Голь на выдумки хитра История Разное

Tatyana Vavilova:

Вчерашние публикации о «чегачи» — мастерах, чинивших нашу разбитую посуду и воспоминания Лидии Козловой о перелицовщиках верхней одежды, напомнили разные хитрости наших трудных послевоенных лет. Да, наши родители не были суеверными и не спешили тащить битую посуду на свалку, уберегая дом от несчастья. Мы несли разбитые фарфоровые чайники, пиалы, чашки и тарелки на базар, на тот же Алайский, где сидели чегачи, искусные мастера соединять черепки металлическими скобами так, что потом посуда не пропускала воду. В ремесленных рядах около чегачи сидели лудильщики. Как-то раз, мы с подружкой заболтались и проворонили кипящий на керосинке чайник, а когда опомнились, увидели, что вода из него выкипела, сам чайник накалился, и только я его сняла с огня, как носик и отвалился. Получив от мамы строгий выговор, отправилась с чайником к лудильщику, который быстренько припаял носик. Так же чинили и прохудившиеся кастрюли и тазы.

А занавески? У кого-нибудь возможно и были в конце 40-х – начале 50-х тюлевые, но не у нас. У нас висели марлевые. А чтобы они хоть немного напоминали настоящие, мама их красила в розовый цвет красным стрептоцидом, а в желтый хинином, который бесплатно разносила по дворам мед. сестра из поликлиники для профилактики приступов малярии у носителей плазмодия.

Зубной порошок чистил не только наши зубы, но и обувь – белые папины парусиновые туфли, такие же парусиновые бегунки, предшественники кед и кроссовок, и наши с мамой танкетки, босоножки на сплошной подошве. Летом вся обувь была матерчатой. За чистку обуви отвечала я. Садилась на маленькую табуретку во дворе, выбеливала всё, на что наступили в трамвайной толкучке, и что запылилось на грунтовых дорогах. Сушить выставляла на горячее летнее солнце.

Зима в Ташкенте короткая, но без верхней одежды не обойтись, а она дорогая. Доносив до бахромы на подоле свои военные шинели, не все мужчины могли купить новое модное двубортное драповое пальто. Вынимали из сундуков старое и отдавали портным на перелицовку. На Алайском был маленький магазинчик сбоку от овощных рядов, где сидел портной – перелицовщик. Маленький, худенький, морщинистый, но с золотыми руками. Сам распарывал пальто и ватный подклад, переворачивал ткань наизнанку и сшивал аккуратно заново, затем тщательно заштуковывал петли, чтобы потом прикрыть их большими пуговицами и соблюсти мужскую или женскую сторону застёжки. Обычно подкладку из сатина покупали новую и тогда никто не смел подумать, что пальто перелицевали! )))

На случай дождя и снега все запасались резиновыми галошами, у дам на каблуке. Но вот беда, на галоши денег у большинства еще хватало, а на туфельки или ботинки под них, увы, не всегда. Но выход найдется из любого положения. На улице Папанина сидел в кожаном фартуке сапожник дядя Ваня. В отдельном ящичке у него лежали деревянные каблуки. Вставишь в галоши такой каблук, и нет нужды в туфлях. Резиновый не сминается, а что галоши надеты прямо на чулки никто не видит.))) Чинили обувь до последнего. Дядя Ваня не только набойки менял и швы заново прошивал, но умел незаметные заплатки ставить и аккуратно их под цвет туфель подкрашивать. Если же заплатка всё же видна, то давал дельные советы: «Быстро, быстро ходи, заметно не будет!», или «вечером носи, когда стемнеет» ))) Прилаживая очередную заплатку, дядя Ваня спросил однажды: «Ирина, а муж у тебя кто?». Инженер, сказала мама. Сапожник глубоко вздохнул: «Плохо теперь без специальности!» О размерах инженерных зарплат знали все.
На том же Алайском еще долго после войны продавали трофейные вещи. Их покупали и переделывали, перешивали по себе. Мама купила ночную штапельную рубашку красивого розового цвета и отдала своей подруге сшить мне из нее платье. Та училась на курсах кройки и шитья в ОДО и должна была сдать выпускную работу. Шикарное получилось платье, клеш на кокетке, с оборочками и рукава-крылышки. До сих пор помню.
Шляпы в Ташкенте тогда стоили не только дорого, но и выбора не было. Даже первые фетровые береты привозили из Москвы. Носили чаще платки. Но бабушка категорически не желала кухаркин платок. От прежних же шляп, выписанных в Самарканд из Парижа, остались одни картонки и светлые воспоминания. ))) Тогда она, офицерская дочь и жена, сделала себе башлык. Во время войны в районо учителям раздавали американские вещи. Бабушке достался длинный, крупной вязки, чисто шерстяной, табачного цвета шарф. Она сложила его пополам и часть зашила. Получился башлык, заменивший шапку и шарф – конец перекинула через плечо. Той шерсти сносу не было. Распустив шарф, я потом перевязывала из него несколько вещей.
Духи маме доставал дед, он у нас пробивной был, не то, что папа, тот скромный, очень правильный, что положено то и получит. Дед же умел не только «достать», но и смешать разные запахи так, чтобы из советских получились французкие.)) «Красная Москва», «Серебристый ландыш» и прочая роскошь стали доступны много позднее.
Пудру «Лебяжий пух» и губную помаду мама покупала, трудности возникали с тушью для ресниц. Выручала профессия, у чертежницы всегда есть жидкая тушь. Правда, от погоды полная зависимость. Однажды во время демонстрации пошел мокрый снег. И потекли по щекам саниировских красавиц черные слезы! )))
И об игрушках. Погремушек мне не покупали, зачем? Крышки от жестяных чайников и кастрюлек гремели не хуже. Педиатр посоветовала купить и повесить над моей кроватью яркий мяч или шар, для развития. А где во время войны его взять? Нашли красные лоскуты и сшили шар, набив его ватой. Когда же я подросла, бабушка Аня, папина мама, сшила мне первую куклу из сатина в ситцевом платье. Лицо у нее было плоским, глаза – бусинки, рот, нос и брови вышиты, а косички из толстых ниток. Бабушка хорошо шила и вязала. Из старых брюк переделывала мне пальто, серую кофточку, помню, связала, варежки и носки. Большая подмога родителям!
Не помню специальной детской кровати, и уж люлек под потолком никогда не было, разумеется. Сначала спала в дореволюционной картонке из-под шляп или одежды бабушки Оши, а позже на обычной взрослой кровати, с железными спинками и веревками вместо пружины. Папа привез с Волги все свои рыбацкие приспособления и такую деревянную штучку, которой плели сети. Ею и сплел из бечевки бортики на мою кровать, чтоб не свалилась.
Послевоенный быт постепенно налаживался, в магазины стали привозить ткани, посуду, игрушки по не слишком заоблачным ценам. Всё меньше прибегал к хитростям народ, но бережливым оставался еще очень долго. Не то, что теперь.