Боткинское кладбище, 1940-е гг. История Разное Старые фото

В детстве читал детектив какой-то, преступники жили (спали) на этом кладбище. а ещё раньше было много легенд про скрывающихся в церкви и на кладбище преступников. Наверняка не только я их слышал? ЕС

Tashkent Retrospective:

Об этом кладбище и не только, из книги Александра Фитца — «Легенды старого Ташкента и другие истории».

Знаете ли вы, почему это кладбище называют Боткинским?
Никакой загадки — просто расположено оно рядом с Боткинской улицей.
Ну а та названа в честь русского врача-терапевта, учёного и общественного деятеля Сергея Петровича Боткина никогда, к слову, в Ташкенте не бывавшего.

Но местные острословы, которые ради красного словца, как известно, не жалеющие родного отца, убеждали доверчивых гостей-туристов, что улицу, а заодно и кладбище назвали так не в честь Сергея Петровича, а в честь его отца – Петра Кононовича Боткина. Почему? Да потому, что у того было 25 детей, правда не от одной, а от двух жён. И этот факт, по их словам, очень восхитил ташкентские власти: много детей, две жены, вдобавок умный – значит почти узбек. :)

Экскурсия на кладбище.

Пред­почте­ние от­да­валось Бот­кин­ско­му, на ко­тором, кста­ти, бы­ли по­хоро­нены отец, мать и стар­шая сес­тра Алек­сан­дра Фё­доро­вича Ке­рен­ско­го — На­деж­да Фё­доров­на, а так­же её муж, из­вес­тный таш­кент­ский ар­хи­тек­тор, про­фес­сор, один из ос­но­вате­лей Таш­кент­ско­го уни­вер­си­тета Ге­ор­гий Ми­хай­ло­вич Сва­ричев­ский, скон­чавший­ся в 1936 го­ду.

Примечательно, что литая ограда могил, в которых они покоятся, и крест из чёрного мрамора, были изготовлены по проекту Г.М. Сваричевского в Петербурге. Он же завещал похоронить его рядом с горячо любимой супругой.
Об этом однажды рассказал мне его внучатый племянник — Виктор Владимирович Сваричевский, работавший в конце 70-х фотокорром журнала «Огонёк» по Узбекистану. От него, кстати, я также узнал, что Фёдор Михайлович Керенский скончался в 1912 году в Петербурге. В оцинкованном гробу его тело доставили в Ташкент и захоронили рядом с телами жены Надежды Александровны, скончавшейся в 1905 году и старшей дочери, скончавшейся в 1911 году.

Не знаю, как сейчас, но во времена, когда я жил в Ташкенте, имён Керенских на крестах не было. Их сбили по просьбе семьи Сваричевских, опасавшихся привлечь к себе внимание властей, а также во избежание надругательства над могилами.

Недалеко от Керенских-Сваричевских, как вспоминаю, находились могилы видных служителей Ташкентско-Среднеазиатской епархии — митрополитов Никандра и Арсения, архиепископа Гавриила, архимандрита Бориса (Холчева) и потомков канонизированного в святые архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого). Там же покоились историк, этнограф, редактор выходившей в Ташкенте до революции «Туркестанской туземной газеты» Николай Остроумов, филолог, лингвист, автор «Толкового словаря русского языка», по которому, кстати, все мы учились, Дмитрий Ушаков, тюрколог, автор ставших хрестоматийными русско-узбекских словарей Виктор Решетов, создательница Ташкентской ассоциации пролетарских писателей Анна Алматинская.

Чуть поодаль — на бывшем Коммунистическом кладбище, которое давно слилось с Боткинским, могила автора прославивших его на всю страну «Районных будней», опального прозаика, драматурга, журналиста Валентина Овечкина. В Ташкент он переехал весной 1963. Этот поступок, удививший многих, как правило, объяснял семейными соображениями. Но это была лишь часть правды. После попытки самоубийства Валентин Владимирович, как считает его биограф, сотрудник Института русской литературы РАН Петр Бекедин, хотел избавиться от сочувствия-любопытства друзей, знакомых, защитить себя от предрассудков недругов. И узбекская земля встретила русского писателя весьма гостеприимно: «принят я был товарищами по перу по-братски. Быстро устроен во всех бытовых делах — с жильём и прочим».
В Ташкенте Овечкин прожил до конца своих дней. Но, несмотря на гостеприимство узбекской земли, очень тосковал по России. В одном из писем к Александру Твардовскому (от 1 янв. 1965) он писал: «Я подумываю просто о России, о каком-нибудь областном или не областном городе, но чтоб было своё, русское, родное. Только не в Москву. Туда меня не тянет. Но и для переезда не в Москву, никаких реальных возможностей у меня нет, главная причина — денег нет…».

Живя в Узбекистане Валентин Владимирович готовил большую работу о знаменитом колхозе «Политотдел» и его легендарном председателе Ман-Гым Григорьевиче Хване. В сентябре 1966 года в письме к Твардовскому он сообщал: «Да, я не отступаюсь от своего намерения написать об этом колхозе. Рассказ о «Политотделе» переплетается с моими воспоминаниями о нашей коммуне, где я председател ьствовал, о первых шагах колхозного движения…

Колхоз «Политотдел» — это тот идеал, который мерещился нам, первым голодным коммунарам в Приазовье, когда мы зачинали свою нищую (в то время) коммуну». Но эти планы остались неосуществлёнными. 27 января 1968 года Валентина Овечкина не стало.

А ещё здесь же на Боткинском покоятся режиссёр и педагог, один из создателей узбекской оперы Эмиль Юнгвальд-Хилькевич — отец кинорежиссёра Георгия Юнгвальд-Хилькевич, выдающийся геолог, профессор Самаркандского и Среднеазиатского университетов, благодаря открытиям которого возник город Алмалык — Борис Наследов, и масса… цыганских баронов.

Ну, то что на этом кладбище похоронены, например, Керенские — понятно. Их семья прожила в Ташкенте 20 лет. И почему здесь покоятся известные ученые, писатели, композиторы мы тоже понимали: Боткинское для Ташкента, что Новодевичье для Москвы. И даже, почему здесь, а не в Бронксе похоронен родившийся в Нью-Йорке чемпион Америки в лёгком весе, заслуженный тренер СССР по боксу Сидней Львович Джексон мы тоже догадывались: именно Ташкент, где его почитали ничуть не меньше, нежели бразильцы Пеле, считал он своим домом. Но почему именно в Ташкенте так любили завершать земной путь цыганские бароны — загадка. Ну не потому же, что созданный в 1972 году местный театр музыкальной комедии неизменно включал в репертуар оперетту Иоганна Штрауса «Цыганский барон».

Хотя всё может быть. Цыганская душа она ведь не менее загадочна, нежели русская, узбекская, еврейская, немецкая, украинская и прочие души. Поди, разгадай её, когда мы не могли объяснить даже такой, казалось, пустяк, как цыганский обычай обсыпать свои могилы стреляными гильзами.

Церковь Святого Александра Невского, находящаяся в юрисдикции Московского Патриархата Русской Православной Церкви, стала, если такой эпитет конечно уместен, наряднее. Раньше, в советский период, когда она была одной из трёх официально разрешённых православных церквей, действующих на территории республики, её здание было серо-неприметным. А вот теперь обрело первозданно лубочный (в самом хорошем смысле этого слова) окрас.

Этот храм заложили в ноябре 1902 года, а возвели в 1903-1904 годах на редства, выделенные военным ведомством Туркестанского края. Само же кладбище, занимающее территорию порядка 40 гектаров, возникло в 1872 году за пределами городской черты тогдашнего Ташкента на участке, принадлежавшему купцу Николаю Ивановичу Иванову – владельцу винокуренных, пивоваренных, заводов, а также заводов по производству искусственного льда, минеральных и фруктовых вод, в месте, именовавшемся «Дача купца Иванова». Следует заметить, что коммерции советник Н. И. Иванов пользовался особым уважением со стороны пастырей Туркестанской епархии, поскольку в течение 25 лет, прожитых им в крае (он скончался 13 февраля 1906 года), неоднократно жертвовал значительные средства на строительство и благоустройство храмов, а также домов презрения и приютов.

Но не только поэтому вспомнил я Николая Ивановича, начавшего деловую карьеру в пятнадцать лет «мальчиком на побегушках», не окончившего даже школы, но благодаря личным способностям и упорству, ставшим крупнейшим ташкентским предпринимателем, удостоенным почётного титула коммерции советника, награждённого несколькими орденами, на предприятиях которого трудилось около трёх тысяч рабочих. Те, кто жил и бывал в Узбекистане до начала горбачёвской перестройки, и пробовал местные вина, наверняка согласятся, что качества они были отменного. Так вот, выпуск марочных вин, таких, к примеру, как «Семилион», «Султани», «Мускат», «Сиабчашма» и других начал как раз купец Иванов. Он же первым в Ташкенте наладил выпуск пива, знаменитого 6-го пивзавода, о котором я упоминал выше, и которое славилось едва не на весь Советский Союз. Кроме того, Иванов занимался в Туркестане добычей каменного угля, содержал единственный почтовый тракт, связывающий Туркестан с центром России, протяженностью полторы тысячи километров, учредил в 1881 году в Ташкенте Среднеазиатский коммерческий банк, построил завод по производству сантонина в Чимкенте, который, кстати, действует и ныне.

Вот такой удивительный человек, ныне напрочь забытый, жил в Ташкенте. Ну а похоронен он и его супруга Александра Петровна вблизи храма Святого Александра Невского. Памятник над их могилой приметный – с большим мраморным крестом на высоком постаменте. Так что, если окажетесь в Ташкенте, зайдёте на Боткинское, и случайно его увидите, будете знать, кто под ним покоится.

Раньше на этом кладбище имелись карты, в просторечии «квадраты», для протестантских, иудейских и католических захоронений, границы которых давно уже не соблюдаются. Да и многие надгробья над могилами здесь покоящихся исчезли. Через дорогу от Боткинского располагалось так называемое «коммунистическое кладбище», на котором в советский период хоронили без учёта национальной или конфессиональной принадлежности — выдающихся деятелей науки, искусства, партийных и государственных деятелей. Кстати, имена сюда в 2000 году перенесли и захоронили прах 14 Туркестанских комиссаров, расстрелянных в январе 1919 года во время «антисоветского Осиповского мятежа» и покоившихся в Александровском сквере, переименованном в советский период в сквер им. Кафанова. Сделали это в память о видном большевике М.П. Кафанове, скончавшегося в 1923 году и похороненном здесь же, в Александровском сквере. Кроме них здесь покоились первый председатель ЦИК Узбекистана, или как ещё его называли «узбекский Калинин», Юлдаш Ахунбабаев, первый узбекский генерал Сабир Рахимов, известный узбекский поэт Хамид Алимджан, один из основателей Ташкентского госуниверситета Абрам Бродский…

Позже здесь открыли мемориал, установили памятную стелу, зажгли «Вечный огонь», с которым в горбачёвскую перестройку было много проблем. Дело в том, что у этого самого огня бродяги приспособились греться и варить-жарить всевозможную снедь. Сделать с ними ничего не могли. Общественности недостойное их поведение было по барабану, милиции без них дел хватало, и тогда этот самый огонь подняли на недосягаемую для бродяг высоту, в результате чего он стал походить на «олимпийский», только в миниатюре. Ну а потом советская власть рухнула, огонь потух, мемориал демонтировали, прах здесь покоившихся частью перезахоронили, а в 2008 году территорию сквера перепланировали и установили памятник узбекской советской поэтессе – Зульфие, скончавшейся в 1996 году. Зачем? Почему? Не представляю. И никто не представляет.

Вообще Ташкент, как точно подметил писатель, поэт и сценарист Алексей Устименко, всегда был странным городом. Мифическим, ирреальным. В нём живущие были убеждены, что именно здесь сохранился неиспорченный московский говор, невостребованная московская порядочность и питерская интеллигентность. Почему? Да потому, что почти два столетия набивали эту окраину империи ссыльными людьми не из самых худших семей и не с самым худшим образованием.
Интеллигенты-инженеры, аристократы, писатели, поэты, учёные… От великого князя Николая Константиновича Романова, до поэтессы Черубины де Габриак и друга Карла Маркса революционера Германа Лопатина, от кандидата на патриарший престол митрополита Арсения Стадницкого и архиепископа Луки (в миру Валентина Феликсовича Войно-Ясенецкого) – хирурга, профессора медицины, удостоенного в 1946 году Сталинской премии, провёдшем в ссылке 11 лет, причисленному в ноябре 1995 года к лику святых и до Героя Социалистического Труда, лауреата одной Ленинской и шести Сталинских премий писателя, поэта Константина Симонова, повздорившего с всесильным Никитой Хрущевым и в результате, очутившемся в Ташкенте.

Вместе с людьми сюда ссылались книги, особенно советские, — подальше от центра. И в кишлачных магазинах можно было свободно купить труды Алексея Лосева, поэзию Анны Ахматовой и Марины Цветаевой, прозу Михаила Булгакова, Юрия Домбровского, Олега Волкова… То есть такие о которых москвичи, питерцы, рижане, новосибирцы и прочие «европейцы» даже мечтать не смели. Всё это, естественно, влияло на людей здесь живущих. Точнее — живших, ибо от того Ташкента, который запечатлелся в моей памяти, мало что сохранилось. И особо ощущается это на Боткинском кладбище, на котором, кстати, в декабре 1928 года похоронили упомянутую выше поэтессу и драматурга Елизавету Ивановну Дмитриеву (в замужестве Васильеву), более известную под литературным псевдонимом-мистификацией как Черубина де Габриак.
Назвать эту высокообразованную, свободно владевшую несколькими европейскими языками женщину красавицей, по воспоминаниям современников, было нельзя, но многие мужчины (да какие!) буквально теряли рассудок ради того, чтобы быть с нею рядом. Достаточно сказать, что Николай Гумилёв и Максимилиан Волошин именно из-за неё стрелялись на дуэли. К счастью оба промахнулись, но остались врагами и при встречах не здоровались.
В 1911 году Елизавета Дмитриева вышла замуж за инженера- мелиоратора Всеволода Васильева, приняла его фамилию и уехала с ним в Туркестан. Тогда же одновременно с литературной работой (стихотворения, пьесы, преимущественно для детей) главным её делом становится антропософия, что собственно и явилось основной причиной ссылки в 1927 году в Ташкент.
Находясь там по совету близкого друга философа, востоковеда, китаиста и переводчика Юлиана Константиновича Щуцкого, заехавшего проведать её по пути в командировку в Японию, она создаёт ещё одну литературную мистификацию — цикл семистиший «Домик под грушевым деревом», написанных от имени «философа Ли Сян Цзы», сосланного на чужбину «за веру в бессмертие человеческого духа».
Скончалась Елизавета Дмитриевна в возрасте 40 лет, немного не дожив до окончания ссылки. Похоронили её на Боткинском кладбище.

Источник текста: Книга «Легенды старого Ташкента и Другие истории». Фитц Александр Владимирович. Издательство «Алетейя» в Санкт-Петербурге. 2015 г.

Александр Владимирович Фитц много лет назад он возглавлял редакцию самой читаемой и самой авторитетной республиканской молодёжной газеты в Узбекистане. В начале 90-х он переехал в Мюнхен и вскоре стал весьма заметным журналистом в Германии. Но время идёт. Настаёт тот момент, когда человек понимает, как много ещё ненаписанного лежит в заветных уголках его памяти и в записях на страницах его рабочих блокнотов. Тогда он садится к компьютеру и с упоением окунается в свои воспоминания о далёком, и таком близком, прошлом

Вот так и родилась у Александра Фитца необыкновенная книга «Легенды старого Ташкента и Другие истории». Старый Ташкент – это тот Ташкент, в котором уже давно жил и работал автор, а легенды это и сам автор — Александр Фитц и то, что витало в воздухе этого древнего города как раз в это время.

Время было такое, что, будучи главным редактором официальной газеты, он сам определял, что можно и что нельзя выкладывать на её страницы. Вот так и оставались за бортом и уходили в небытие интереснейшие вещи, что происходили в столице солнечного Узбекистана. Это события, которые разносились по городам и весям республики народной молвой. Это факты о которых все знали и о которых никто, никогда не писал. Они постепенно забывались, обрастали легендами и уже давно, даже у старожилов воспринимаются как старые, полузабытые, но чрезвычайно интересные легенды, которые когда то волновали умы и души современников, и которые даже сейчас на редкость интересны читателю.

Долгая работа в журналистике наложила отпечаток на писательское творчество Александра Фитца. Его произведения документальны в каждой своей строке. Они не содержат художественного вымысла, поскольку автор так строит сюжет, так ярко и образно излагает материал, что, казалось бы, рутинное событие непременно приобретает увлекательный, воистину сказочный характер.