Аксакал-арык Искусство

Автор Николай КРАСИЛЬНИКОВ

1

Я невольно остановился и замер. Сердце прямо-таки захолонуло от красоты. Так неожиданно замирают мужчины, встретив очарованный лик молодой женщины, полной свежести и обаяния, какой-то небесной тайны…

Она стояла возле дома светлая и воздушная, а когда с предгорий налетал порывистый ветер, вздрагивала, и бесчисленные листья её колыхались прибоем. Тихо и успокоительно. Уносили куда-то вдаль, туда, за белоснежные вершины.

Берёза! Русская берёза… Откуда она здесь, в предгорном далёком кишлаке? Среди низкорослых карагачей, глинобитных домов и пыльных улочек… На чужой раскалённой от солнца земле…

Деревья — как люди. Они имеют свою неповторимую судьбу, историю. И эта берёза не явилась исключением…

2

От райцентра до кишлака добирались на подводе, запряжённой в пару медлительных волов. Был на исходе май. Скрипели оси колес. Палило солнце. С наступлением сумерек появились комары. Целые полчища. Так и тряслись по бездорожью — под звон «кровопийц» и перемигивание в небе ярких звёзд.

Перед рассветом волы остановились возле полоски воды. Громко фыркнули.

— Хошь, — вздохнул возница киргиз, пряча камчу за пояс. — Был дорога, нет дорога…

Весёлый малый! Показал знание языка и дал понять, что конец путешествию.

Угловатый мужчина — уполномоченный — в прошлом рабочий железнодорожных мастерских, будто виновато кашлянул в кулак и проинструктировал:

— Далее, Степан Ляксеич, вас проводит Пулат. Он местный. А мне в соседнюю МТС надо показаться.

Подвода нехотя скрипнула и вскоре скрылась за густыми кустарниками. И тут Степан сквозь плеск воды услышал озорной юношеский голос — надо полагать Пулата (откуда только возник, непонятно!):

— Папашка! Отдыхать мал-мал будем. До солнца…

Проваливаясь в мочажины, скоро добрались до крохотной чайханы. Здесь было полно люду. В основном дехкане. Спали вповалку на войлочных кошмах, в ожидании рассвета.

Чайханщик уже хлопотал под старой шелковицей возле самоварной трубы. Увидев незнакомца — хотя ещё плавали сумерки — в сапогах, галифе и кителе, — заулыбался:

— Хуш келибсиз, таксыр!

Добро пожаловать, мол, начальник.

Местный беспроволочный телеграф — узун кулак (длинное ухо), видимо, уже сообщил, что в кишлак едет гидротехник. Слово для здешнего края мудрёное, но растолкованное тут же по-своему: Аксакал-арык. Старший хозяин воды. Специалист-мираб. Специалист-поливальщик. («Ба-а-альшой нашальник!»). Как хочешь, так и понимай. В общем, суть правильная.

На Востоке к человеку, занимающемуся распределением воды, внимание особое. Почётное. Вода — жизнь. И ценится она на вес золота.

3

А потом был рассвет. Чудесный рассвет — с огромным ярким солнцем. Больше колеса кокандской арбы. И река — конца и края не видно. Чернее чёрного чифира — от ила и песка. С бурунами, с грохотом несущая, вырванные с корнем деревья, гранитные валуны, камни. Там на вершинах таял снег, шёл паводок. Через неделю-другую река успокоится, найдёт своё русло. А пока… Жизнь продолжается. И на том, другом берегу — кишлак. Там тоже люди, разделённые бешеным потоком воды. Но ведь для того здесь и Пулат-сувчи — по-нашему — перевозчик. На много вёрст — ни парома, ни моста. Но зато у Пулата есть сшитые из бычьей кожи и надутые воздухом мешки. Вот на одном из таких плавстредств Степан с превеликим трудом — да чего греха таить! — иногда и с ёкающим сердцем, бледный и трясущийся от озноба, перебрался на противоположную сторону.

Здесь его уже встречали старейшины селенья. А как же, сам Аксакал-арык прибыл!.. Не временно, как предыдущий (тоже, кстати, из города), а на постоянное место жительства. Стало быть, свой человек…

4

Это сейчас мы сидим под тенистой берёзой за шатким столиком, ведём разговоры, — а там, вдали, через реку виднеется красавец бетонный мост, ровный, как стрела. И не смыть его никакому паводку, никакой стихии. И идут по нему люди, и проносятся машины, шурша шинами. И с отчаянным криком пикируют возле моста чайки. И бежит вода по камням, по галечнику. Отстоявшаяся за лето, чистая, как небо.

Скажи кому-нибудь из пацанов о бычьих мешках, засмеют наверняка. Зачем, скажут, когда мост такой красивый. И будут правы. А тогда до моста — ох как было далеко. Как тому памятному вымпелу — до Луны…

5

Жильё Степану было приготовлено загодя. В крохотной чисто выбеленной комнатушке, бывшей пристройке к амбулатории. Крепко, грубо сработанный стол, табурет. Возле стены — койка.

А что ещё надо молодому холостому человеку? Была бы крыша, крепкие руки да ясная голова… А счастье само придёт — в вере, в работе.

С этими мыслям на следующее утро Степан вместе с раисом — председателем недавно организованного колхоза, коренастым, плотно сбитым узбеком, на двух клячах отправились знакомиться с хозяйством и, прежде всего, оросительной системой.

На календаре был 1936 год.

6

Знания, приобретённые Степаном Алексеевичем Черевковым в Ленинградском гидромелиоративном техникуме, ох, как пригодились! Особенно здесь, где всё было ново: природа, климат, ландшафт. И люди… Особенно люди. Доверчивые, открытые, порой наивные в своей врождённой искренности. Готовые поделиться с гостем последней лепёшкой или чапаном. Это подкупало и располагало к ответной дружелюбности.

В новую работу Степан окунулся с неистовым азартом, энтузиазмом… Впрочем, в те годы многое делалось и строилось на энтузиазме… Больницы, фабрики, заводы… Разумеется, не исключением было и колхозное движение.

Степан разработал карту поливных земель. Занёс в неё все арыки и каналы. Установил еженедельный обмер водозабора, начинавшийся с реки. Вёл точный учёт расходования драгоценной влаги в засушливые месяцы. И при всей своей хозяйской рачительности не обделял ни одного дехканина. Старался, чтобы личные огороды и сады, когда это очень надо, были «напоены». Зелень надо поливать в две зари — утреннюю и вечернюю, иначе днём она сгорит от зноя.

За такую работу сельчане вскоре стали называть Степана, прямо скажем, не по возрасту, самым почётным и уважаемым в Средней Азии именем: Аксакал-арык…

«Ну, раз Аксакал-арык, так Аксакал-арык», — усмехался добродушно Степан. И что немаловажно, во многих начинаниях Черевкова ему всегда помогал сувчи Пулат. Смышлёный кареглазый подросток, быстро научившийся русской речи.

В конце лета Степан Алексеевич как-то спросил паренька:

— Долго ты, Пулат, будешь ещё перевозить людей через реку?

— До-о-лго, — не понял вопрос юноша.

Степан хмыкнул:

— Хочешь быть агрономом?

— А что это такое? — насторожился Пулат.

— Ну, как тебе сказать… Будешь хлопок сеять, пшеницу, сады сажать… Настоящая мужская работа! А?

Пулат подумал-подумал и тряхнул смоляными волосами:

— Хочу!

С лёгкой руки Степана Алексеевича осенью правление колхоза отправило Пулата учиться в Ташкент на агронома. Хозяйству требовались свои специалисты.

7

В работе, в ежедневных хлопотах Степану улыбнулось и своё счастье. Неожиданное, как радуга в летний день. Этим счастьем оказалась девушка Оксана. Медсестра, недавно окончившая курсы и приехавшая по распределению на работу в кишлак. «Больничка», как называли местные жители поликлинику, находилась тут же, в амбулатории. Сама судьба дарила ежедневные встречи Степану с девушкой. Статной, белолицей, с тугой русой косой. Настоящая русская красавица! Будто сошла с киноленты — «Трактористы». Тогда этот фильм с огромным успехом шёл по экранам страны.

Дело молодое. Познакомились. А вскоре сыграли свадьбу. Гуляли всем селом. Пришли поздравить молодожёнов и узбеки, и русские, и казахи, и татары… А тамадой за праздничным столом был неунывающий агроном… Пулат. К этому времени он успешно закончил техникум.

Через год сельчане хашаром — добрым древним обычаем делать что-то сообща — помогли молодым построить свой дом. Сколько можно ютиться в пристройке…

Пошли дети: один, второй, третий. И всё сыновья. А тут началась война.

8

Командиром отделения связи прошагал Степан Алексеевич с первого дня войны и до последнего. А началась она для Черевкова с холодного лютого Подмосковья и закончилась в улыбчивые майские дни у стен Рейхстага.

Сколько за это время протянуто телеграфной проволоки! Под пулями, под вой снарядов… Наверное, ею можно было опоясать весь шар земной. И не один раз.

За долгие месяцы войны Степан Алексеевич был несколько раз ранен. Но, как говорится, Бог миловал. Подлатав здоровьишко, он снова догонял свою часть, своих однополчан. Демобилизовавшись, Степан Алексеевич сделал маленький крюк и завернул на родную Вологодчину. В родную деревеньку, к своим старикам — матери и отцу, младшим братьям и сёстрам.

Не стыдно было появиться перед очами родных в гимнастёрке, украшенной многими боевыми орденами и медалями…

Возвращался Степан Алексеевич домой к жене и детям с огромным шматом сала, бережно обернутым матерью в рушник, и хрупким саженцем, завязанным у корней мешковиной.

Это была берёзка, росшая на огороде возле баньки.

9

И снова — мирные дни… И снова — работа… Ежедневные заботы, как обуть-одеть детей, чем накормить. А тут ещё хлопоты с берёзкой. Уж очень трудно принималась она на новом месте — северная гостья в знойном краю. И тут, как уже не раз бывало, пришёл на помощь Пулат. Тоже недавний фронтовик, воевавший с фашистами в лесах Полесья. Принёс в ведёрке какого-то «особого» удобрения, окучил землю возле молодой берёзки. Улыбнулся, как тогда, в юности: «Теперь порядок, Аксакал-арык. Дерево получило лекарство. В рост пойдёт!»

Прав оказался Пулат: выздоровело деревце. Листвой клейкой зашумело. И Степан Алексеевич вспомнил себя. Как ему тоже было трудно на первых порах, когда он приехал в незнакомый кишлак. Но прошло время… Сжился, сработался, привык. Нашёл людей, друзей, соседей без которых потом и жизни себе не мыслил. Они со слезами проводили его на войну и со слезами счастья встретили — теперь уже как победителя. Живого, здорового.

Колхоз быстро вставал на «ноги». Ширились богарные угодья, закладывались новые яблоневые сады. Пулат-ака старался: привёз лучшие сорта саженцев из столичного питомника. Строилась птицеферма, благоустраивался коровник. Новые доильные аппараты завезли…

Выстроили центральную усадьбу с новыми коттеджами из жжёного кирпича для семей колхозников. Тут и приусадебный участок, и водопровод… Газ обещали подвести.

Степану Алексеевичу начальство тоже предложило переселиться в новые «хоромы». Черевков вежливо поблагодарил за внимание и заботу, и… отказался. Не хотелось отрываться от ставшего родным кишлака, односельчан… Да и берёзку, буйно разросшуюся, боязно было трогать…

Пулат, живущий по-соседству, совсем недавно в беседе подмигнул и вспомнил старую поговорку: «Дерево на одном месте приживается».

С умыслом подмигнул. Мудро сказано… Будто о человеке. Есть над чем задуматься…

10

Ребёнок, рождаясь на свет, а потом, взрослея, обычно не думает, откуда взялся этот или иной дом, газ, сад, асфальтированная дорога, бетонный лоток с быстробегущей водой… И многое другое… В лучшем случае ему кажется, так было всегда.

И сколько же нужно сил, времени, знания, прежде чем малыш поймёт: в жизни всё даётся трудом. Нелёгким упорным трудом.

И этот кишлак, выросший в большой благоустроенный посёлок-сад, тоже стал таким благодаря умелым и заботливым рукам Степана Алексеевича и его многочисленных земляков.

Ведь он был не только гидротехником, но и мастером-универсалом. Если нужно было — чинил электропроводку, садился за руль трактора, вытачивал в эмтэсовской мастерской на токарном станке необходимую деталь… И находил в этом удовлетворение.

«А как же языковой барьер?» — спросите вы. И напрасно. Степан Алексеевич давно уже чисто говорил по-узбекски. «Урус-узбек» — за глаза с уважением называли его, что означало «русский узбек». Такое вот словосочетание. А может, нечто большее?

И на всех праздниках-тоях, поминках, хашарах всегда участвовал Степан Алексеевич. Не отлынивал, не сторонился. Таков местный общинный обычай. И вовсе не плохой. А разве в российской глубинке не так? Взять его же родную вологодскую деревню… Люди-то везде одинаковые, потому и обычаи сходные.

И на православную Пасху, которую всегда отмечали Степан Алексеевич с Оксаной Никитичной, непременно приходили к ним поздравить друзья, соседи — в основном узбеки… Очень много народу. Благо яиц было полно, — куры-то свои, — есть чем одарить.

И уж обязательно навещал Пулат-ака.

— Христос воскрес! — улыбался он ещё с порога.

— Воистину воскрес! — отвечал Аксакал-арык, обнимая друга.

А потом садились за стол под берёзкой. Пили чай с куличами, не забывали и стопку-другую пропустить…

Любил Степан Алексеевич «подначить» соседа во время таких душевных посиделок:

— А что, Пулат, Магомет разрешает отмечать христианский праздник?

— Как знать, — уклонялся от прямого ответа Пулат. — Иисус и у мусульман есть… Только у нас его зовут Иса. — И начинал философствовать: — Но я лично думаю так: пророки у всех народов разные, а Бог — един.

И Степан Алексеевич соглашался с таким неожиданным выводом друга.

А ведь верно сказал — Бог един!

11

Сыновья выросли. Отслужили в армии. Получили образование, специальности и разъехались по необъятным российским весям. Обустроились, завели свои семьи. А в отпуск вместе с внуками приезжали навестить своих стариков.

В конце 80-х у Степана Алексеевича случилось горе: внезапно от сердечного приступа скончалась Оксана Никитична. А тут начались Ошские события, Карабах… Выяснение межнациональных отношений.

«Катастройка», как назывались в народе «преобразования» Горбачёва, давала свои «полновесные всходы». Стучалась тревогой, а иногда пожарами и стрельбой в сердца простых людей.

И надумал однажды после долгих и горьких раздумий Степан Алексеевич уехать на историческую родину к старшему сыну. Отбил ему телеграмму: приезжай, мол, забери меня. И стал упаковывать нехитрый скарб в ящики.

Узнали об этом односельчане, друзья-аксакалы, с которыми столько было пережито всякого-превсякого. Пришли целой делегацией старейшины во главе с Пулатом-бобо. Расселись чинно за столом под берёзой. Молча склонили бороды, как на поминках.

Первым заговорил Пулат:

— Кто-нибудь тебя обидел, Аксакал-арык?

— Нет.

— Тебе здесь не нравится? Друзья-соседи надоели?

— Нет.

— А может, пенсии не хватает?

— Хватает.

Тут тоже Степан Алексеевич не слукавил. Во дворе у него бегали с десяток кур, утки, гуси… В загончике похрюкивал молодой кабанчик. Ну, не может жить человек без хозяйства — и всё тут! А много ли надо старику-бобылю?..

— Так куда же ты собрался бежать от самого себя? Ай-яй-яй, Аксакал-арык, — пристыдил его старинный друг. И другие старцы согласно закивали головами, выказывая своё неодобрение.

Совестно стало Степану Алексеевичу, отвёл он в сторону глаза…

А в обед внук Пулата-бобо сбегал на почту, что находилась на главной усадьбе, и отбил телеграмму сыну Черевкова:

«Извини. Никуда не поеду. Отец».

Вечером по такому радостному событию соседи Степана Алексеевича зарезали барана. Обычай есть обычай, и никуда от него не денешься.

12

Отъехав на порядочное расстояние от дома Степана Алексеевича, я не выдержал и оглянулся. Старик стоял у калитки. Чуть сгорбленный, но не сломленный жизненными тяготами. А в саду его по-прежнему шумела берёза, уносясь листьями в небо. Издалека она казалась ещё величественнее, красивее. И подумалось тогда: вписалась берёза в местный пейзаж. Очень даже вписалась. Как будто здесь и родилась…

Средне-Чирчикский район, совхоз Ахангаран — 2

1995 год.