“И снова я о детстве…” История Разное

Tatiana Pertseva: Господи, какое у нас было детство! Бедное, полуголодное, счастливое детство, Без планшетов, телевизоров, компьютеров, мобильников, с убогими игрушками…. нет, я не говорю, что это все плохо. Я утверждаю, что можно быть счастливым и без всего этого. Счастливыми, потому что главными лакомствами были жареный кукуруз большими сладкими шарами, вареный горох нут, и подушечки, да еще цветы акации, а главными играми — ножички, догоняшки, прятки, лянга, казаки-разбойники… А главными впечатлениями — арыки, зеленый урюк, прямо с уличных деревьев, парк Горького, а потом. позже и Фонтан и, конечно, Алайский, и мороженое в Сквере, Разве это не счастье? Разве елка не была счастьем? Разве обыкновенный шарик с флажком и еще шарики-попрыгунчики на резинке не были счастьем? Разве приезд шара-бара не был счастьем? Даже противные скорпионы в угле были интересны и тогда нужны. И головастики, которых я ловила в грязной луже перед библиотекой.
Счастье омрачалось редкими стояниями в углу (стояла-стояла), и постоянными ангинами и простудами (тогда это называлось «катар верхних дыхательных путей», потом ОРЗ, а сейчас и того круче ОРВИ)

Ох, уж эти ангины-катары-гриппы! Особенно в каникулы. И я была не одна. Вспомните, кто проводил тогдашние каникулы без катара-гриппа-ангины? Сегодня каникулы, завтра — постель. Больное горло с компрессом. Протаргол для забитого до мозгов носа. На днях невестка сказала, что протаргол существует и поныне. Значит, не совсем отсталое лекарство. Немного позже его сменил эфедрин: тогда никто не знал что это наркотик и его капали поголовно все сопливые. Продавался в каждой аптеке — десять копеек флакончик. Что же до горла, моя мама, женщина крайне решительная и предпочитающая жесткие меры, делала квач. На палочку наматывался комок ваты, керосин процеживался тоже сквозь вату и этим керосином мне смазывали горло. Нужно сказать, что после двух таких смазываний ангина пугалась и исчезала (на время)
Как живо я помню эти полубредовые ночи: пересохшее горло, заложенный нос, не лечимый никаким протарголом, противный анисовый вкус капель датского короля, надрывный кашель, пытка горчичниками а то и банками, жар…. Именно в такой момент, когда я орала, что мне жжет спину, сестра села рядом и прочитала мне «Вождя краснокожих» Я хохотала так, что забыла про горчичники!!
Мама тут же бежала за профессором Бусселем. Тот, как все врачи старой школы, не кричал, что он профессор, и не ходит к больным неизвестным девчонкам, немедленно собирался и приходил. Назавтра для верности вызывалась еще участковая врач Екатерина Дмитриевна Ботт.
Почему-то обычные инфекционные болезни меня почти миновали. Если не считать кори и коклюша, благополучно принесенных домой моей сестрой-педиатром. В этих случаях мы дружно болели вдвоем, на «радость» маме, сходившей с ума от нашего кашля.
Как-то я сорвала школьный спектакль…. в котором играла снежную бабу. Увы. Я так мечтала ее сыграть!
Но пришел такой момент, когда меня уложили в постель на половину учебного года. Было мне одиннадцать лет. Тогда ревмокардит лечили постельным режимом. а может, лечат и сейчас. Впрочем, тогда из антибиотиков были только пенициллин и стрептомицин, погубивший многих детей, потому что давал в качестве осложнения глухоту. Я знала таких детей. оглохших в пять-шесть лет. Лечили и красным стрептоцидом, позже запрещенным. Тогда им и волосы красили. Да-да.
Но меня стрептоцидом не лечили, зато лечили салициловой кислотой, в просторечии жидким аспирином Его пили. запивая молоком. Я лежала, не зная, куда деваться от безделья.
И читать все перечитала, что было в доме, А телевизора, повторяю, не было, он появился , когда мне исполнилось двенадцать лет. Ну представьте только, ребенок, достаточно подвижный, валяется в постели, и сходит с ума от безделья.
И тут на помощь пришла сестра.
— Мама, — строго сказала она, — почему ты не принесешь ей «Дом Биэсын»
Это так я восприняла на слух заглавие романа Диккенса «Домби и сын».
— И «Маленькую хозяйку большого дома», — добавила она.
Тут оживилась даже постоянно озабоченная мама и сказала, что это ее любимый у Джека Лондона роман. И «Дом Биесын» тоже.
И что вы думаете? Принесла она «Домби и сын» (я очень удивилась, поняв, что на самом деле заглавие совершенно другое).
Проглотила я роман и пропала. И с тех пор Диккенс на всю жизнь стал моим любимым писателем. Домашние его не любят, а сын вообще читать отказался. Они считают, что Диккенс скучен и растянут. А я вижу неизменную доброту, веру в победу этого добра и справедливости, и какое-то безграничное благородство, которое неизменно утверждает Диккенс. Я его перечитываю и сейчас. Нечасто, но обязательно.
А от «Маленькой хозяйки» мне вообще крышу снесло — я особа романтическая, Роман считают откровенно слабым, но я другого мнения. Потому что это тоже книга о благородстве двух мужчин и одной женщины.
Так, лежа, я прочитала половину библиотеки газеты «Правда Востока». И, представьте, встала. Получив некоторые блага, в виде запрета заниматься физкультурой и возможности не ездить на хлопок, чем была страшно довольна.
А потом мама подписалась на тридцатитомник Диккенса, такой темно-зеленый с золотыми буквами, и приносила мне каждый том в награду за хорошие оценки. И я ждала этого, как счастья.
Которое у нас было, но которое мы счастьем не считали.
Совершенно зря, между прочим.