Ошанины. Часть четвёртая, заключительная История Ташкентцы

Владимир Фетисов

Окончание

Двери дома, в котором жили Ошанины, были всегда открыты для друзей и учеников Льва Васильевича. Дом состоял из двух больших комнат, кабинета учёного и просторной террасы. Располагался он в общем дворе, каких было немало в старом Ташкенте. Назывались они ЖАКТовскими, то есть жилищно-арендные кооперативные товарищества, и представляли собой своеобразную форму общежития. Отличием от коммунального жилища, известного нам по произведениям Зощенко и Булгакова, было отсутствие общей кухни, что существенно влияло на характер взаимоотношений с соседями. Лев Васильевич очень любил этот тихое место с его пёстрой и живой жизнью.

Окна кабинета выходили во внутренний двор, и когда учёный работал за письменным столом, соседская детвора по очереди заглядывала к нему в комнату поздороваться. Он очень любил, когда девочки «делали» реверанс. Тогда он сам вставал из кресла и галантно целовал юные ручки, приговаривая, — Добрый день, мадмуазель. Вы прекрасно выглядите! Как настроение? Очень приятно, очень приятно…

А вот что вспоминает о своём учителе Татьяна Кияткина, часто бывавшая в доме на Обсерваторской. “Надо было видеть Льва Васильевича: легкая полуулыбка, добрые мягкие глаза, в которых изумление и принятие всего, что происходит, всего разнообразия жизни.

Войдя с террасы в квартиру, вы попадали в коридорчик; справа была маленькая кухня, в которой всегда трудилась Надежда Николаевна, крохотная пожилая дама, сестра Натальи Николаевны, жены Льва Васильевича. В большой комнате стоял громадный круглый стол на разветвленной «ноге». Я никогда не забуду этот стол с его замечательной «ногой», которая снизу разветвлялась на «лапы», на которые было удобно опираться ногами.

Стол был покрыт скатертью из сурового полотна без всяких изысков. Над столом висел огромный абажур, от которого на столе было светло. А кругом, уже в полумраке, были какие-то «углы и закуты», обжитые, уютные, функционально различные «территории», где обитали члены семьи Льва Васильевича”.

Кроме Льва Васильевича и его домочадцев, на этой небольшой площади проживали две собаки и кот. Кота подарил Георгий Францевич Дебец, известный советский антрополог. Будучи в Ташкенте он решил навестить своего коллегу, и по дороге увидел жалкий, мокрый комочек, оказавшийся при ближайшем рассмотрении котёнком. Его он и вручил в качестве презента Льву Васильевичу. В скором времени этот комочек превратился в роскошного пушистого красавца.

Дом Ошаниных славился своим гостеприимством и хлебосольством.
“А какие изумительные, интересные беседы велись за этим круглым громадным столом, — вспоминает Татьяна Кияткина — когда собиралась вся семья! На «огонек» приходили их друзья и добрые знакомые; бывало, приглашали туда и меня. Как я любила сидеть, смотреть на гостей, на близких Льва Васильевича, слушать, внимать всему, что говорилось за этим незабываемым столом! Я растворялась в удивительной атмосфере этого дома, такого русского, доброго. Это был интеллигентный стиль общения, стиль поведения. Здесь не было ничего «буржуазного», все было просто, чистосердечно и легко”.

И ещё один эпизод, ярко характеризующий выдающегося учёного и человека, о котором рассказала Татьяна. Это было когда она, окончив университет, жила и работала далеко от Ташкента. “К каждому Новому году я получала поздравление и маленькую бумажку – годовую подписку на журнал «Иностранная литература». Получал ли кто-нибудь из вас такие подарки? Я – никогда, ни до, ни после…”

Лев Васильевич Ошанин скончался 9 января 1962 года, и был похоронен на Боткинском кладбище в Ташкенте. 28 февраля того же года в Московском музее антропологии, расположенном в здании МГУ, состоялось торжественное заседание, посвящённое памяти выдающегося учёного – антрополога. Открыл заседание Георгий Францевич Дебец, тот самый, который когда-то подарил своему коллеге и другу котёнка.

А через два года в Ташкентском Государственом университете был выпущен cборник Научных трудов, посвящённый памяти Ошанина — «Проблемы этнической антропологии Средней Азии».

Супруга Льва Васильевича до конца своих дней прожила в Ташкенте. Наталья Николаевна ушла из жизни в 1981 году, прожив без малого век. Выпускница Бестужевских курсов, она всю свою жизнь проработала школьной учительницей.

Единственная дочь Ошаниных, Елена Львовна, окончив среднюю школу в Ташкенте, в 1928 году уезжает в Ленинград, где поступает на романо-германский факультет Ленинградского университета, на отделение английского языка. В городе трёх революций, она выходит замуж за Петра Михайловича Майского, который был старше неё на семь лет. Пётр Михайлович — личность легендарная, этнограф по образованию он, однажды попав на Памир, навсегда влюбляется в этот край. Павел Лукницкий, в своей интереснейшей книге “Памир без легенд”, рассказывает:
“В том, тридцатом году русских людей, постоянно живущих на Памире, было еще очень немного. Почти все они хорошо знали друг друга. Я говорю: именно друг друга, ибо трудная, полная опасностей жизнь в малоисследованной высокогорной стране обычно приводила их к дружеским отношениям между собой. Вот одна из любопытных особенностей сложившихся там отношений: кроме подлинных фамилий, в ходу часто были и псевдонимы и прозвища, русские, таджикские, шугнанские… Один из таких русских людей, Петр Михайлович Майский, ставший жителем и знатоком Памира, порой забывал свою настоящую фамилию. В зависимости от того в каких горных районах — в Дарвазе, в Каратегине, в Мургабе ли, или в Бадахшане происходили встречи, друзья иногда звали его и Дымским, и Кашиным, и Маиска, а шугнанское прозвище «Дустдор-и-руси» так накрепко пристало к нему, что, например, в селениях Шугнана и Горана его иначе и не звали. Это было удобно, потому что за советскими работниками, особенно за коммунистами, следили, а случалось, на них и охотились вражеские лазутчики, подосланные тайными английскими резидентами. Мы знали, что за голову Петра Майского, умело и бесстрашно боровшегося с басмачами, английской разведкой было обещано десять тысяч рублей золотом или серебром. Он этим даже гордился, а местное население, очень его любившее, исподволь, так, что он даже не знал, охраняло его в горах от подбиравшихся к нему врагов, когда на коне или пешком он пробирался дикими козьими тропинками по своим делам вдвоем-втроем с друзьями или в излюбленном им одиночестве…

Дустдор-и-руси (что в переводе значит «русский охотник-любитель»), был и этнографом, и партработником, и смелым охотником, отличным стрелком, которого на Памире знали все. Худощавый молодой человек лет двадцати пяти, со светлыми, застенчиво глядящими на людей глазами, в которых иногда отражалась густая синь памирского неба, он встретился с нами в киргизской юрте на берегу Ак-Байтала, бешеной в летнее время реки можно три раза потонуть, прежде чем переправиться через нее. Он был в киргизском чапане и в малахае. Он разговаривал тихо, но, может быть веселей, чем всегда, потому что с двумя товарищами он ехал туда, где скрывалась банда басмачей, ехал, чтобы взять в плен ее главарей. Дустдор (как мы его называли для краткости, отбросив вторую часть его прозвища) смущенно улыбался, он не знал, что троим нападать на целую банду очень смелое, почти безумное дело”.

Но счастье Елены и Петра продлилось недолго. В 1937 году Пётр Майский попал под каток сталинских репрессий и был расстрелян. В этом же, страшном для Елены Львовны году, у неё рождается дочь, названная в честь бабушки Натальей. Оставаться в Ленинграде молодая мать не захотела и вместе с дочерью возвращается к родителям.

В Ташкенте Елена Майская устраивается в Среднеазиатский, как он тогда назывался государственный университет, где проработает до 1987 года. Преподавала английский язык, затем более двух десятков лет возглавляла кафедру на романо-германском факультете. Её ученики до сих пор вспоминают о ней с неизменным чувством благодарности.

Вот, что написала мне Татьяна Перцева, учившаяся в ТашГУ в 60-е годы.
“Елена Львовна была заведующей кафедрой английского языка, преподавала лексику и домашнее чтение. Ничего, кроме глубокой благодарности и такого же глубокого уважения я к ней не испытываю. Так получилось, что на этой кафедре собрались истинные интеллигенты, лучшим представителем которых и была Елена Львовна Майская, Фамилии она не меняла. Она была невероятно тактичным, умным человеком и хорошим преподавателем. Благодаря ей, на кафедре царила атмосфера, я бы сказала, порядочности: никаких гадких интриг, которые часты в учебных заведениях. Она защищала диссертацию по Голсуорси, поэтому на кафедре царил культ Голсуорси, мы даже на домашнее чтение брали его книги. Майская была абсолютно светлым человеком, и все, кто у нее учились, это помнят. У вас тут приведена фотография молодой Елены Львовны, я ее такой не знала, она была уже немолода, или так мне по молодости казалось, но то, что ей было ближе к пятидесяти, если не больше — это точно”.

А вот, что вспоминает уже знакомая нам Татьяна Кияткина.
“Елена Львовна преподавала английский на кафедре германо-романских языков в САГУ. Шатенка, со слегка вьющимися пушистыми, причесанными на прямой пробор волосами, карие, широко расставленные глаза с такой же складочкой верхнего века, как у Льва Васильевича, несколько широкоскулое лицо с чуть смугловатой кожей, прекрасная линия рта – такой была Елена Львовна.
Как-то она была в командировке в Англии, в каком-то университете. Она мне показывала книги, которые оттуда привозила, рассказывала много интересного и совершенно для меня, советского человека, непонятного. С большим юмором, помню, она рассказывала, как изысканные английские леди, с которыми ей довелось общаться, доверительно говорили ей: «Нам так повезло с королевой!»

Закончив в 1987 году свою трудовую деятельность, похоронив с полагающимися им почестями своих самых родных и близких, она уезжает к дочери, в Москву, где в 1996 году покидает этот мир.

Последняя из рода ташкентских Ошаниных, Наталья Петровна Майская – Ошанина, после гибели отца была удочерена дедом Львом Васильевичем, очевидно с целью стереть с биографии внучки пятно “дочери врага народа”. Закончив Ташкентский университет по специальности биохимия растений, она уезжает в Москву, где и проживает по настоящее время.

К сожалению детей у Натальи Петровны нет и ташкентская ветвь Ошаниных на ней заканчивается. Но ещё большее сожаление вызывает у меня то, что нет в Ташкенте не только дома-музея Ошаниных, нет в университете мемориального кабинета антропологии, как и самой кафедры, нет даже памятных досок в честь подвижников, столь много сделавших для нашей республики – Василия Фёдоровича и Льва Васильевича Ошаниных.
Увы.

В. ФЕТИСОВ.

Примечание

Выражаю глубокую благодарность за участие в создании этого материала:
— Владимиру Дмитриевичу Ошанину, проживающему ныне в Париже, за присланные мне бесценные фотографии и материалы из семейного архива;
— Татьяне Александровне Вавиловой за консультацию;
— Татьяне Перцевой, за воспоминания.

В очерке использованы следующие источники, не упомянутые в тексте: Л.В. Ошанин, А.А. Азатьян, “Василий Фёдорович Ошанин. Очерк жизни и деятельности”
— Государственное издательство географической литературы, М. 1961г.
— Вера Наследова “Не упрекать, а возвышать” http://www.rulit.org/publication/3235

Источник.