«Где на землю упала кровь из твоей пуповины…» История

Лейла Шахназарова

Пронзительная, трогательная, безысходная история еще одного Макондо.
Опубликованная в номере 30 «Востока Свыше» статья… нет, скорее просто чудесный в своей безыскусности рассказ Виктора Моисеенко о сырдарьинских старожилах.

Виктор МОИСЕЕНКО

«ГДЕ НА ЗЕМЛЮ УПАЛА КРОВЬ ИЗ ТВОЕЙ ПУПОВИНЫ…»

(Сырдарьинские старожилы)

В декабре, когда людей пугали концом света, нагаданным индейцами майя, продав свой дом, уехал из города голубятник Паша. Еще годом раньше он уговаривал не уезжать соседа Толю Барченко, но Толик, прожив бобылем пятьдесят лет, дал себя уговорить на переезд такой же одинокой соседке Наташе. Теперь они растят свиней на хуторе в Краснодарском крае и вроде ни о чем не жалеют.
Сейчас уговаривали не уезжать уже Пашу. Сосед Тимур цветисто говорил: «Там, где ты родился, где на землю упала кровь из твоей пуповины, – там живи. Жену не слушай, женщине в городской квартире хорошо, а мужчине – плохо».
Тимур знал, о чем говорил. Он пробовал семь лет назад прижиться в районном центре Курской области. Жена с двумя детьми осталась, а он с опухшими ногами – почкам не подошла известковая курская вода – вернулся в родительский домик.
Уговоры на Пашу не действовали. Оперившийся в Москве сын активно звал родителей нянчить внуков.
Когда уезжали в 1990 году в Саратов Борискины и Карчугановы, никто предположить не мог, что положено начало исходу старожилов, проживавших в домах у канала Орунбай, вырытого по плану великого князя Константина Николаевича в начале ХХ века. На пятнадцатикилометровом участке в то время работами руководил распорядительный местный бай, оставивший свое имя в истории – Орунбай.
Паша прямо с крыльца дома поднимался на берег канала и по утрам наблюдал вертевшихся в чистом небе любимых голубей. Пашины «челкары», «сизари», «майлячки», «жуки» и просто белые славились умением «уходить в точку», когда только натренированный взгляд мог уследить за метавшимися высоко в небе бесстрашными птицами. Голуби эти отличались и внешней красотой: клювик «с пшеничко», «лохмы», как называется колокольное оперение лап, – с ладонь и «чубы» на головках.

Паша был последний из когорты известных голубятников Сырдарьи, которым ничего не стоило слетать в Сочи для приобретения знаменитой краснодарской породы птиц. Голубятник Миша из «пожарки» умер в 1980-м, прапорщик Виктор из военстроя уехал во Львов, турок Сафар живет сейчас в США. И мода на голубей как будто прошла, хотя Паша друзьям по-прежнему рассказывал, что за «соча» двухчубого ему предлагали подержанные «жигули», но он, естественно, отказался. Такие байки голубятникам прощаются, как и рыбакам. И то, что голуби и стадо индюков с утками кормят, и откладывать в «заначку» помогают.
Голубей в Сырдарье начали держать в 1930-х годах. Моду завел бывший начальник милиции, один из первых жителей Сырдарьи – Шабрат дядя Коля, вместе с дядей Колей Артемовым и дедом Паши Алексеем Михайловичем Тихоновым, чьи фотографии, как участников гражданской войны, висели на доске перед райвоенкоматом. Дед Паши был родом из Воронежской области. В голодные двадцатые с двумя другими семьями земляков, арендовав товарный вагон, высадились на станции «Сырдарья», в 12 километрах от которой выходцы из Воронежской области десятью годами раньше основали поселок Тихий Дон.
Первое время снимали квартиру, а потом за два года построили и свой небольшой дом. Матери Паши, Ангелине Яковлевне, было лет семь, а ее братишке Ване – три годика. Начавшаяся коллективизация заставила деда Алексея Михайловича переселиться на свободные земли у станции «Сырдарья». К тому времени в поселении уже жили приезжие из Саратовской области и переехавшие сюда из Туркмении армяне. Оседали на земле кочевники-скотоводы, вокруг было обилие камышовых зарослей. Среди построек выделялись здание вокзала, водонапорная башня из «николаевского» кирпича, привокзальные постройки и выстроенное пленными австрийцами здание банка. Пленных австрийцев содержали в тюрьме, выстроенной у канала Шурузяк, в десяти километрах от станции «Сырдарья», в местности, получившей название Малек. Многие мужчины из окружных поселений работали охранниками и вспомогательными рабочими при тюрьме.
Дед Алексей Михайлович вырубил полосой камыш от канала Орунбай до одноэтажного здания местной больницы. Слепил небольшой домик, а все силы сосредоточил на обработке земли. Рядом с домом высадил яблоневый сад, который потом, в холодном сороковом году, целиком замерз. Особенно горевали о двух каких-то сказочных деревьях красного налива. На половине участка, до границы с больницей, высаживали кукурузу. Одним огородом было трудно прожить, и дед приспособился скупать болеющий, кашляющий скот – баранов и верблюдов. Лечил их, медленно вспаивая смесью жира и самогонки. Вылечив, продавал питомцев и закупал новых больных, прилично зарабатывая на разнице.
В тридцатые годы началось размежевание земель, которое затронуло и бывшие камышовые заросли, примыкавшие к каналу и освоенные приехавшими жителями. Участок деда посередине разрезала улица, через пять лет получившая имя Кирова. А больницу обнимали другие главные улицы поселка – имени Ленина и Сталина. Пересекавший эти улицы переулок, в котором жил дед, получил название Больничного, а поселок Сырдарьинский стал относиться к Ташкентской области.
В начале 1930-х по Сырдарье и окружным поселкам носились слухи об отрядах басмачей. Десятью годами раньше бывали нападения, от которых пострадал поселок Верхневолынский. Там спаслась только одна женщина, спрятавшаяся в общественном туалете. С окраинных чердаков поселка Сырдарья несколько раз видели проходившие конные отряды; некоторые всадники грозили камчой в сторону поселка. Сырдарьинские мужчины готовили для обороны охотничьи ружья. Мать Паши, уже будучи пожилой, с восхищением называла мужчин того времени богатырями. Сама она вышла замуж в 1934 году, тоже за выходца из Воронежской области, из соседнего Бутурлиновского района. Отец Паши был железнодорожным рабочим, что дало возможность семье в шестидесятые годы несколько раз по бесплатным билетам побывать на Воронежской земле.
Но до этого была война. Из огромного числа ушедших на нее возвратились в Сырдарью не более трети. В Больничном переулке вернувшихся было трое: Пашин отец Яков Павлович, Карчуганов дядя Юра и отец Барченко Толи – дядя Витя. В окружных поселках военные потери были особенно заметны. Мать Паши помнила солдат, призванных на войну и ждавших отправки в поле, огороженном колючей проволокой. Многие сидели на земле, задумчиво уставившись взглядом вдаль. И редко кто возвращался по тяжелому ранению, и редки были радостные разговоры о вернувшихся живыми. Погиб и братишка матери – дядя Ваня. Сгорел в танке, под Смоленском.
На городском обелиске были выбиты имена павших в годы Великой Отечественной войны пятидесяти сырдарьинцев:
Блинков Г.И., Бойко В., Болкунов А., Верещагин Е., Грищенко М., Грищенко Г., Глушенко М., Гуськов Я., Гирювский В., Герасименко П., Добров В., Зацепилов А., Зенкин Ю., Кравцов Р., Корнев Н., Курталитов Ю., Кисарин В., Копнев Г., Кушаков А., Лазарев А., Лазарев М., Лобзин И., Лапин И., Мельников И., Малиновский П., Пикалов Ф., Пятаев А., Репко М., Реюмщин С., Сленко А., Свириленко М., Скалозубов П., Слесаренко В., Садыков М., Саблин И., Сарокин А., Степанов А., Тончленко, Токманцев Д., Усачев А., Фомин – учитель, Федосов М., Милехин Н., Маменин А., Фиппов М., Фадин С., Чуй В., Шининянц В., Шаповаленко Н. – учитель, Щекочихин И.
В 90-х список погибших и пропавших без вести был значительно расширен. Теперь монумент в честь погибших занимает половину квартала в центре города.
Свои нынешние границы поселок Сырдарья получил в начале 60-х. Тогда электрифицированы были улицы и переулки, благоустраивались дороги. Постепенно поселок дотянул до звания города. Центром общественной жизни были Дом культуры «Ешлик» и зимний кинотеатр. На западе и на востоке Сырдарьи, с разницей в полчаса, уносились в темнеющем вечере главные пассажирские поезда: Андижан–Москва и Ташкент–Кунград.
Особый колорит в жизнь городка вносил базар, куда съезжались в воскресный день из близлежащих поселков. Тогда во дворе у Паши стояло до четырех телег гостивших после базарных дел сватов из Тихого Дона. Мать их так и называла до конца жизни – а прожила она 92 года, – «наши поселковые». Особенно близкими была семья Квашиных. Глава семьи воевал на тех же фронтах, что и отец Паши. Воспоминания ветеранов с детства отложились в памяти и Паши, и трех его старших братьев. Интересны были воспоминания соседа дяди Юры Карчуганова, воевавшего в полковой разведке. Деду, Алексею Михайловичу, к началу войны было 46 лет, и он провел военные годы при воинских складах в трех километрах от Сырдарьи. После войны в эту воинскую часть почему-то призывались только парни из Западной Украины, многие из которых после службы оседали в Сырдарье. А о самой воинской части до сих пор ходят таинственные разговоры, с упоминанием подземного аэродрома, подземных складских помещений и пойманных шпионов, долгое время живших в Сырдарье под видом тронувшихся умом бродяг. Их и сейчас помнят старожилы: Лёлю – плотную женщину лет пятидесяти, ночевавшую в окружении кошек за больничным хлебным ларьком, и Васю – огромного роста, курившего алюминиевую трубку и не снимавшего, даже летом, заношенное черное пальто.
Дед в годы гражданской войны батрачил на зажиточных казаков. В периоды военных действий батраков сажали на коней и давали винтовки. Чаще происходило противостояние на разных берегах Дона. И когда Паша читал малограмотному деду «Тихий Дон» Шолохова, Алексей Михайлович свободно перечислял соседние станицы, не упоминавшиеся в романе. На вопрос, на чьей стороне он воевал, дед простодушно отвечал: «А там и не поймешь, чи белые, чи красные»… Сцену драки на мельнице между украинцами и казаками считал надуманной – с казаками украинцы не сталкивались.
Такими же интересными были разговоры с матерью в начале 90-х, когда жена Паши, учительница литературы главной школы Сырдарьи, читала воспоминания переселенки из Воронежа Ольги Солодовниковой. Мать говорила: «Я должна была ее знать, и Леню ее, охранника из малекской тюрьмы, а уж точно ее должна была знать моя золовка Маня, они и возраста одного, и в Ташкент в одно время перебрались. Если мою жизнь пересказать, – добавляла мать, – то еще и не такая книга выйдет».
Воронежские песни и присказки из воспоминаний Солодовниковой она продолжала и объясняла их значение. Говорила, что жизнь у всех окружных поселян была невероятно похожа из-за сезонности сельскохозяйственных работ, одинаковых проблем и одинакового уровня жизни. Ольгу Солодовникову мать считала баптисткой, их общины до сих пор живут в Сырдарье и в Сайхунобаде, бывшем Верхневолынском.
В Сырдарье два раза пробовали открыть православный молитвенный дом. Удалось это только в 1993 году, когда расселили большой одноэтажный жилой дом у железной дороги, где жили семьи одноклассников Паши – Михайловы и Головановы. Из Джетысая переехал батюшка Виктор и наладил в Сырдарье церковную жизнь. Здание перестроили под церковь, обустроили двор. Батюшка считался очень строгим среди прихожан. Отчитывал строго за ошибки в песнопениях церковный хор, строго увещевал прихожан в своих проповедях. В 1998 году батюшка отошел ко Господу, и его могила на сырдарьинском кладбище у входных ворот является местом, где каждый год в день поминовения усопших нынешний батюшка Сергий проводит молебен. Молитвенный дом за последнее время очень благоустроился, возросло число посещающих храм молодых прихожан.
На Радуницу, каждый год, происходят встречи православных, которые в течение года «толкутся» в разных уголках Сырдарьи, борясь с немощами и материальными трудностями. Происходит своего рода смотр ровесников и земляков, ряды которых с каждым годом все редеют. Особенно это заметно в соседних поселках – бывшем Солдатском, Погранке, Велико-Вревской. На кладбище бывшего поселка Тихий Дон приходят единицы. Тюремное кладбище давно стало совхозным полем, от прежнего здания тюрьмы осталось одно служебное помещение.
Было недавно несколько телефонных переговоров с Пашей. Интересовался судьбой двух пар оставленных сизарей, тутовым деревом у ворот, с особенно крупными темно-красными ягодами. И, судя по всему, ему не удастся разорвать пуповинную связь с родным городом… Сосед Тимур ему опять цветисто сказал в последнем разговоре: «Паша, вместе кашу ели у вашей печки-мангалки во дворе. Пришел возраст на кашу опять переходить. Вместе кашу ели – давай вместе стариться. Помоги там детям – и приезжай, погости. Двери моего дома открыты для тебя…»