Подарок на ладони Искусство

Николай КРАСИЛЬНИКОВ

Мы встретились с ним совершенно случайно. И я невольно содрогнулся: на меня глядели безмятежные и не по возрасту грустные глаза. Глаза, как у рембрандтовских мальчишек. Было даже как-то боязно заглянуть в них, настолько они показались мне насторожёнными. И в то же время почему-то хотелось понять: что творится в их глубине? Холодной и таинственной, будто дно колодца. Ощущение это было весьма странным и неудобным. И я с какой-то непонятной виной не смог всё же отвести взгляд…

Поначалу он ничем не выделялся среди ватаги таких же сельских мальчишек, что неслышно подошли ко мне на берегу сонного, степного озера, покрытого местами «лягушачьим шёлком» — зеленоватой тинкой. Разве только тем, что был босым. Остальные же щеголяли в старых босоножках, порванных кедах, а один даже в изношенных кроссовках. Они подходили ко мне по одному и степенно протягивали ладошку: «Салам!» А потом оглядывались по сторонам, как бы изучая, чуть ли не с рождения знакомую местность, и сочувственно, совсем по-взрослому вздыхали: «Балык? О-хо-хо, йок балык!» — то есть, нет рыбы. И действительно, за всю утреннюю зорьку не было ни одной поклёвки. Хотя на середине озерца рыба изредка «играла». Наверное, она была сытой… И «плевала» на мою изысканную насадку, которую я менял через определённый промежуток с упорством фаната… Раз рыба играет, должна же она когда-нибудь клюнуть.

А между тем, солнце уже поднялось. Палило вовсю, и я стал подумывать: отправиться домой или попытаться отыскать другое озерцо. Весной после паводка их много по берегам Сырдарьи.

Ватажка ребятишек уселась на пригорке и стала наблюдать за мной. Они сидели тихо, подталкивая друг друга, и чуть слышно посмеивались. Наверное, надо мной… Таким большим и неуклюжим. Над моей невезучестью. Когда им надоело хихикать, мальчишки о чём-то зашушукались. Потом один из них, видимо, самый смелый, на цыпочках подошёл ко мне. Спросил полушёпотом:

— Кармок есть?

Крючки у меня были, как у всякого запасливого рыболова. Но за ними надо было топать к машине метров за сто. Во-он она спряталась в тени под старой джидой. Открывать багажник, доставать старую спортивную сумку. А уже из неё — жестяную баночку из-под монпансье. Там и лежало десятка три с острыми зазубренными жалами отливающих стальной синевой крючков. Откровенно говоря, идти было неохота, и я с ходу отрезал: «Нет!» Тогда мальчишка разжал ладошку и протянул её мне. Я вгляделся и покраснел: на ней взблеснула монетка, точно серебристая рыбёшка.

— Дай кармок, — повторил он виновато. — Я заплачу…

И тут от нахлынувшего стыда, от какой-то непонятной жалости у меня вдруг сжалось сердце. Конечно, любое детство счастливо само по себе. И я подумал не о городских их сверстниках, в сверхмодных куртках и адиддасах, с компьютерными играми, катающихся в метро, жующих «Сникерсы» и «Лакомки»… А об этих худых пропылённых сельских мальчишках… Что они видят здесь? Хлопковое поле, стадо коров, старую школу да солончаки, поросшие верблюжьей колючкой — янтаком… И лишь рыбалка — одно из немногих их развлечений. Однако где им брать эти несчастные крючки, ставшие в одночасье такими редкими даже в городе, в охотничье-рыболовных магазинах, когда у взрослых и без них хватает забот?

Крючки, конечно, мальчишки получили. Торжественно по одному они отходили на некоторое расстояние и разжимали потные ладошки, чтобы тайком полюбоваться на своё богатство. Последним ко мне подошёл этот босоногий паренёк с грустными глазами.

Я окинул его изучающим взглядом и вдруг всё понял: крючок у него отняли, едва он отошёл от меня. Самый шустрый из ватаги ловко вывернул ему руку, разжал ладонь… Ухмыляясь ему в лицо, он стал крутить крючком перед глазами, что-то выкрикивать обидное. Все остальные, окружив их полукольцом, заразительно смеялись, хватались за животы. Он, несчастный, с пустой ладошкой стоял молча и поначалу ничего не понимал. А потом, когда до его затуманенного от несправедливости рассудка, наконец, дошло, что его ограбили, большие немигающие глаза наполнились слезами. И они закапали по его тёмному запылённому лицу, оставляя на щеках светлые полосы. Я не выдержал, глядя на эту безобразную сцену, и громко сказал:

— Не плачь. Иди сюда. Я дам тебе ещё крючок.

Паренёк недоверчиво, как бы стесняясь, подошёл ко мне, и я отсыпал ему в подставленную ладошку с пяток крючков. О, если бы кто видел, как моментально преобразилось его лицо! Как мигом высохли слёзы, и с каким восхищением рассматривал он лежащее на его ладони неожиданное богатство! Как бережно заворачивал он крючки в вытащенную откуда-то тряпицу и как осторожно засовывал её в самый дальний угол кармана латаных-перелатанных штанов…

Мальчишка в этот миг был счастлив не по-земному. И я, взрослый седой человек, повидавший уже немало всякого на своём веку, впервые по-настоящему позавидовал сейчас ему. Вспомнил себя, такого же босоногого, весёлого, умеющего быстро забывать обиды. Особо остро почувствовал, как его маленькое сердце преисполнено благодарностью. Я понимал, что он хочет, очень хочет поделиться ею со мной! Но, как и чем, пока не знал…

И всё-таки это произошло. Да ещё как! Что-то невнятно бормоча, он потянул меня за руку куда-то в сторону, к розовому кусту тамариска, по местному — юткун. Там мальчишка вытащил из-за пазухи выгоревший майчонки кусок лепёшки — видимо, берёг для себя. С хрустом отломил половинку и щедро протянул мне. Тыча лепёшкой в сторону оставленной удочки, он возбуждённо объяснил, что на неё-то именно и следует ловить. Он широко разводил руками, показывая, какие рыбы водятся в этом озерке. Его ладони извивались, как хвост гуляющего сазана. Отломив кусочек лепёшки, он поднимал его над запрокинутой головой и, словно с крючка, ловил её своим широко раскрытым ртом. Потом резко вздёргивал рукой, словно подсекал, цеплял себя грязным пальцем за щеку и тянул, тянул вверх, из глубины на берег. И сам же себе аплодировал, смеялся.

Это было поистине незабываемое зрелище. Даже его недавний верзила-обидчик стоял, раскрыв рот, глядя на необыкновенное представление. И все остальные умолкли, как-то сникли, потрясённые увиденным.

… Нет, не буду рассказывать, какой удачный клёв ожидал меня потом. Другое мучило меня, когда я возвращался с богатым уловом домой. Рыболовный крючок, без которого немыслимо сельское детство, так же, как для городской ребятни — лето без песен у костра в пионерском лагере… Всё это вдруг стало для мальчишек и девчонок поистине царской роскошью. Не потому ли такие потухшие глаза у детей, даже когда они сидят за новомодными компьютерными играми или равнодушно взирают на бессмысленные потуги героев американских мультиков?

Проходят месяцы и годы. А тот обыкновенный крючок нет-нет, да и царапает где-то там, в глубине сердца.

1996
Москва, журнал «Арсенал охотника», №9, 2014то босоногий паренёк с грстными глазами.