Великая Суббота в Cпасо-Преображенском соборе Ташкента История

Tatyana Vavilova

Ташкентский Спасо-Преображенский собор был бы украшением какой угодно столицы. Он не очень высок, и это благоразумно. С землетрясениями здесь шутить нельзя, как хорошо испытали это недавно жители города Верного. Византийский стиль выдержан строго, с некоторым вторжением мавританского в отделку деталей: бело-серый полосатый мрамор стен и темно-коричневый колер орехового с золотом иконостаса, решеток, киотов немного напоминают арабскую мечеть какого-нибудь Каира; но в столице русской Азии – этот азиатский вариант византийства вполне, по моему, уместен. Люстры, свещники, лампады, — все массивной позолоты, сверкает новизной и богатством, полно стиля и вкуса.

Крупные золотые строки евангельских текстов, писанных славянскими буквами, опоясывают очень эффектно и совершенно так же, как в знаменитых мусульманских мечетях куфические надписи из корана, и барабан главного купола, и алтарь, и отдельные ниши.
Купол, арки, своды изукрашены прекрасною скульптурною работой. У правой стены собора стоит историческая реликвия своего рода, — гробница из черного мрамора генерала Кауфмана. Над гробницею огромный ореховый киот в русском стиле большого изящества, с вечно горящею перед ним лампадою, а на решетке гробницы траурные венки с роскошными лентами, расшитыми золотыми надписями.

Вообще этот собор – достойный представитель Православия в стране славных древних мечетей Ислама. Строил его архитектор не русского имени, Гейнцельман, но по проектам глубоко русского художника Рязанова.

Когда мы подъехали к Соборной площади, — и солдатский и новый собор пылали мириадами своих огней, как два колоссальные свещники, поднятые к небу. Оба они были уставлены горящими стаканчиками по всем поворотам своих архитектурных линий, так что издали казалось, будто очертания храмов были нарисованы огнем с малейшими своими подробностями по черно-синему бархату глубокого ночного неба. А у подножия этих громадных огненных видений родились и искрили среди тьмы, трепеща, как фосфорические бабочки, тысячи мелких огоньков, словно искры, обсыпавшиеся с вершины фантастических, из огня сотканных храмов. Это толпы народа, не умещавшиеся в этих стенах, стояли с зажжёнными свечами в руках, на террасах и ступенях и заливали собою прилегавшую площадь.

Внутри тоже всё пылало и сверкало огнями, целый огненный пояс охватывал высоко над головами народа основание купола, освещая в высоте крупные фигуры четырех евангелистов и рои ангелов.
Мне говорили, что некоторые из этих ангельских головок были написаны местною любительницей живописи, женою бывшего генерал-губернатора Розенбаха. Они и носят на себе следы несколько светской и уж ни в коем случае не византийской школы.

Генерал-губернатор Вревский с местным генералитетом и штабными чинами присутствовали на службе. Пел солдатский хор, однако в обычных парадных одеждах архиерейских певчих. Замечательно выразительные и отчетливые возгласы и чтение священника Покровского раздавались из алтаря, понятные и слышные в самых далеких углах храма, что, к сожалению, так редко встречается в наших больших церквах, где народ большей частью бывает не в силах расслышать священника и дьякона.
Но отец Покровский был только одним из сослужащих. Скоро мы увидали вышедшую из алтаря фигуру старца, которого нельзя забыть, увидевши раз. Ему на вид казалось лет сто. Спина его уже согнулась и ноги с трудом двигались. Белая, длинная борода и такие же, как серебро, белые волосы обрамляли сухощавое, суровое лицо, среди старческих морщин которого горели смелым, вовсе не старческим огнем энергические черные глаза. На старце была митра, хотя остальные его одежды были не архиерейские, а священнические.
Твердым и мужественным голосом проговорил он во время обедни эктению, хотя держал чашу со Святыми Дарами порядочно дрожавшими руками; ему нужно было употребить несколько минут, чтобы с заметным усилием повернуться к алтарю.
— Кто это такой? – спросил я, пораженный своеобразною фигурой старца, внушавшей невольное благоговение.
— А это самая большая знаменитость Ташкента, священник Малов, — отвечали мне.
Он лично брал приступом Ташкент, Ходжент и другие крепости. В 1899 году мы праздновали 50-летие его священничества. Он в сущности не так стар, как кажется, ему всего 76 лет, а это его походы да битвы уходили; от ревматизма ноги почти отнялись.
Синод ему еще в 1874 году предлагал сделаться первым Туркестанским архиереем, когда епархия учреждалась, да отец Андрей не захотел; почести его не особенно соблазняют, а с семьей расстаться не хочет. У него тут дочь замужняя, внуки, правнуки… Он их ужасно всех любит и живет всегда с ними. К тому же, чем он здесь меньше архиерея. Почесть и уважение к нему во всем Туркестане такие, что никакому архиерею не оказывают: и генерал-губернаторы, и начальники все — это его почитатели самые искренние, большею частью даже соратники его по походам, офицерами молодыми при нем были. Звезды и кресты у него всякие есть, народ чуть не молится на него. Ни один солдатик не уйдет отсюда на родину, не купив портретика «дедушки Малова», как величают его здесь. Это, знаете, вроде какой-то местной святыни у нас… Общий любимец и общая слава наша.

Глава из книги Е.Л. Маркова.
Евгений Львович Марков (1835-1903) — русский писатель-путешественник, литературный критик, побывав в Туркестанском генерал-губернаторстве описал свои впечатления в двухтомнике «Россия в Средней Азии: Очерки путешествия по Закавказью, Туркмении, Бухаре, Самаркандской, Ташкентской и Ферганской областям, Каспийскому морю и Волге». 1901 год.