнь художника, в том числе и личная, мир его раздумий, увлечений были гораздо шире, глубже и объемнее.

Мало кто из оставшихся друзей уже помнит, что Карлов считался заядлым автомобилистом, занимался тяжелой атлетикой – с цирковой легкостью перекидывая с руки на руку двухпудовую гирю, отлично стрелял на охоте…

Одной из первых появившихся в Ташкенте частных авто, была его. Какой-то французской модели. И купил он ее у некоего нэмпача в совсем  безнадежном состоянии… Сам собрал, отремонтировал. Выточил на токарном станке недостающие детали. Мастер, да и только. Но и возрожденная машина напоминала забавную диковину. Что-то между шикарным «Кадиллаком» и ильфо-петровской «Антилопой гну». Когда она, смешно подпрыгивая, мчалась по пыльной брусчатке, за ней бежали босоногие пацаны в длинных трусах и дружно вопили:

– Шайтан арба! Шайтан арба!*

* Шайтан арба — чёртова телега (узб.)

А Карлов несказанно был горд за свое детище. И спортом он стал заниматься из принципа. Чтобы доказать себе и близким: человеческие возможности в принципе безграничны. Надо только захотеть. Надо только заставить себя или… полюбить. Так с ним и случилось. Хлипким юношей, со слабыми мышцами и впалой грудной клеткой провожал как-то домой хорошую знакомую, а на обратном пути, как часто водится, его встретил парень с ее двора. Здоровяк, боксер. Небрежным ударом он уложил соперника на край тротуара.

Нет, Карлов, не озлобился на парня. Он озлобился на себя. Как это можно запросто терпеть поражение?.. Раздобыл какие-то железки. Сначала полегче, потом все тяжелее. Стал накачивать мышцы по разработанной самим схеме. Растил нагрузку. И уже месяца через три прежнего хлюпика было не узнать. Раздался в плечах, стал быстрым, упругим. Из-под майки так и выпирали узловатые бицепсы. И теперь, когда он провожал свою девушку, местная шпана почтительно расступалась. А тот храбрый боксер? Узнав, как Карлов управляется с тяжеленной штангой, просто стал избегать его. Так и не попался больше на глаза.

И такое самосовершенствование, самоутверждение (без какого-либо тщеславия) во всем сопровождало Карлова всю жизнь.

Уже в зрелом возрасте, когда перевалило за пятьдесят, художник впервые взялся за гитару. Опытный музыкант, увидав, как неофит держит семиструнную красавицу, сразу же поставил свой беспощадный «диагноз»:

– Вы никогда не научитесь играть на гитаре. Кто же так держит инструмент, и пальцы у вас грубые…

К сожалению, этот человек мало знал о характере Карлова. Тот никогда не останавливался в жизни ни перед чем. «Все в возможностях человека». Эта аксиома сильного духом продолжала быть главным двигателем его пылкой неравнодушной натуры. В тот же день Карлов раздобыл все доступные самоучители. Нашел терпеливого учителя. А примерно через год тот знакомый музыкант, сидя перед экраном телевизора, чуть не поперхнулся горячим чаем.

В голубом окошке появился… Карлов. Изящно обнимая инструмент. И диктор мягким голосом объявила, что сейчас будет исполнено аргентинское танго. И танго было исполнено, и еще задушевные русские романсы… Виртуоз.

С тех пор художник не расстается с гитарой. И всех знакомых радует ее напевным неповторимым перебором. Являя очередным своим примером, что и талант порою можно взрастить любовью и упорным трудом. Надо только захотеть.

… Георгий Николаевич давно уже был москвичом. И вот, спустя более четырех десятков лет, ему вдруг снова нестерпимо захотелось побывать в далеком и таком родном городе. Конечно, Ташкент давно уже был не тот, не довоенный и даже не «доземлетрясенческий», но все равно даже в новом его «железобетонном» облике старый художник пытался пусть по отдельным, только ему известным штрихам, как археолог, собирая старый сосуд, восстановить, возродить в сознании самое памятное…И многое ему удавалось! Вот что значат острота восприятия, зрительная память художника, а главное, конечно, память чуткого сердца…

Мы ездили с художником по городу и он, как мудрый гид из прошлого, все рассказывал и рассказывал…

Теперь из старожилов Ташкента мало кто, наверное, помнит, каким было ранее их любимое место отдыха «Комсомольское озеро». А раньше здесь было тихо и безлюдно, змеились овраги, по откосам зияли сказочные пещеры, росли пышные урюковые сады, вспоминал Карлов. Они с друзьями любили приходить сюда на этюды. Особенно осенью, когда спадала жара. И урюковая листва, опаленная солнцем, пылала каким-то вселенским пожаром. Какие это были неповторимые краски! Для наших пейзажистов эти места являлись своими азиатскими пенатами…

Навестили мы и старый дворец пионеров, особняк, ранее принадлежавший великому князю – Николаю Константиновичу Романову.

Сегодня мало кто знает, что нынешний Музей изобразительного искусства республики Узбекистан во многом обязан коллекции картин, собранных когда-то этим неординарным человеком, в котором уживались разносторонние качества и интересы. Географ и архитектор, мелиоратор и меценат. Каналы, построенные по его проекту, до сих пор служат на благо людей, а картины, скульптуры, собранные им, по-прежнему неувядаемо дарят людям эстетическую радость.

После революции особняк князя и стал местным Художественным музеем. Первым фундаментом  того, большого. Кстати, по воле хозяина, умершего через год после революции. В музее находились полотна таких знаменитостей, как Репин, Крамской, Поленов, Левитан, Ренуар, передвижники, Нестеров, Кустодиев, первоклассные западноевропейские мастера XVI-XIX веков. В особняке после революции была обнаружена, ранее считавшаяся пропавшей замечательная картина «Купальщица» русского художника А.Ф.Беллоли (1820-1884 гг.).

Тогда многие начинающие художники приходили в этот дворец копировать, вдохновляться, пополнить профессиональные знания. Был среди них и Карлов.

От особняка князя мы неторопливым шагом ходили до сквера революции – бывший Кауфманский парк, пересекали его и оказались на Пушкинской улице. И тут Георгий Николаевич улыбнулся. Снова вспомнил что-то интересное: «В Ташкенте, я помню, впервые стали собираться художники на квартире у Ивана Семеновича Казакова – жил он тут в доме № 26. Приходили А.Волков, Бурцев, Гринцевич, Карахан, Вадим Гуляев, А.Николаев (Усто Мумин). Не раз видел у него приезжавших из Самарканда Павла Петровича Бенькова, Бурэ.

Собирались раз в неделю по субботам. Бурцев приносил четверть водки (этакая большая бутыль на 2,5 литра – их теперь нет); спорили об искусстве, рисовали натуру или друг друга. Собирались мы часам к восьми вечера и к полуночи расходились по домам. Александр Николаевич Волков бывал раза два-три, а потом перестал. Я его как-то спросил: «Александр Николаевич,  почему Вы не бываете у Казакова?». Он  улыбнулся и сказал: «Они собираются в восемь с «четвертью», а расходятся в двенадцать «без четверти» – а это не мой план».

…Вечером мы с Георгием Николаевичем по нашим обычаям чаевничали. Вспоминали Ташкент – старый и новый. Знакомые имена художников. Затем я достал с полки томик стихов Сергея Маркова, ученого, путешественника, прекрасного прозаика и поэта. Георгий Николаевич, оказывается, знал и почитал его книги. Особенно ему нравился  азиатский цикл стихов Маркова. «Переправа 20-х годов», «Кинематограф «Хива». Год 1920-й», «Если голубая стрекоза», «Пчела», «Ангелина». Может, это была ностальгия по прошлому?..

Я открыл томик и почти наугад прочитал стихотворение «Одесситке в Ташкенте»:

Я негодую, — неужель
Воспеть Вас недостойна лира?
Ведь Вы могли бы быть, Этель,
Женой солидного банкира.

Чтоб он, как деньги, Вас берёг,
Нашлась бы верная защита,
Чтоб не ступала на порог
Нога опасного бандита.

Но нет! Не так устроен мир —
Сложнее песни и рассказа,
И муж Ваш — бедный ювелир —
Хранит Вас бережней алмаза.

В воздухе повисла осмысляющая пауза.

– Блестяще! – сказал Карлов, а потом задумался. Какая-то тень разгадки промелькнула по его лицу. – Милейший, – воскликнул он, – это стихотворение написано явно до войны, то, значит, оно посвящено… директрисе кинотеатра «Хива». Помните, я вам когда-то рассказывал о ней?..

Я посмотрел на дату написания стихотворения. Похоже, сходилось…

– Но почему, Этель? – размышлял Карлов. – Ведь ее, кажется, звали по-другому… А, впрочем, это могло быть поэтической реминисценцией. А то, что одесситка, и муж – ювелир, все это сходится… Только опять же он не был бедным. Тогда город не был таким большим. Почти все всё друг о друге знали…

– Вы же сами говорите, что поэтическая реминисценция, – весело заметил я.

– Все точно, – улыбнулся Карлов. – Вот вам и готовый сюжет для очередной новеллы.

Я согласился с этим, но подумал о другом – вся жизнь самого Карлова, его поколения была циклом интереснейших новелл, и забавных, и не очень…

… Будучи уже давным-давно москвичом, Карлов никогда не порывал душевной и творческой связи с Узбекистаном, с «перепелиной азийской стороной». Только человек горячо влюбленный в эту землю, ее людей, в многовековые памятники – может на любом времени и пространстве сохранить такую преданность.

Он знал великое множество пословиц узбекского народа. Записывал их в блокнот. «Половину дела не показывают», «Нужный камень тяжелым не бывает», «Лучше одно веселье, чем десять обид», «Спорить с неразумным – свечу при солнце жечь», «Завистливый человек не может быть счастливым»… Помнил запахи и краски сельской природы. Не раз, когда-то участвуя в постройке дома и помня, как сильные икры ног упорно размешивают размоченную землю с саманом – мелко нарубленной соломой, только настоящий художник и знаток русского слова мог подметить это и так сказать: «Как  в к ус н о  чавкала глина! Как сейчас слышу…»

Удивляли его чистота и искренность людей, с которыми доводилось встречаться. И еще, мне кажется, художнику в жизни всегда помогал и сопутствовал легкий юмор, готовность к самоиронии. Вот, как он, например, колоритно пишет о таких встречах:

« Был я в Бухаре в середине двадцатых годов, обедал на базаре в чайхане и забыл бумажник. В нем находилась довольно крупная сумма денег. Поздно вечером я спохватился – бумажника у меня не оказалось, а в нем не только деньги были, а и все мои документы. Меня охватил ужас. Я не спал всю ночь.

Утром пришел в чайхану – и не верю своим глазам: мой бумажник, никем не тронутый, лежал на месте, где я его оставил. Стою и не решаюсь его даже трогать. Проходит старик и спрашивает меня:

– Твоя таньга?

– Да, – прохрипел я от растерянности.

– Ну и бери его!».

Меня пленяла еще прекрасная, чисто восточная, сладостная медлительность во время отдыха. Это, конечно, никакая не лень, а природное умение отключиться от дел, удивительное умение раствориться в «безделье» – отдых перед новой порцией труда.

Я помню в одной сельской чайхане, вот так растворившись в «безделье» сидел пожилой дехканин. Ему на большой палец ноги села большая зеленая муха. Он обращается ко мне и говорит: «Я отдыхаю. Пожалуйста, сгони мне муху». Раздраженно я муху согнал и подумал: «Вот это да! Вот это растворился, так растворился!». Через полчаса я его увидел в поле… и поразился куда больше. Это был не человек, а какая-то могучая, неутомимая машина, слившаяся со своим тяжелым кетменем. Удивительно, удивительно!

… Художнику уже за восемьдесят, но, не смотря на многочисленные недуги, он продолжал самоотверженно работать. Может быть, не так много, как в молодые годы, но все же… Иллюстрировал книги, сам написал большой том воспоминаний. Ценный документ эпохи, с блестящими портретными характеристиками художников, с которыми посчастливилось жить и работать на протяжении долгой и непростой жизни. Гимн природе, в ее защиту – и пользы, и красоты.

В московской мастерской Карлова должный порядок. И на мольберте всегда чистый лист ватмана. Ждет уверенной руки своего хозяина. На стенах, на полу и на стеллажах картины, рисунки, наброски. Грациозные лани, тигры, медведи, барсуки, белки… Словно пришли сюда к мастеру из леса, из доброй детской сказки. Но есть у Карлова одна особая любовь – кошки. Около двухсот акварельных работ посвятил он этим древнейшим друзьям человека. Каждый рисунок неповторим, ничем не похож на предыдущий. Целая кошачья энциклопедия!

В каждой кошке свой образ, свой характер. Как и в людях, в них просматривается целая гамма чувств. Кошка – лежебока, кошка – хитрунья, кошка – хозяйка… Преданность и измена, коварство и хитрость, нежность и брезгливость, помпезность и детская простота – все это зримо проглядывает в образах милых пушистых созданий…

Художник не любит говорить о своих планах, задумках.

«Все равно, что сглазить, – скажешь, и не сбудется. Лучше уж промолчать. Особенно в моем возрасте».

И о прошлой жизни – трудной, противоречивой, он вспоминает с благодарностью и нежностью. «Что ж, такая, как получилась», – констатирует Карлов.

И я невольно «заражаюсь» его оптимизмом. Все мои беды, потери перед его личностью, перед спокойной не показной стойкостью кажутся мелочными.

… Эти заметки я начал писать ранней осенью, а заканчиваю глубокой зимой.

В тусклом рассвете холодные снежинки хороводят в голых сучьях. И синица, прилетевшая из соседнего сада, суетится, толчется на моем  подоконнике. Ищет вчерашнее угощение. Что ж, надо еще подсыпать ей маковых зернышек.

«Все наши беды оттого, что человек разучился радоваться маленьким радостям, – говаривал Карлов, – ну, например, снегу, временам года, весточке от друга».

Только подумал об этом, как в дверях тренькнул звонок. Откинул цепочку, на площадке почтальон: «Вам письмо». Смотрю на обратный адрес: г. Москва, Г.Н.Карлову.

Еще одна маленькая радость на всю оставшуюся неделю.

1984г.