Н. И. Эрзин: Война в моей судьбе. Глава 7 История

Глава 7. Здравствуй земля узбекская.

Об авторе и главу 6 смотрите здесь.

Iosif Juravlev: Это жители совхоза ДВЗ-1 Бекабадского района. Фотография сделана не далеко от Мезарлых , скорее всего после Джума намаза. Всех их мы знаем и помним . Спасибо Низами!!! (Отсюда, непосредственно к тексту не относится). EC.

Наконец, по милицейскому рупору объявили: «Граждане пассажиры! Вы прибыли на станцию «Красногвардейская» Булунгурского района Самаркандской области УзССР. У вас есть час времени, чтобы привести себя в порядок, справить необходимые нужды и собрать вещи, после чего вы должны построиться у своих вагонов и ждать дальнейших указаний.
Толпы людей хлынули через единственный проем в заборе и оказались во внутреннем дворе рынка, где располагался один большой туалет типа «сортир» с указателями «М» и «Ж» по разные стороны полуразвалившегося здания. Законопослушные граждане, на удивление самим себе, не стали ломиться в открытые двери, а степенно выстраивались в очередь. Добрая половина отведенного времени уже закончилась, а очередь оставалась такой же длинной, как и в начале этой процедуры. Люди засуетились. Времени на туалет явно не хватало, но, едва услышав объявление о продлении санитарного часа, успокоились.
И тут, как назло, у меня вновь заболел зуб, хотя всю прошедшую ночь я еле терпел адскую боль, потому что не хотел выглядеть слабым мужчиной. Лишь под утро боль утихла, и я решил, что все мои неприятности позади, но коварный зуб отступил, как оказалось, на время. Мне стало невыносимо больно. Выйдя из туалетной, я уже не мог сдержать слез. Дядя Рахим подхватил меня за руку, и мы вместе подошли к стоявшему у входа на базар какому-то важному чину. Он молча выслушал дядю Рахима и объяснил, что в конце базара в углу находится парикмахерская и рядом с ней зубной кабинет. «Скажите, что вы из поезда и вас примут вне очереди», – добавил этот человек и рукой показал в каком направлении надо идти.

Мы быстро нашли злополучный кабинет и безо всяких церемоний вошли в него. С места в карьер дядя Рахим сказал, что мы из поезда и у нас болит зуб. Врач, молодая красивая женщина, увидев мое заплаканное и испуганное лицо, сразу посадила меня в кресло и стала осматривать рот. По иронии судьбы она оказалась крымской татаркой, еще до войны вместе с семьей, переехавшей в Узбекистан, и работавшей здесь на станции. Она о чем-то пошепталась с дядей Рахимом, после чего тот нежно улыбнулся мне и вышел в коридор. Я уже знал, что он не переносит детского плача и приготовился не расстраивать его. Врач долго ковырялся в своих инструментах, затем решительно подошла ко мне и в одно мгновение вырвала зуб, да так, что я даже не успел как следует вскрикнуть, а только простонал.
Дядя Рахим, стоявший за дверью, радостный снова вошел в кабинет, похлопал меня по плечу, поблагодарил доктора, и мы снова отправились туда, откуда пришли. Я был счастлив вдвойне и от того, что не кричал от боли, и что, наконец, избавился от нее. Наши люди в полном составе уже стояли у своего вагона. Только мама и Энвер, нервно оглядываясь по сторонам, ждали нашего возвращения. Завидев нас, они радостно замахали руками и счастливые улыбки озарили их лица. Наш суровый опер, на удивление, как-то не зло посмотрел на нас, что-то карандашом отметил в своем блокноте и, похоже, окончательно успокоился.
Едва мы заняли свое место в строю, как последовало объявление о том, что сейчас нас будут распределять по колхозам и совхозам, где мы будем жить и трудиться во имя полной победы коммунизма в нашей стране. После такого объявления на площади грянула музыка бравых военных маршей и веселых довоенных песен о счастливой жизни в стране советов. Издевательски прозвучали слова одного из популярных тогдашних поэтов: «я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек», положенные на талантливую музыку Исаака Дунаевского. Прекрасная музыка поднимала дух и настроение человека, даже находящегося в таком подавленном и обреченном состоянии, как наше. Она позволяла ему, хоть на время, расправить плечи и почувствовать прилив бодрости и оптимизма.
Все понимали, что этот своеобразный музыкальный концерт только прелюдия. Главное впереди, но как оно будет происходить никто из нас даже приблизительно не мог себе представить. Затем по радио призвали всех оперуполномоченных срочно собраться у начальника поезда, а нам и всем остальным, приписанным к своим вагонам, оставалось только ждать. Концерт закончился и наши опера уже стояли у своих вагонов. Последовала команда «Смирно! Равнение направо!» и наш злодей, успевший сказать несколько слов дяде Рахиму, застыл как каменное изваяние.
Не сразу люди поняли, что надо повернуть направо только головы и вот уже со стороны паровоза к нам стала медленно приближаться группа людей в необычном одеянии. На них были длинные полосатые цветные халаты, повязанные не ремнем, а чем-то, вроде длинной широкой косынки, а на голову вместо привычной шапки или шляпы была надета тюбетейка с оригинальным рисунком, обвязанная белым платком. Они поочередно останавливались у каждого вагона, внимательно рассматривали строй людей и шли дальше.
Нетрудно было заметить, что они подолгу останавливались у наших молодых людей и еще не старых мужчин, осматривали их зубы и ощупывали бицепсы, прямо как во времена работорговли в Африке. Вяло интересовались детьми, женщинами, пожилыми людьми и все что-то считали и записывали в тетрадь.
Среди этих людей выделялся богатырским ростом и крепкой статью немолодой с испещренным глубокими морщинами грустным лицом и усталыми серыми с желтизной глазами. Его жилистые, длинные руки с огромными мозолистыми кулаками производили сильное впечатление. Он ни на ком не останавливал свой взгляд, никому не смотрел в рот, ни у кого не щупал бицепсы. Он вообще производил странное впечатлении и не проронил ни единого слова, словно происходящее его не касалось. Так процессия прошла мимо нашего вагона и, дойдя до последнего, повернулась назад. «Почему они даже не посмотрели на нас?», – воскликнул кто-то из нашей команды. Стоявший рядом опер ответил: «А что на вас смотреть? Ни рожи, ни кожи – одни старики, женщины и детвора с пацанами. Им работники нужны, а с вас какая польза?» Он объяснил землякам, что это не экскурсионная группа, а председатели колхозов и директора совхозов. «Сейчас, осмотрев весь наш эшелон, они будут выбирать себе людей из того вагона, который им больше понравился. Не волнуйтесь ребята, без работы никто не останется, кто-нибудь, да возьмет вас, хотя, по всему видать, толку от вас будет как от козла молока. Но советская власть добрая и справедливая, никого не оставит в беде», – решил употребить наш «злодей» свой самый сильный, как ему казалось, аргумент и окончательно успокоить народ.
Вообще, надо сказать, что опер в последнее время заметно изменился к лучшему. Наконец группа вновь оказалась у нашего вагона, но выглядела уже заметно поредевшей, да и те, кто еще были в ней, снова прошли мимо нас. Только тот здоровенный и мрачный председатель, несколько отставший от своих коллег, остановился около нашего опера, что-то сказал ему по-узбекски и рукой показал на сиротливо стоявших обитателей нашего вагона. Опер, похоже, все понял без переводчика и быстрым шагом направился в сторону головного вагона. Нараставшее было чувство обиды за невнимание к нам со стороны руководителей местных хозяйств уступило месту всеобщей радости и ликованию.
Люди по разному выражали свои чувства: одни обступили своего благодетеля и улыбались ему в лицо, другие осторожно трогали полы его халата и этим выражали свою благодарность. Все ждали возвращения опера, который, как потом выяснилось, ушел к начальнику поезда за необходимыми документами для оформления передачи нас под ответственность нового хозяина.
Вскоре опер вернулся, а с ним незнакомый человек в гражданской одежде, по всем видам, сотрудник местного НКВД. Нас снова построили, провели перекличку и в готовые напечатанные бланки поставили свои подписи, сначала, опер, затем этот незнакомый человек и наш новый господин. Часть готовых таким образом документов опер положил себя в планшетку, другую часть поделили между собой представитель местного НКВД и наш председатель. Затем все трое пожали друг другу руки и слово взял наш опер. Говорил он, на удивление, спокойно и вежливо: «Уважаемые граждане-переселенцы! Наш путь закончен на земле солнечного Узбекистана. Вам предстоит направиться в передовой колхоз имени «5-летия Октября» Булунгурского района, которым руководит Герой Социалистического труда, уважаемый Сайфутдин-ака. Желаю вам счастливого пути и больших трудовых свершений во имя победы над фашистской Германией и построения коммунизма в нашей стране. Да здравствует товарищ Сталин – гениальный руководитель и организатор всех наших побед. Ура, товарищи».
Выступивший после этого представитель местного НКВД объявил, что недалеко от станции на дороге нас ожидает транспорт, к которому под руководством председателя и его людей мы сейчас направимся
«Размещение грузов и посадка людей, – продолжил представитель будет производиться только с их разрешения. В пути вы должны соблюдать дисциплину и порядок». Затем оба, опер и местный чекист ушли, не попрощавшись, как говорится, по-английски, видимо, каждый по своим делам.
Сайфутдин-ака, степенно жестикулируя, что-то разъяснил дяде Рахиму и медленно пошел вперед через базарную площадь прямо к выходу на дорогу. Люди, собрав вещи, быстро догнали председателя и уже ни на шаг не отставали от него. Пройдя небольшое расстояние, вся процессия оказалась на развилке дорог, где прямо у обочины стояли три необычные телеги-арбы с двумя большими колесами. Рядом у густой чинары на длинном поводке, привязанном к дереву, чинно жевал травку могучий конь председателя. Увидев хозяина лошадь приветственно заржала и застучала копытами по твердой земле.
Сайфутдин-ака подошел к своему любимцу, потрепал его по загривку и недолго о чем-то поговорил со своими, и те стали активно помогать дяде Рахиму и другим нашим мужчинам загружать вещи в отдельную телегу. Набили ее до самого верха и обвязали канатами. В другие две телеги посадили стариков, женщин и малых детей, которых в нашем вагоне было довольно много. Оставшийся народ – еще крепкие пожилые мужчины и молодые ребята могли рассчитывать только на свои ноги. Колонна выстроилась как в кино – впереди председатель на лихом коне, за ним три телеги, а позади наши мужчины во главе с дядей Рахимом.
Сайфутдин-ака в последний раз оглянулся назад, легонько коснулся крупа лошади кожаной плеткой-камчой и красавец-конь, повинуясь хозяину, неторопливым шагом пошел вперед по ровной грунтовой дороге. Вслед заскрипели телеги и сделали свой первый шаг к новой жизни на узбекской земле все наши люди, волею судьбы оказавшиеся в одном вагоне злополучного спецпоезда. Вскоре оранжевый диск солнца скрылся за горизонтом. В чистом безоблачном небе зажглись яркие звезды и появилась светло-желтая полная луна. Заквакали лягушки, запиликали сверчки. Это своеобразное музыкальное сопровождение прерывалось длинным монотонным воем, похожим на завывание волков. Но это были не волки, а шакалы, как объяснили нам сопровождавшие люди из окружения председателя.
Трудно сказать сколько километров было уже нами пройдено. Люди порядком устали, но терпели. Опытный Сайфутдин-ака, видимо, понимал наше состояние и остановил движение. «Танаффус», – сказал он своим помощникам. Те быстро сошли с возницы и стали что-то объяснять дяде Рахиму. Ему, хорошо знавшему тюркские языки, не надо было ничего объяснять, да и народ догадался, что сейчас будет привал для отдыха.
Местные ребята и наши мужики помогли старикам сойти с телег. Пока народ разминался, а старики отдыхали, как в волшебной сказке, запылал огонь, обогревающий законченный чайник-кумган, и вскоре чай был готов. Люди не верили своим глазам. Перед ними постелили скатерть-дастархан и подошедший Сайфутдин-ака выложил на этот импровизированный стол несколько больших ячменных лепешек. Его ребята разломали их на большое число кусочков и председатель сказал: «Олинчлар». Дядя Рахим перевел: «ребята, берите, это для вас».
Растроганные земляки присели на корточки и набросились на еду. Вместо стаканов чай разливали в узбекские пиалы. Их было немного, поэтому каждый, сделав глоток, передавал его соседу и так по кругу. Никогда нам, пережившим этот вечер, не забыть до последних дней своих аромат горячего узбекского чая и вкус холодной черствой лепешки, согревшими наши души и вселившими веру в то, что есть на земле люди добрые и сердечные, с помощью которых мы преодолеем все тяготы судьбы.
Все это время рядом на пригорке стоял, как статуя, не шелохнувшись, молчаливый и задумчивый Сайфутдин-ака. Как хотелось обнять и поблагодарить этого человека, но никто из нас не знал как это сделать, да и откровенно говоря, побаивались его. И здесь, как всегда, на выручку пришел дядя Рахим. Он приблизился и председателю, приложил правую руку к сердцу, поклонился и сказал: «Рахмат, таксыр», что означало: «спасибо, господин». На это Сайфутдин-ака никак не отреагировал, только посмотрел на него снизу вверх и закивал головой в знак одобрения.
Когда трапеза была завершена, гостеприимные хозяева накормили и напоили лошадей, помогли старикам взобраться в телеги, ловко оседлали своих лошадей и застыли в ожидании. Хорошо зная своего хозяина, они не спешили натягивать поводья. И вот Сайфутдин-ака поднял вверх правую руку и легонько пришпорил своего коня.
Колонна двинулась вперед. Дорога часто петляла. Мы проезжали то густую лесную чащу, то выходили на широкий степной простор под аккомпанемент кваканья лягушек, пиликанья сверчков и периодический вой шакалов. Стали появляться огоньки, напоминавшие мерцающий свет в окошках и нам казалось, что мы вот-вот въедем в населенный пункт. Однако это был обман зрения и наше путешествие продолжалось.
Дядя Рахим не решался спросить сколько километров пути еще оставалось пройти до места назначения, а председатель и его люди молча продолжали движении. Наконец, дорога резко пошла в гору и нашим мужчинам пришлось подталкивать одну телегу за другой. Миновав вершину подъема дорога пошла в низину и чтобы телеги не перевернулись ребята были вынуждены их тормозить. Дальше дорога вышла на ровную местность и вскоре за поворотом показался одиноко стоявший у обочины дом, обнесенный невысоким глиняным забором.
Здесь произошла очередная остановка, но не для отдыха, как нам показалось. Сайфутдин-ака сошел с коня и стал стучать в дверь. Вскоре она открылась и хозяин вышел навстречу председателю, который после взаимных приветствий и краткого разговора с ним подошел к дяде Рахиму и недолго что-то ему объяснял, после чего отошел в сторону, а хозяин дома открыл ворота.
Дальнейшими действиями уже руководил дядя Рахим. Он громко объявил, что каждый дом может принять не более трех-четырех неразделенных семей из расчета 12-15 человек на двор. Затем взял в руки посемейный список нашего вагона и при свете лампы, поднятой кем-то из обитателей дома, стал зачитывать конкретные фамилии, отмечая их галочкой. Названные люди, взяв в руки нехитрые пожитки, вошли во двор, а колонна двинулась дальше.
Так началось расселение нашего бывшего пятого вагона по домам колхоза имени «5-летия Октября» Булунгурского района Самаркандской области Узбекистана. Надо сказать, что колхоз занимал территорию довольно большой площади, разделенную на несколько бригад, отстоящих друг от друга на солидном расстоянии. Поскольку дома, чаще всего, строились в центре бригады, то и находились жилищи колхозников на значительном расстоянии друг от друга. Поэтому на размещение моих земляков ушло довольно много времени. Далеко за полночь, исколесив весь колхоз вдоль и поперек, председатель расселил почти всех наших людей. Оставались бездомными мы вчетвером, дед и бабушка Джемилевы с внуком Рефатом, 12 лет, молодая женщина лет 30 с дочерьми Айше, 9 лет, Земфирой, 7 лет и Зерой, 5 лет и солидного возраста супруги-артисты. Всего 13 человек. Мест в двух оставшихся телегах нам хватало: в одной были вещи, а в другой весь оставшийся народ.
Неимоверно уставших людей клонило ко сну. Только один дядя Рахим бодрствовал и это давалось ему не без усилий. В полудреме я чувствовал, что вот-вот усну, но в этот момент наши лошади хором заржали, телеги остановились и мой сон будто рукой сняло. Я услышал голос дяди Рахима. «Приехали, товарищи, вставайте!. Я открыл глаза и приподнялся. Наши телеги стояли прямо у массивных деревянных ворот. При лунном свете обозначилась фигура председателя, несколько раз стукнувшего кулаком в дверь. Сквозь лай собак послышались торопливые шаги. Дверь открыли изнутри и председатель вошел в огромный двор, в котором по периметру стояли несколько домов и пристроек. Его мощный раскатистый бас донес до меня окончание брошенной им фразы: «Мехмонларга ёрдам беринглар». Это означало, что «людям надо помочь».
И тут же двое подростков, примерно одного возраста с Энвером, выбежали из подворотни и стали предлагать свою помощь. Они еще не знали, что им придется делать, поэтому пробежав круг вокруг телег, застыли в вопросительном ожидании. Их тут же заметил один из арбакешов. Так по-узбекски называют возничего телеги. Он в два-три слова объяснил ребятам суть дела и работа закипела. С телег бережно сняли пожилых людей, женщин и малых детей, а вещи разложили во дворе на айване. Тут же тесным кругом встали оставшиеся тринадцать человек. Председатель подошел к нам, сказал несколько слов и отошел чуть в сторону. Тут за дело взялся дядя Рахим. Что бы мы без него делали? Он выручал народ в самых непредвиденных и сложных ситуациях. С его слов люди поняли, что сейчас Сайфутлин-ака покажет комнаты, в которых нам предстояло провести сегодняшнюю ночь. Большую комнату отвели деду, бабушке с внучкой и молодой женщине с тремя дочерьми. Нам четверым вместе с супругами-артистами определили комнату рядом примерно такой же площади.
Это было глинобитное сырое помещение без окон, по-видимому, хозяйственного назначения. Пол был заставлен мятной свежей соломой почти полуметровой высоты, на стене висела керосиновая лампа, которую предусмотрительно зажег хозяйский внук – шустрый с наголо побритой головой, озорной мальчишка лет семи. Двое ребят постарше первыми выбежали со двора встречать гостей, принесли целую охапку цветастых ватных узбекских одеял – курпача, которых по давней национальной традиции в каждой семье всегда было в избытке. Их готовили заранее для девочек как приданое на свадьбу. Мальчики ловко застелили полы этими курпача и наши новые жилища приняли вполне пристойный вид.
Все это время, покуда мы и наши соседи распаковывали вещи и готовились к ночлегу непроницаемый и мрачный Сайфутдин-ака, всего в двух шагах от нам, отрешенно расхаживал вперед и назад, словно решал какую-то сложную математическую задачу. Казалось, что все происходящее рядом его совершенно не волнует. Однако, внезапно он подозвал к себе дядю Рахима и, отчаянно жестикулируя, стал ему что-то объяснять, затем, переваливаясь с боку на бок, под тяжестью своего могучего тела, медленно пошел по направлению к своему дому, находившемуся в другом конце двора. Дядя Рахим зашел к нашим соседям, мирно развалившимся на роскошных курпача и сказал, что сейчас будет горячий чай. Едва он произнес последнюю фразу, как в комнату стремительно вошли двое старших внуков председателя, ловко соорудили нехитрый дастархан, поставили два больших фарфоровых чайника с ароматным зеленым чаем, несколько пиалушек и три больших пшеничных лепешек грубого помола. Тоже самое занесли в нашу комнату. Снова появился Сайфутдин-ака, но уже в домашнем халате, в причудливых узбекских галошах и в тюбетейке на голове без чалмы. И нам, и нашим соседям сказал одну и ту же фразу: «Мархамат, биродирлар, олинглар», – что означало: «Кушайте, братья. Чем богаты, тем и рады».
Тронутые таким сердечным отношением к себе, люди благодарили бога за такой бесценный подарок, как внимание и поддержка местного населения. Никто из нас не мог тогда даже предполагать, что всевышний, не сумевший защитить мой народ от произвола, беззакония и жестокости родной советской власти, окружит нас теплом и заботой бесконечно гостеприимного, щедрого и доброго народа. И сейчас, где бы не находился наш земляк – живой свидетель тех событий, при одном слове «Узбекистан», он не сможет сдержать слез – слез глубокой благодарности и искренней любви к узбекскому народу, разделившему с нами свой хлеб и кров, никогда, в отличие от многих других, не позволявшему себе унизить и оскорбить мой народ. Во многом, благодаря узбекскому народу нам удалось выжить и не пропасть в этом жестоком и несправедливом мире. Очень хочется, чтобы эта живая память не стерлась и не исчезла из сознания сегодняшнего и последующих поколений крымско-татарского народа.
А в ту ночь, подкрепившись хлебом и горячим чаем, впервые за последний месяц люди расслабились и заснули глубоким беззаботным сном, который, однако, был прерван совершенно неожиданным образом. Рано утром в дверь осторожно постучали, послышался приглушенный бас председателя: «Рахим-ака, илтимос, бир минутка, гап бор». Дядя Рахим, видимо только дремавший все это время, быстро вскочил и вышел во двор. Через несколько минут вернулся в комнату и стал будить нас, а потом и соседей. Совершив утренний туалет, народ собрался около беседки недалеко от ворот дома. Дядя Рахим попросил внимания и стал говорить: «Дорогие земляки! К нам из района едут гости – представители НКВД и райкома партии, чтобы проверить как мы тут устроились и чем занимаемся. Еще до нашего приезда на совещании руководителей колхозов и совхозов большой человек из Ташкента представил нас как предателей и изменников Родины, которым советская власть даст возможность искупить свою вину перед партией и народом честным и добросовестным трудом. Мы должны работать на полях колхоза весь световой день, нам нельзя покидать это место и во всем слушаться председателя. О других правилах поведения нам скажут дополнительно. Сейчас позавтракаем чем бог послал и выйдем на поле, оно здесь рядом через дорогу. Дома останутся дети до 10 лет и пожилые люди в возрасте 70 лет и выше».
После завтрака мы все вместе вышли на свекольное поле бригады №3, к которой, кроме нас, были приписаны еще несколько семей, в общей сложности, двадцать пять человек. Вместе с нами общее число составило тридцать восемь человек, на поле оказалось 24, остальные 14 – это малые дети и пожилые люди. Дядя Рахим аккуратно составил списки и показал председателю тот даже не посмотрел на него, а вместо этого стал что-то говорить и показывать. На всю бригаду выдали десять лопат и несколько грабель. Объяснили, что надо подождать, пока лошадь, тянущая за собой управляемый человеком плуг, не пройдет всю борозду и не взрыхлит землю, после чего нужно собирать свекольные клубни в мешки и складывать их на сборном пункте бригады – хирмане. Но плуга и лошади еще не было, поэтому новоиспеченные работники расселись на начинающей желтеть травке в ожидании того момента, когда можно будет выйти на поле и попробовать себя в новом качестве.
Надо сказать, что поле находилось прямо у дороги, которая в обе стороны от дома председателя шла на заметный подъем. Колхоз находится в своеобразной низине, поэтому о том, что к нам движутся транспорт или люди, можно было судить заблаговременно потому облаку пыли, которое быстро надвигалось на нас. Вот и сейчас, едва появилось первое облако, как колхозный бригадир скомандовал, чтобы все вышли в поле и каждый занял свою грядку. Молодым раздали все имевшиеся в наличии лопаты, а людям постарше грабли. Стали отчетливо видны фигуры двух всадников, быстро скачущих в нашем направлении. Не успел дядя Рахим закончить свой призыв к работе, как она началась сама собой. Люди без слов понимали, что надо начать работу, тем более, что к нам едет начальство, и все начали осторожно рыхлить землю вокруг зеленого ростка, стараясь не переусердствовать и не повредить сам клубень.
Но тут оба всадника резко осадили своих лошадей почти у самого нашего носа. Навстречу им вышел Сайфутдин-ака. После взаимных приветствий гости, не обращая на нас никакого внимания, в сопровождении председателя вошли во двор и расположились в тени на айване. А тем временем работа на свекольном поле набирала обороты, и опытный бригадир Эргашбай-ака, заметив наше усердие, все же заметил, что не надо так спешить, не то быстро натрем мозоли, а завтра и спины не разогнуть. А вот и притащили старый, но достаточно крепкий деревянный плуг, запрягли лошадь, в седло сел молодой парень из местных колхозников, а другой двумя руками ухватился за плуг и началась вспашка междурядий. Все это оказалось весьма кстати, так как наши слишком ретивые работники уже порядком подустали и были безмерно рады представившейся возможности сделать передышку.
В это время из ворот дома вышли заметно повеселевшие и раскрасневшиеся гости, явно довольные началом сегодняшнего дня, и прямиком направились к нашему полю. Председатель с трудом поспевал за ними и был явно этим недоволен. В ответ на наше вялое и нестройное приветствие один из гостей, явно не восточной наружности, вдруг громко и истерично заорал: «Почему развалились на поле как на курорте? Почему не работаете? Что, приехали сюда отдыхать? Вы должны трудом искупить свою вину и оправдать доверие партии и лично товарища Сталина». Было похоже, что грозный страж социалистической законности не собирался на этом останавливаться, но тут его начала одолевать сильная икота, с которой он никак не мог справиться, отчего его лицо стало пунцовым, а глаза зверем уставились на Амет-агу – пожилого и больного человека, единственного из всей нашей компании, кто продолжал сидеть на травке при появлении грозных гостей. Видимо, он и вызвал столь яростный гнев того, который продолжал мучиться икотой. Обычно сдержанный и многое повидавший на своем веку Амет-ага, несмотря на недвусмысленные знаки молчания, которые ему подавал, стоявший несколько сзади гостей, дядя Рахим, все же взорвался и, ударил себя в грудь, высказал все, что накипело на душе: «Какую вину я должен искупить? Не ту ли, что воевал против германцев в 1915 году, а после сражался с белогвардейцами Юденича и Врангеля? Может моя вина в том, что выращивал хлеб и сажал сады, чтобы такие уроды как ты не сдохли с голода? Может зря послал четверых сыновей защищать Москву от фашистских бандитов, а потом прятал раненых красноармейцев от карателей и помогал им уйти в горы? Или виноват я тем, что родился татарином? Доверие честных людей и свою совесть я не запятнал, а доверие таких как ты – тыловых крыс и бездельников оправдывать не собираюсь. Давай арестуй меня, давай стреляй, ты ведь это можешь. Не боись, сдачи никто не даст, не робей. Ну, давай же». И Амет-ага, как разъяренный зверь, пошел вперед, прямо на оторопевших гостей. Остолбеневшие и не ожидавшие такого напора, они не нашли ничего другого, как немедленно ретироваться. Наступила долгое молчание. Никто первым не решался его нарушить. Председатель и дядя Рахим стояли как завороженные. Мои земляки, опустив головы, с тревогой ожидали дальнейших событий. Наконец, Сайфутдин-ака кивком головы пригласил дядю Рахима последовать за ним. Отойдя на почтительное расстояние, они долго о чем-то говорили. Потом разошлись в разные стороны – один пошел к себе домой, другой вернулся к нам. Амет-ага вдруг сильно раскашлялся и никак не мог остановиться. На предложение помочь ему вернуться в дом и отдохнуть ответил решительным отказом и кашель его постепенно успокоился, после чего дядя Рахим взял слово: Он сказал, что председатель очень расстроен случившимся. Эти люди очень злые и мстительные. Они не оставят нас в покое. Сайфутдин-ака просил не вступать с ними ни в какие споры. У них сила и власть, они могут сделать с нами все что угодно, поэтому надо применять наше единственное оружие – терпение.

Со своей стороны председатель обещал сделать все, что в его силах, дабы облегчить нам условия жизни и работы в колхозе. В частности, с сегодняшнего дня ночевать будем в теплых и сухих комнатах в его большом доме. На случай проверки наши вещи будут оставаться в прежних помещениях. Еда будет одна для всех, и для председателя и для нас с вами. Старики, женщины и малые дети в поле работать не будут, им найдется чем заниматься на кухне. Только в случае приезда проверяющих всем нужно будет выйти на поле. Об этом нам заблаговременно предупредят внуки председателя, которые, сменяя друг друга, будут следить за дорогой, располагаясь на ее пригорках с обеих сторон, ведущих в колхоз. «Дорогие земляки, – заключил дядя Рахим, – давайте ответим добром на добро и не будем огорчать Сайфутдина-ака. Тут слово взял Амет-ага: «Рахим-джан, передай нашему уважаемому председателю, что я очень сожалею о случившемся и прошу его простить меня. Обещаю, что впредь такое со мной не повторится». Такому повороту дела все были очень рады и в знак одобрения дружно захлопали в ладоши. Время прошло незаметно и нас всех пригласили к обеду. Во дворе на айване был накрыт дастархан, где впервые за последний месяц нас ожидала горячая пища – благословленный рисовый суп-мастава, правда, без мяса, но разве можно было упрекнуть в этом хозяев. Скорее, наоборот, в такое тяжелое время эти скромные люди делились с незнакомыми людьми последним куском хлеба и это тогда, когда у себя во дворе бегала целая дюжина ребятишек с не очень сытыми глазами. Одна лепешка на четверых и сколько-угодно зеленого чая завершили это необыкновенное пиршество. После обеда, немного отдохнув, молодежь вернулась на поле, а взрослые в тень под густую крону карагачей, растущих вдоль берега узкого неглубокого канала-арыка, протянувшегося на многие километры.
Окончание поездной жизни и возникшая определенность в судьбе людей, была воспринята ими с радостью и энтузиазмом. Народ как-то успокоился и был счастлив от сознания того, что самое страшное, к которому они были готовы, осталось позади.
Конечно, всех не могло не волновать, как сложится их жизнь и дальнейшая судьба в колхозе. Но первое же знакомство с председателем и его людьми оставило у нас такое сильное впечатление, что все мы прониклись к этим людям глубокой симпатией, уважением и надеждой глубокой симпатией, уважением и надеждой на лучшее.
Много воды утекло с тех пор и всякое случалось, но неизменным оставалось искреннее сочувствие, доброе отношение, неподдельное желание помочь чужому горю. Такое высоко ценится во все времена. Его нельзя привить или отобрать у людей силой. Это часть менталитета народа щедрой узбекской земли и низкий поклон ему за это.

4 комментария

  • Фото аватара Фома:

    Огромное СПАСИБО гостепреимному Узбекскому народу и плодородной, хлебосольной Узбекской земле! (крайний в 3 ряду справа показывает чью-то фотографию?)

      [Цитировать]

    • Фото аватара Лилия:

      Да, Фома, я полностью согласна с Вами — Спасибо Земле Узбекской, спасибо Людям Узбекистана. Мою маму, её старшую сестру, двух младших сестер и двух маленьких сыновей в тот страшный день выселили вместе со всем нашим народом. А их мама, моя бабушка, была прикована к постели 10 лет, и в отношении неё проявили «гуманность» — оставили в Крыму. Чтобы не умерла по дороге(она умерла в Крыму, одна, без детей и родственников — но «гуманность» была совершена). На сборы не дали даже часа. На рассвете отправили на станцию, и только на следующую ночь эшелон был отправлен. В теплушках для скота ехали несколько недель. Маму на станции Поворино Пензенской дороги сняли с эшелона из-за сыпного типа и поместили в больницу. А все родные уехали. И через месяц мамочку выписали из больницы в никуда — без денег, из одежды — больничная рубашка, пальто и тапочки — тоже больничные. Никто не знал, куда ушел её эшелон. Люди у нас добрые были всегда — комендант станции рассудил, что женщина в пермских лесах погибнет, и определил её в Среднюю Азию. Так мама попала в Узбекистан. Абсолютно одна, без документов, без еды и воды. До конца своей жизни она в молитвах поминала двух людей. Один из них был православный батюшка, который на станции обратил внимание на потерявшуюся растерянную молодую женщину, поговорил с ней, дал три рубля и посоветовал ехать на станцию Кауфманскую(Янгиюль). Впервые за несколько дней она поела — лепешка, горсть сушеного урюка и вода. Мама говорила — мне показалась, что я попала в рай. Приехала в Янгиюль, встретила знакомых, стала работать на сборе яблок. И ей посоветовали обратиться в горздрав, чтобы устроиться на работу по специальности. Без документов, без диплома она пришла на прием к заведующему горздрава. После короткой беседы он попросил выписать рецепт, мама рецепт выписала и таким образом была определена на работу в Роддом акушеркой, и её жизнь изменилась — появилась радбота, жизнь стабилизировалась. Так вот, она мне всю жизнь говорила — фамилия этого человека — НИЯЗОВ — помните это, благодаря ему была спасена вся наша семья. Конечно же, его внуки-правнуки живут в Узбекистане, вот я хочу, чтобы они знали, какой человек был дед и прадед. Я всегда говорю — УЗБЕКИСТАН — МОЯ РОДИНА!

        [Цитировать]

Не отправляйте один и тот же комментарий более одного раза, даже если вы его не видите на сайте сразу после отправки. Комментарии автоматически (не в ручном режиме!) проверяются на антиспам. Множественные одинаковые комментарии могут быть приняты за спам-атаку, что сильно затрудняет модерацию.

Комментарии, содержащие ссылки и вложения, автоматически помещаются в очередь на модерацию.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Разрешенные HTML-тэги: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>

Я, пожалуй, приложу к комменту картинку.