Воспоминания военных лет История Разное
Сергей Игнатьев: из воспоминаний мамы о Ташкенте времен войны.
Девченки ходили к Курантам что бы увидеть живого негра, который жил напротив курантов, и выходил гулять с новорожденным ребенком, Негр был двухметрового роста огромный, и единственный в Ташкенте.
Рядом с театром Свердлова жил Алексей Толстой с сыном и его невесткой, и часто гулял по ул.Карла Маркса, в крагах, галифе и бархатной куртке.
Рядом с театром был ресторан, где часто дрались офицеры, между собой, и гуляющая публика собиралась на это шоу.
В начале улицы стоял огромный казан где делали плов, но покупали его только богатые, студенты носили из университета «затируху» (мука с водой).
Когда приходил поезд, студентов снимали с занятий для разгрузки на вокзале. Открывался товарный вагон и на носилках выносили трупы или раненных солдат, Девчонки не знали он без сознания или труп, по телу бегали вши, очень редко что кто то из вагона был в сознании.
Интересные детали: иногда она вспоминает, как пьяного Утесова, которого его дочь тащила домой через сквер.
Мама жила в доме Слонима, по «Карла-марла» ходили в чернобурках с золотыми цепями, они их называли «Одесса» но интересно что в этом районе никогда не было узбеков в чапанах с старого города, … много было в костюмах, но никогда в нац. одежде.
почти все актрисы театра МХАТ днем до спектакля, продавали на Тезековке свои вязаные изделия. которые вязали по ночам.
Как то ранним утром все кто жил около сквера проснулись от сильного треска, вышли на улицу, впервые увидели вертолет который тащил памятник Сталину из сквера, по небу, его тащили через весь Ташкент, веревки были завязаны за голову, было жуткое зрелище.
Утром у универмага собиралась толпа, и если перед открытием играла музыка -«аршин мал алан» значит надо бежать в отдел ткани, что то привезли, если играла — Каким ты был ,таким ты и остался » значит ничего нового нет и спекулянты уходили, для обуви была другая песня.
http://portal-kultura.ru/articles/best/moskovskiy-khudozhestvennyy-i-velikaya-otechestvennaya/?print=Y&CODE=moskovskiy-khudozhestvennyy-i-velikaya-otechestvennaya Вот здесь опубликованы фрагменты воспоминаний Киры Головко. Обязательно куплю всю книгу! Так вот МХАТа в Ташкенте во время войны не было. Актёров эвакуировали в Саратов, Свердловск и Тифлис. Так что носками на базаре торговали актёры какой-то другой труппы. Про Куранты, которые построили после войны — это все уже и без меня знают. Во время войны, не знаю (я ещё не родилась), а до революции и после войны люди в национальной одежде передвигались спокойно по всему родному городу. Это мы можем видеть на многих старинных фотографиях, сделанных возле Универмага. В нашем дворике на Жуковской старики иногда молились под акацией. Видимо, даже воспоминания близких людей нуждаются в корректуре.
LVT[Цитировать]
Как не стыдно! Здесь же дети!
Усман[Цитировать]
«Военных лет» и «вертолёт» как-то не вяжется.
Azim[Цитировать]
В эвакуации в Ташкенте были -еврейский театр ,.театр Ленинского комсомола ,часть педагогического состава Ленинградской консерватории ,музыканты .(концерты Павла Серебрякова )Художественные вузы Ленинграда ,Москвы ,Харькова были размещены в Самарканде .Снабжение было разное ..выдавали и затирухи из муки и воды ..и английские продукты( когда и кому как )из тех же посылок выдавались вещи ,снабжали дровами ,хворостом,саксаулом и углем ..Детей эвакуированных подкармливали в школах ..даже отправляли в санатории ..На барахоловке было все ..кто мог ,у кого было что -меняли на продукты и вещи ..и жили по разному …Наша соседка выжила благодаря тому ,что шила ..и шила она эвакуированным модные вещи ..в основном по журналам Ригас модас …которые эти самые эвакуированные привезли с собой ..Толстой мог гулять по Карла -Маркса в крагах ,галифе и бархатной курке (вещи из английских посылок),военные могли драться около ресторана ..почему и нет..Про музыку у Центрального универмага интересно ..Спекулянтов всех мастей в военные годы в Ташкенте было предостаточно ..как и ворья ..Если (как рассказывала бабушка)до войны на Алайском было тихо и спокойно ..около овощей и фруктов сидели и торговали дети ..а деньги бросали просто в миску ..сколько просили за товар ..даже не торговались..В войну все изменилось..на Алайском стояли люди и торговали чем попадя ..стало много попрошаек ..лихого люда ..срезать сумку и сорвать что то с шеи или ушей стало обычным делом ..Появились нэпманы ..всякие будочки лавочники ..торговали пирожками с чем попадя ..Про вертолет и Сталина ..это уже что то из другого времени( послевоенного)..как и негр с ребенком …Узбеков в «русской»части города хватало тетушек в парандже ..,мужчин в национальной одежде (другую и не носили ) ..высокое начальство или просто начальство ходило в полувоенной форме …
OL[Цитировать]
Не все эвакуированные в Ташкенте шиковали или ходили в чернобурках и золотых цепях ..особенно это касалось артистов ,писателей ..преподавателей . Если Павел Серебряков как то выживал с концертами …то не всем так везло ..в Ташкенте от брюшного тифа ,голода и неустроенности умер его преподаватель -профессор ленинградской консерватории Николаев ..
OL[Цитировать]
Моя мама, 12 летней девочкой торговала на Алайском галстуками своего отца, моего деда, который был на фронте. А рядом стоял пьяный Петр Алейников, продававший то свои калоши, то галстуки, то рубашки. Это было и притягательно, видеть артиста, и страшно, видеть его таким.
У Владимира Луговского есть совершенно потрясшее меня стихотворение, но я его прочла уже после смерти мамы. Думаю, что она бы его очень и очень оценила. Она рассказывала именно об этом.
Владимир Луговской
Алайский рынок
Три дня сижу я на Алайском рынке,
На каменной приступочке у двери
В какую-то холодную артель.
Мне, собственно, здесь ничего не нужно,
Мне это место так же ненавистно,
Как всякое другое место в мире,
И даже есть хорошая приятность
От голосов и выкриков базарных,
От беготни и толкотни унылой…
Здесь столько горя, что оно ничтожно,
Здесь столько масла, что оно всесильно.
Молочнолицый, толстобрюхий мальчик
Спокойно умирает на виду.
Идут верблюды с тощими горбами,
Стрекочут белорусские еврейки,
Узбеки разговаривают тихо.
О, сонный разворот ташкентских дней!..
Эвакуация, поляки в желтых бутсах,
Ночной приезд военных академий,
Трагические сводки по утрам,
Плеск арыков и тополиный лепет,
Тепло, тепло, усталое тепло…
Я пьян с утра, а может быть, и раньше…
Пошли дожди, и очень равнодушно
Сырая глина со стены сползает.
Во мне, как танцовщица, пляшет злоба,
То ручкою взмахнет, то дрыгнет ножкой,
То улыбнется темному портрету
В широких дырах удивленных ртов.
В балетной юбочке она светло порхает,
А скрипочки под палочкой поют.
Какое счастье на Алайском рынке!
Сидишь, сидишь и смотришь ненасытно
На горемычные пустые лица
С тяжелой ненавистью и тревогой,
На сумочки московских маникюрш.
Отребье это всем теперь известно,
Но с первозданной юной, свежей силой
Оно входило в сердце, как истома.
Подайте, ради бога.
Я сижу на маленьких ступеньках.
Понемногу
Рождается холодный, хищный привкус
Циничной этой дребедени.
Я, как флюгерок, вращаюсь.
Я канючу.
Я радуюсь, печалюсь, возвращаюсь
К старинным темам лжи и подхалимства
И поднимаюсь, как орел тянь-шаньский,
В большие области снегов и ледников,
Откуда есть одно движенье вниз,
На юг, на Индию, через Памир.
Вот я сижу, слюнявлю черный палец,
Поигрываю пуговицей черной,
Так, никчемушник, вроде отщепенца.
А над Алайским мартовским базаром
Царит холодный золотой простор.
Сижу на камне, мерно отгибаюсь.
Холодное, пустое красноречье
Во мне еще играет, как бывало.
Тоскливый полдень.
Кубометры свеклы,
Коричневые голые лодыжки
И запах перца, сна и нечистот.
Мне тоже спать бы, сон увидеть крепкий,
Вторую жизнь и третью жизнь,- и после,
Над шорохом морковок остроносых,
Над непонятной круглой песней лука
Сказать о том, что я хочу покоя,-
Лишь отдыха, лишь маленького счастья
Сидеть, откинувшись, лишь нетерпенья
Скорей покончить с этими рябыми
Дневными спекулянтами.
А ночью
Поднимутся ночные спекулянты,
И так опять все сызнова пойдет,-
Прыщавый мир кустарного соседа
Со всеми примусами, с поволокой
Очей жены и пяточками деток,
Которые играют тут, вот тут,
На каменных ступеньках возле дома.
Здесь я сижу. Здесь царство проходимца.
Три дня я пил и пировал в шашлычных,
И лейтенанты, глядя на червивый
Изгиб бровей, на орден — «Знак Почета»,
На желтый галстук, светлый дар Парижа, —
Мне подавали кружки с темным зельем,
Шумели, надрываясь, тосковали
И вспоминали: неужели он
Когда-то выступал в армейских клубах,
В ночных ДК — какой, однако, случай!
По русскому обычаю большому,
Пропойце нужно дать слепую кружку
И поддержать за локоть: «Помню вас…»
Я тоже помнил вас, я поднимался,
Как дым от трубки, на широкой сцене.
Махал руками, поводил плечами,
Заигрывал с передним темным рядом,
Где изредка просвечивали зубы
Хорошеньких девиц широконоздрых.
Как говорил я! Как я говорил!
Кокетничая, поддавая басом,
Разметывая брови, разводя
Холодные от нетерпенья руки,
Поскольку мне хотелось лишь покоя,
Поскольку я хотел сухой кровати,
Но жар и молодость летели из партера,
И я качался, вился, как дымок,
Как медленный дымок усталой трубки.
Подайте, ради бога.
Я сижу,
Поигрывая бровью величавой,
И если правду вам сказать, друзья,
Мне, как бывало, ничего не надо.
Мне дали зренье — очень благодарен.
Мне дали слух — и это очень важно.
Мне дали руки, ноги — ну, спасибо.
Какое счастье! Рынок и простор.
Вздымаются литые груды мяса,
Лежит чеснок, как рыжие сердечки.
Весь этот гомон жестяной и жаркий
Ко мне приносит только пустоту.
Но каждое движение и оклик,
Но каждое качанье черных бедер
В тугой вискозе и чулках колючих
Во мне рождает злое нетерпенье
Последней ловли.
Я хочу сожрать
Все, что лежит на плоскости.
Я слышу
Движенье животов.
Я говорю
На языке жиров и сухожилий.
Такого униженья не видали
Ни люди, ни зверюги.
Я один
Еще играю на крапленых картах.
И вот подошвы отстают, темнеют
Углы воротничков, и никого,
Кто мог бы поддержать меня, и ночи
Совсем пустые на Алайском рынке.
А мне заснуть, а мне кусочек сна,
А мне бы справедливость — и довольно.
Но нету справедливости.
Слепой —
Протягиваю в ночь сухие руки
И верю только в будущее.
Ночью dсе будет изменяться.
Поутру все будет становиться.
Гроб дощатый пойдет, как яхта,
на Алайском рынке,
Поигрывая пятками в носочках,
Поскрипывая костью лучевой.
Так ненавидеть, как пришлось поэту,
Я не советую читателям прискорбным.
Что мне сказать? Я только холод века,
А ложь — мое седое острие.
Подайте, ради бога.
И над миром
Опять восходит нищий и прохожий,
Касаясь лбом бензиновых колонок,
Дредноуты пуская по морям,
Все разрушая, поднимая в воздух,
От человечьей мощи заикаясь.
Но есть на свете, на Алайском рынке
Одна приступочка, одна ступенька,
Где я сижу, и от нее по свету
На целый мир расходятся лучи.
Подайте, ради бога, ради правды,
Хоть правда, где она?.. А бог в пеленках.
Подайте, ради бога, ради правды,
Пока ступеньки не сожмут меня.
Я наслаждаюсь горьким духом жира,
Я упиваюсь запахом моркови,
Я удивляюсь дряни кишмишовой,
А удивленье — вот цена вдвойне.
Ну, насладись, остановись, помедли
На каменных обточенных ступеньках,
Среди мангалов и детей ревущих,
По-своему, по-царски насладись!
Друзья ходили? — Да, друзья ходили.
Девчонки пели? — Да, девчонки пели.
Коньяк кололся? — Да, коньяк кололся.
Сижу холодный на Алайском рынке
И меры поднадзорности не знаю.
И очень точно, очень непостыдно
Восходит в небе первая звезда.
Моя надежда — только в отрицанье.
Как завтра я унижусь — непонятно.
Остыли и обветрились ступеньки
Ночного дома на Алайском рынке,
Замолкли дети, не поет капуста,
Хвостатые мелькают огоньки.
Вечерняя звезда стоит над миром,
Вечерний поднимается дымок.
Зачем еще плутать и хныкать ночью,
Зачем искать любви и благодушья,
Зачем искать порядочности в небе,
Где тот же строгий распорядок звезд?
Пошевелить губами очень трудно,
Хоть для того, чтобы послать, как должно,
К такой-то матери все мирозданье
И синие киоски по углам.
Какое счастье на Алайском рынке,
Когда шумят и плещут тополя!
Чужая жизнь — она всегда счастлива,
Чужая смерть — она всегда случайность.
А мне бы только в кепке отсыревшей
Качаться, прислонившись у стены.
Хозяйка варит вермишель в кастрюле,
Хозяин наливается зубровкой,
А деточки ложатся по углам.
Идти домой? Не знаю вовсе дома…
Оделись грязью башмаки сырые.
Во мне, как балерина, пляшет злоба,
Поводит ручкой, кружит пируэты.
Холодными, бесстыдными глазами
Смотрю на все, подтягивая пояс.
Эх, сосчитаться бы со всеми вами!
Да силы нет и нетерпенья нет,
Лишь остаются сжатыми колени,
Поджатый рот, закушенные губы,
Зияющие зубы, на которых,
Как сон, лежит вечерняя звезда.
Я видел гордости уже немало,
Я самолюбием, как черт, кичился,
Падения боялся, рвал постромки,
Разбрасывал и предавал друзей,
И вдруг пришло спокойствие ночное,
Как в детстве, на болоте ярославском,
Когда кувшинки желтые кружились
И ведьмы стыли от ночной росы…
И ничего мне, собственно, не надо,
Лишь видеть, видеть, видеть, видеть,
И слышать, слышать, слышать, слышать,
И сознавать, что даст по шее дворник
И подмигнет вечерняя звезда.
Опять приходит легкая свобода.
Горят коптилки в чужестранных окнах.
И если есть на свете справедливость,
То эта справедливость — только я.
1942-1943, Ташкент
Татьяна Окунская[Цитировать]
Памятник, летящий над городом, как-то очень напоминает кадр из «Сладкой жизни» Феллини. Только там самолётик тащит огромную фигуру Христа. Вы знаете, я сильно сомневаюсь в достоверности и возможности транспортировки чугунного памятника по небу. Ташкент -такой город, где все всё знали и обсуждали на каждом углу. Сталин в небесах не мог оказаться «вне молвы». А разговоров и слухов об этом полёте как-то не было. Никаких шоу тогда не устраивали. Тело даже из мавзолея вынесли тихо и быстро. Возможно, вертолёт использовали для снятия фигуры с пьедестала. Хотелось услышать современников тех событий и специалистов по таким небесным трюкам.
LVT[Цитировать]
Да никто такие глупости комментировать не будет. Сталина снесли в 1961 г.
Усман[Цитировать]
И документ того времени:
Приказ о мерах повышения дисциплины среди военнослужащих, находящихся на излечении в тыловых госпиталях
№ 016 8 января 1943 г.
В тыловых госпиталях среди военнослужащих, находящихся на излечении, особенно среди выздоравливающих, имеют место грубые нарушения советской воинской дисциплины: самовольные отлучки с территории госпиталя, хождение по городу в госпитальной одежде, стояние в очередях, пьянки, дебош, продажа и покупка разных вещей и пр. Эти явления можно наблюдать в целом ряде городов: в Казани, Горьком, Уфе, Свердловске, Ташкенте, Челябинске, Иркутске, Улан-Удэ и др.
Ряд нарушителей дисциплины привлечен к ответственности, некоторые преданы суду военного трибунала и сурово наказаны.
Нарушения дисциплины являются результатом плохой организации режима дня, отсутствия твердого расписания занятий с выздоравливающими и недостаточной требовательности начальников эвакопунктов.
Начальники эвакогоспиталей не всегда поддерживают надлежащую воинскую дисциплину у себя в госпиталях и допускают нарушения Устава внутренней службы, забывая, что в эвакогоспиталях Наркомздрава СССР полностью сохраняется организация работы и внутренний распорядок военных госпиталей.
Начальники гарнизонов и начальники эвакопунктов не проявляют достаточной требовательности в наведении порядка и воинской дисциплины в эвакогоспиталях Наркомздрава СССР.
В результате в ряде госпиталей Наркомздрава СССР допускается положение, при котором эти госпитали вместо того, чтобы быть ступенью в деле повышения дисциплины, становятся рассадниками недисциплинированности.
Приказываю:
Командующим войсками военных округов:
1. Проверить в соответствии с приказом НКО СССР и НКЗ СССР за № 0382/474 от 30.9.41 г.{12} организацию вутреннего распорядка в госпиталях и состояние дисциплины среди военнослужащих, находящихся на излечении в них.
2. Дать указания начальникам гарнизонов об укреплении дисциплины и повышении требовательности к нарушителям ее, не допуская появления на улицах военнослужащих, лечащихся в госпиталях. Всех раненых, появляющихся вне госпитальной территории, задерживать и налагать на них дисциплинарные взыскания.
3. Обязать начальников госпиталей установить в госпиталях твердый воинский распорядок на основе Устава внутренней службы Красной Армии: а) ввести в госпиталях дневальство по палатам и дежурства по отделениям [20] в госпитале. Несение дневальства возложить на выздоравливающих из рядового состава, а дежурства — на выздоравливающих из младшего начсостава, вменив в обязанность дневальных и дежурных наблюдение за выполнением ранеными правил внутреннего распорядка;
б) усилить политико-воспитательную работу в госпиталях. К нарушителям воинской дисциплины применять полностью права начальников госпиталей в соответствии с Дисциплинарным уставом Красной Армии. В необходимых случаях привлекать виновных к более строгой ответственности.
4. Начальников госпиталей и начальников гарнизонов за попустительство и недостаточную требовательность в отношении дисциплины военнослужащих, находящихся на излечении в эвакогоспиталях, впредь привлекать к строгой ответственности.
Заместитель Народного комиссара обороны генерал-полковник интендантской службы А. Хрулев
Gangut[Цитировать]
Человек заявляет, что закончил театральный, но вот как он туда поступил с такой грамотностью, — это загадка. Дети почитают такие тексты и будут говорить, что в УзССР была страшная коррупция и в институты за деньги принимали неграмотных.
Усман[Цитировать]