“Я пела перед великим Сталиным” История Ташкентцы

“К нам — ласков, а к врагам безжалостно суров!”

ВСТРЕЧИ С ТОВАРИЩЕМ СТАЛИНЫМ

Под редакцией А. Фадеева
О Г И 3
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
1939, стр. 191-194; 204-210

Xалима Насырова, народная артистка СССР

Я ПЕЛА ПЕРЕД ВЕЛИКИМ СТАЛИНЫМ

Первого мая 1936 года в красочном и многоголосом потоке демонстрантов я шла на Красную площадь. Медленно проходят тысячи людей мимо Исторического музея. Вот в просветах между знаменами, флагами, плакатами мелькнул силуэт мавзолея. В уголке, на левой его трибуне — группа людей. Сердце бьется частыми, сильными ударами, горло сжимается от волнения. Все ближе… Я не слышу криков ликования, где-то звучат оркестры, а я все смотрю, смотрю…
Вот он, Сталин, окруженный своими соратниками и друзьями, высоко подняв руку, приветствует свой народ. Сталин улыбается.
Узбекистан готовится к декаде в Москве. В напряженные дни подготовки, забыв, что значит сон, мы, увлеченные одной мыслью — «нас увидит и услышит Сталин», работаем с удвоенной энергией…
Наконец, мы в Москве. Даже в самом смелом, фантастическом сне человек не может пережить то, что переживали тогда участники декады. Невозможно найти слов для описания чувств, овладевших мною, когда я вышла на сцену Большого театра. Я играла главную роль в пьесе «Гюльсара». Эта пьеса повествует о жизни узбекской женщины, скованной цепями шариата и освобожденной ленинской и сталинской правдой.

Во мне боролись два желания: одно — не отрываясь, глядеть в ложу, где сидит Иосиф Виссарионович, и другое — играть как можно лучше. Мне хотелось крикнуть:
— Ведь это я Гюльсара, это мне Ленин и Сталин дали жизнь, это мое счастье, моя радость!
…Ведь и я прошла жизнь, полную горечи и лишений.
Я выросла в детском доме, одна, далеко от родного кишлака, в чужом, пасмурном городе.
Отца своего я не помню. Мне было четыре года, когда сломленный нуждой и непосильным трудом умер мой отец — бедняк Насыр.
…Однажды кто-то из ребят спросил меня:
— Халима, кто твой отец?
Не зная, что ответить, я подошла к воспитателю:
— Ока, кто мой отец?
Воспитатель взял меня за руку и подвел к портрету, висевшему в зале. Лучистыми, чуть прищуренными глазами на меня смотрел Ленин.
Я возвратилась к детям и увлекла их в залу.
— Вот мой отец! — гордо сказала я, указывая на Ильича.
— И мой… и мой… — раздалось вокруг.
И, действительно, это Ленин и Сталин вырастили меня, как и миллионы других обездоленных детей в счастливых граждан CCCP. Это мудрая ленинско-сталинская национальная политика дала народам СССР счастливую жизнь. Это советская власть дала мне возможность учиться, развить свои способности и стать народной артисткой СССР.
С именами Ленина и Сталина я прошла всю свою юность, с ними я вышла на дорогу искусства, в честь их я разучивала первые песни и стихи.
И вот теперь я стада артисткой и выступаю перед великим Сталиным в роли освобожденной узбечки, и он посылает мне, своей дочери, улыбку.
…За кулисами движение и приглушенный говор. Все столпились у левой стороны сцены, смотрят на правительственную ложу. Едва покинув сцену, я стремглав бегу к товарищам. Каждый ревниво оберегает свое место. На просьбы посторониться слышу завистливые слова:
— Ты со сцены лучше нас видела Сталина, не отнимай нашей радости!
Как это трогательно звучало в устах стариков, юношей и девушек.
В конце спектакля, когда зал дрожал от аплодисментов, мы вышли на сцену и вместе со зрителями бурно рукоплескали товарищу Сталину.
Прием участников декады в Кремле. Мы заняли свои места за столами. Ко мне обращаются соседи, о чем-то говорят, но я не понимаю их, — глаза мои устремлены на широкие двери. Вдруг все затихло.
Мне знакома тишина зрительного зала перед поднятием занавеса; я знаю тишину песчаных просторов Туркмении и снежных вершин Таджикистана. Но сейчас тишина была особенно торжественная, буквально осязаемая…
И вот появился Сталин. В едином порыве мы поднялись со своих мест, и гром аплодисментов огласил высокие своды Кремлевского дворца. А он — вождь, учитель, отец, друг — тепло и ласково улыбается нам.
Когда мы ехали в Кремль, нас всех волновала мысль: как нужно держать себя в присутствии Сталина и его соратников? Но с приходом Иосифа Виссарионовича стало так радостно, его простое, приветливое обращение с людьми создало такую непринужденную обстановку, что каждый чувствовал себя, как в кругу своей семьи.
Неожиданно меня, Тамару Ханум и Мукурам Тургунбаеву пригласили за стол, где сидели члены правительства. Мое место оказалось рядом с Буденным. По другую его руку сидел Ворошилов, а за ним — Сталин…
Сидя за одним столом с товарищем Сталиным, я вспомнила, как старый колхозник из Маргелана рассказал мне легенду о счастье. Если красивый Батур, летящий по миру на крылатом коне, прикоснется к человеку, — тот становится счастливым.
— Этот Батур для нас Сталин, — закончил свою легенду старик.
Старик был прав. И я почувствовала себя бесконечно счастливой, когда поднялся Сталин и, протянув ко мне руку с бокалом, чокнулся со мной…
В дни первой декады мы обещали товарищу Сталину создать узбекскую оперу. Возвратившись в Ташкент, я и мои товарищи горячо взялись за выполнение этого обещания. Теперь я с гордостью могу сказать о том, что первая узбекская опера создана. Опера «Буран» по своему содержанию и звучанию займет не последнее место в ряду советских опер. В дни второй декады узбекского искусства мы будем счастливы показать ее товарищу Сталину.
…В день сорокалетия МХАТ имени Горького я сидела в президиуме торжественного собрания. В правительственной ложе появился Сталин, и я вновь близко увидала вождя трудящихся всего мира. Это была третья встреча.
…Мы готовимся ко второй декаде узбекского искусства в Москве и надеемся тогда снова увидеть Иосифа Виссарионовича. Я с трепетом жду этого дня и готовлюсь к нему. Мне хочется ознаменовать новую встречу с вождем новыми успехами, чтобы улыбка появилась на его лице, чтобы он был доволен… Каждый успех своего творчества я посвящаю товарищу Сталину.
Я, народная артистка, живу искусством сталинского советского народа и для народа пою свои песни. Поэтому, когда узбекский народ с именем Сталина на устах в великом творческом порыве создавал замечательное сооружение — Большой Ферганский канал, — я считала своим долгом перед народом работать на этом строительстве. Песней помогала я двухсоттысячному коллективу строителей творить свое большое дело. Вместе с большой армией работников искусства Узбекистана я выступала в шестидесяти концертах и постановках за месяц. Такая нагрузка возможна только при огромном внутреннем эмоциональном подъеме. Народ сложил про Ферганский канал песни, поэты — стихи, драматурги и композиторы — оперу «Сыр-Дарья». Ее мы покажем в дни второй декады.
Шестьдесят лет живет для мира великий Сталин. В этот радостный для всего советского народа день хочется громко повторить слова узбекского народа, обращенные к Сталину:

На наше счастье ты родился, наш отец!
Благодарим тебя от глубины сердец!..
На наше счастье ты живешь, отец! Так будь
На долгие года непобедим твой путь,
На долгие года живи и будь здоров,
К нам - ласков, а к врагам безжалостно суров!
Наследник Ленина, для нас - ты сам Ильич!
Нет тех высот, чтоб нам с тобою не достичь,
Нет тех преград, чтоб мы не рушили с тобой.
Веди нас дальше, вождь, веди в последний бой!

БУДУ ПОМНИТЬ ВСЮ ЖИЗНЬ

Это было в 1924 году. Я впервые приехала на учебу в Москву. На параде 7 ноября со всеми учащимися в колонне народов Востока я под ладоши и аккомпанемент бубна, как во сне, проходила в танце по Красной площади. Все было так пестро, так нарядно, и все мы были так рады, что, наконец, увидим впервые того, кто дал нам счастье.
И вот через несколько шагов мы приблизились к мавзолею Ленина, вот уже трибуна, на которой стоят члены правительства и приветствуют демонстрантов. Как сейчас помню, Михаил Иванович Калинин помахал нам белым платком. Помню, кто-то крикнул: «Да здравствуют народы Советского Востока!». Было трудно и танцевать и разглядеть все, но я ясно помню, как улыбался Сталин, аплодируя и ласково глядя на дружную семью, съехавшуюся со всех концов нашего великого Союза.

Второй радостный день в моей жизни был опять же в Москве, когда столица праздновала 1 мая. Солнце ярко сияло, озаряя нарядно одетых молодых и здоровых горожан Москвы. В этот день даже старые выглядели как-то моложе. Собрались мы все на Спиридоновке, где учились наши узбекские студенты. Тогда мы приехали на гастроли с этнографическим ансамблем, у нас был сильный хороший состав национального оркестра. И вот все готово, бубны и нагара.
На большом нарядном грузовике выстроились корнаи, сурнаи. Сердце замирало от радости перед выступлением. Семь часов утра. Все в сборе. На мне был яркокрасный бархатный халат, новая тюбетейка, блестящие серьги, гремящие украшения. Все это создавало настроение, и мне было невтерпеж. «Когда же мы уже будем на площади?» — спрашивала я.
Вот мы едем. По улицам звонко раздаются песни, звуки гармошки, где-то в кругу парни танцуют с девушками. Вот маленькие дети, а вот и физкультурники. Все пестро, все мелькает перед глазами. Чтобы хорошенько разглядеть все, я взобралась на кабинку грузовика. Вдруг корнаи и сурнаи заиграли мою любимую танцевальную мелодию, и прямо на кабинке я стала танцевать. Мы остановились недалеко от Красной площади. Уже было видно, как проходят колонны через всю площадь.
Вот мы уже у ворот. Вся раскрасневшаяся от танца, волнуясь от предстоящего выступления перед членами правительства, я была просто сама не своя. Ведь нужно было танцевать и хорошенечко рассмотреть Сталина.
Снова грянули бубны, заревели корнаи, и я, как вихрь, понеслась в танце. Вот-вот уже близко к трибуне, вот ясно видны Молотов, Ворошилов, а вот и знакомая улыбка дорогого Сталина. Незаметно для себя я на мгновение остановилась и вдруг, опять, спохватившись, начала с необыкновенной быстротой кружиться в чархе, от которого развевался широкий красный халат и по инерции кружил меня.
Не хотелось уходить, но мы уже прошли трибуну, освобождая дорогу другим. После демонстрации мне говорили студенты, что я была похожа на летящую птицу с красными крыльями. Только приехав домой, я заметила, что от моих ичигов осталось только одно воспоминание — они были совсем разорваны. Мы долго, долго вспоминали о том, как нам аплодировал Сталин, как нам кричали: «Да здравствует солнечный Узбекистан!». До сих пор помню дорогую, всем нам знакомую отцовскую улыбку Сталина.

Мы только что возвратились с Международного фестиваля танца в Лондоне. Мы успели все за это время нашей поездки сродниться, нам казалось, что мы всю жизнь жили вместе: узбеки, таджики, грузины, русские, украинцы, и даже в нашей маленькой группе была эстонка — ее звали Эли Курыка. Я ее очень полюбила: простая, задушевная девушка. Сейчас Эля Курыка — солистка ансамбля пляски народов СССР. Все молодые, здоровые, жизнерадостные, согретые сталинской заботой, мы плясали в огромном пятнадцатитысячном зале «Альберт Холла» что есть мочи, и даже холодные англичане не выдержали и, зараженные нашими задорными танцами, аплодировали, стучали ногами и кричали: «Вив ля руси!».
Это были незабываемые дни. И вот мы опять у себя. Красная столица принимает свои молодые дарования, возвратившиеся на родину с громадным успехом. Невозможно описать всю радость и все волнение, которое мы тогда переживали. После выступления в ВОКС, как сейчас помню, нас всех собрали в отдельную комнату. Мы притихли. Началось собрание с того, что нужно будет завтра в назначенный час быть готовыми и одетыми в самые нарядные костюмы, потому что (говоривший стал улыбаться), потому что нас будет принимать… Мы не дали ему договорить фразу, и все сразу закричали: «Знаем, знаем, Сталин будет принимать нас»…
Что-то было неописуемое: кричали «ура», обнимались, целовались, плакали. Все это было от радости. Еле-еле нас остановили и сказали: «Ребята! Слушайте внимательно. Вас будет принимать не какая-нибудь королева Англии — будет принимать вождь мирового пролетариата товарищ Сталин».
Еще и еще раз раздались крики «ура». Даже наш старый Уста Алим вел себя, как мальчик. У него блестели глаза, он кричал вперемежку по-русски и по-узбекски: «Яшасун товарищ Сталин!»
И вот, наконец, настал этот счастливый час — мы получаем пропуска в Кремль. Нам казалось, что нас встретит у ворот суровая стража. Но, к нашему великому удивлению, молодые, красивые красноармейцы, увидя нас, сказали, улыбаясь:
— Добро пожаловать, знаменитые гости!
Не могли не улыбаться все, кто видел в этот день нас. Мы были так счастливы, нам так было весело, что даже самый угрюмый человек и тот бы рассмеялся.
Вот нас проводят за кулисы. Всем нам дали по отдельной комнате. Но мы не могли сидеть в разных комнатах, конечно, собрались все в одну, и поднялся галдеж. Стали расспрашивать, кто видел уже Сталина. Я похвасталась, что видела его уже два раза. Но все равно волновалась так же, как и все. Наш шум нарушил комиссар сцены. Он тоже радовался за нас и сказал:
— А теперь приготовьтесь, волноваться не нужно, ведите себя свободно, спокойно, товарищ Сталин любит простоту.
За кулисами было тихо, все приготовились. Так же как в Лондоне, все выстроились парами. Впереди шел знаменосец в форме моряка, наш лихой танцор, рабочий с завода «Электролампочка», который отличился танцем «яблочко». Под гром аплодисментов мы сделали всей группой шествие по сцене и остановились полукругом. После небольшого доклада о поездке начался концерт. Но как можно было не волноваться: проходя по сцене через ослепляющие прожекторы, мы видели лица сидящих дорогих нам людей.
Как сейчас помню, Сталин был в светлосером костюме, в руках у него программа нашего концерта. Он разговаривал с Ворошиловым, что-то показывая в программе. После нескольких номеров было объявлено мое выступление. Когда мои музыканты — Уста Алим, Тохтасын Джалилов и Абдукадыр Исмаилов — сели после поклона и начали первые аккорды танца, у меня слегка закружилась голова, но это был только момент. Услышав знакомый звук дойры, я медленно выплыла на сцену. Раздались аплодисменты, я в танце же поклонилась и начала свой танец. Вот я уже кружусь в вихре «кари-ново», вот я опять кланяюсь, кто-то мне за кулисами помогает сменить халат, и я танцую танец «Фархад и Ширин». И вот заключительный танец, который так понравился всем сидящим в зале, — это танец советской тематики «Раскрепощенная женщина-узбечка», который называется «шелкопряд». В этом танце выражалось бесправное прошлое и радостное настоящее узбечки. Я не чувствовала усталости. Кто-то дал мне воды, но я не могла сделать ни одного глотка.
Перед глазами все время стояла улыбка дорогого Сталина. Получить аплодисменты великого вождя народов — это была моя заветная мечта, которая сбылась. Счастливые, обрадованные, раскрасневшиеся, мы шли домой, делясь впечатлениями, а через несколько часов поезд нас вез домой, на родину, где нас ждал наш народ, гордый за успехи своих посланцев.

Прошло три рода. Узбекистан значительно вырос по сравнению с прошлыми годами. Наши колхозники получили высокую награду за социалистический урожай. И вот телеграмма из Москвы:
«Товарищи узбекистанцы! Готовьтесь к декаде в Москве».
Эта весть быстро облетела весь Узбекистан. Рады были даже те, кто не принимал участия в декаде. Но эта радость, общая радость народа, воодушевляла нас на успехи. С каким волнением мы готовились! Сколько бессонных ночей провели мы за кулисами! Какой наплыв народного творчества, сколько талантов выявили мы в подготовке к первой декаде! Словами трудно все рассказать. И кто видел, тот знает, что такое народный подъем сталинской эпохи.
Вот мы уже в поезде. Мы собрали самое лучшее, что было в искусстве узбекского народа, — вернее, что имели и чем были богаты, с тем ехали в Москву. Всю дорогу говорили о том, как все это произойдет. Меня замучили вопросами ребята и даже взрослые:
— Тамара, ну расскажи нам, какой Сталин?
— Такой, как на портрете, — сказала я. Вернее, я рассказывала всю дорогу о всем том, что я видела: как принимал Сталин и что он еще лучше, чем на портрете.
Разукрашенный лозунгами поезд мчался к Москве. На каждой станции нас встречали представители искусства, провожали, желая нам успеха.
Незаметно пролетело четверо суток. И вот поезд подходит к перрону вокзала Москвы. Из окон вагонов высунулись медные трубы корнаев, сурнаев. Изо всех окон и дверей выглядывали счастливые, радостные лица, даже на паровозе пристроились корнайчи. И так, с музыкой, с настоящим узбекским комфортом, под крики «ура» собравшихся на перроне знатных людей столицы поезд подошел к перрону.
Нас встречали народные артисты Союза, знакомые, родные. Нам кричали: «Да здравствует солнечный Узбекистан!». Заслуженная артистка Халима Насырова произнесла речь на узбекском языке, а на русском говорила я. Я не помню, как я говорила, — я запиналась, но говорила от чистого сердца. Было море цветов. Детей наших расхватали и понесли, передавая из рук в руки. После коротких приветствий нас повезли в гостиницу и разместили по номерам.
Москва приняла более тысячи человек участников декады. По всей столице ходили нарядные узбеки в роскошных халатах, девушки со множеством косичек, с загорелыми, румяными лицами. Детишки бегали по коридорам гостиницы, а потом, привыкнув, под шумок, тайно от родителей, бегали в метро покататься на эскалаторе.
— Они не так себе приехали, они тоже артисты, — говорили прохожие, трепля за косички и за смуглые щечки наших ребят.
— А вот эта черненькая — ее зовут Лола — это дочка Тамары Ханум, она так танцует, говорят, что лучше мамы.
— Лола, — говорит ей одна гражданка, — ты сегодня, наверно, не мыла глаз.
— Нет, — говорит Лола, — мыла, даже очень, это они у меня сроду такие, — говорит она на чисто русском языке, поражая всех окружающих.
Вот первый спектакль «Гюльсара». Я не была занята в этом спектакле и сидела в зале. После увертюры дали занавес. Зрителям представилась яркая картина, рисующая внутреннюю половину нарядной узбекской квартиры. Несколько минут длятся аплодисменты художнику, затем приветствуют молодую Гюльсару, которая поет о счастье матери, которая празднует рождение ребенка. Снова взрыв аплодисментов. На сцену прибежали дети — маленькие Дельбар и Лола. Они в паранджах. В зале хохот. Зрители знают, что только на сцене остались паранджи, и им смешно, но так было раньше. С малых лет учили носить паранджу. Радуется Гюльсара, с нею вместе радуется зал. Плачет перед смертью мать Гюльсары, и вместе плачут зрители. И вот финал: Гюльсара сбросила паранджу, она ее больше не наденет, и отец ее никогда не продаст.
Москвичи радуются, аплодируют мастерству артистки, и вдруг все взоры обратились на ложу: товарищ Сталин и все члены правительства стоя аплодируют радостному искусству узбекского народа. Все артисты на сцене забыли, что на них смотрит зритель. Толкая друг друга, просовывались вперед, друг другу давили ноги, плакали, смеялись от радости. Так закончился первый спектакль.
На другой день спектакль «Фархад и Ширин». С пяти часов мы уже были все в театре. Все дома проверено и подготовлено, но несколько раз проверялось еще в театре. Каждая деталь должна быть на месте. Были споры, какой халат лучше надеть. После многих консультаций и споров решили надеть лиловый. Спектакль шел своим чередом, но не было руководителей партии и правительства — ложа была пуста. Закончив танец, я раздевалась, как вдруг приходит руководитель и говорит: «Одевайтесь снова». За десять минут привезли обратно в театр уехавших в гостиницу музыкантов. Пьеса заканчивается. В это время входят руководители партии и правительства.
По настоянию публики повторяется третий акт. Снова Фархад и Ширин сидят на троне, снова звуки корная, еще сильней и еще ярче заблестели прожекторы, опять по всей сцене я бегу с букетом к новобрачным — Фархаду и Ширин. Опять взрывы аплодисментов. В бешеном темпе, который закатил Уста Алим, я, как юла, неслась по сцене; отбивая мелкую дробь, вторила дойра. Упав на колени, я показывала все мастерство труднейших узоров рук. Это был кульминационный момент в танце. Это не во сне, это на яву, остановившись в заключительной позе, я видела первый хлопок Сталина.
Кто-то в тишине сказал: «Здорово!» — и под гром аплодисментов я опять бисировала. Пошел занавес, снова все стояли и кланялись, а потом уже, подойдя к ложе, все мы аплодировали за наше счастье нашему дорогому Сталину.
Так отзвенели дни декады, и вот я опять в Кремле. Я сидела рядом с народным артистом Союза Немировичем-Данченко. Под звуки замечательного оркестра, под крики «ура» вошли товарищ Сталин, товарищи Молотов, Каганович, Ворошилов, Буденный и др. Через несколько минут нас — Халиму, Мукаррам и меня — позвали за правительственный стол.
Не скрою, у всех нас дрожали ноги, но это была только одна минута. Потом товарищ Сталин сказал:
— Пусть народ наливает шампанское.
Товарищ Молотов произнес замечательную речь, поздравляя нас с успехами. И когда все кричали «ура», товарищ Сталин подозвал нас к себе. С высокими, блестящими бокалами шампанского мы подошли к нему. Чокаясь с нами, каждому из нас он говорил ласковые слова, и каждый из нас будет помнить это всю жизнь.
Декады народов говорят о том, что растет советское искусство.
После декады многие говорили, что я тоже выросла. Да и самой мне ясно, что расту с каждым днем. Как же не расти, когда я так счастлива.
Я, бывшая босая, растрепанная девчонка со станции Горчакова, стала знатным человеком в нашей великой Стране.
Я заверяю тебя, дорогой товарищ Сталин, что я и впредь постараюсь оправдать доверие народа, доверие партии и правительства. Так живи, дорогой отец, на страх врагам, на радость нам, долгие лета, отец трудящихся всего мира — дорогой Сталин!

Получено от Эрика Ханымамедова, Волгоград