Записки о былом. Воспоминания обрусевшего армянина. Часть 17 История

Автор Сергей Арзуманов.

В первые месяцы войны в Ташкент стали прибывать из Украины и Москвы железнодорожные товарные составы с эвакуированными заводами, а также высшие учебные заведения и научно-исследовательские институты, театры. Приехали известные учёные, академики, профессора, писатели, поэты, музыканты и артисты. Так вот, шла война, а культурная жизнь в городе забурлила. При полных аншлагах работали театры, особенно те, что в эвакуации. Почти ежедневно шли концерты с участием популярных артистов, поэтов, писателей, спортсменов. Для ташкентцев, хоть звучит цинично, это был тот случай, когда говорят: «Не было бы счастья, да несчастье помогло».
В Ташкенте, чего не было до войны, появился обычай прохаживаться по широким тротуарам улицы Карла Маркса. Тогда это была главная улица. Она выделялась своей благоустроенностью, густо усаженными с двух сторон большими деревьями, кустарниками, цветниками. Ближе к вечеру улицу и оба тротуара тщательно подметали и поливали. Вечером тротуары заполнялись празднично одетой взрослой публикой.* Шли рядами по 3-4 человека, один ряд в одну сторону, другой — навстречу. Увидев знакомых, церемонно раскланивались, обменивались приветствиями, отходили в сторону поговорить. Это был своеобразный ритуал: людей посмотреть и себя во всём блеске показать. Молодёжь на эти гуляния не ходила, она веселилась на танцплощадках, в парках и ходила в сквер, где «можно было за тридцатку снять девицу для утех». Местные жители тоже не участвовали в этих променадах, они привыкли по вечерам слушать духовой оркестр в парке под открытым небом, посещать концерты, ходить в кино и театр.

А правда: зачем зря терять время на пустопорожний моцион, когда лучше пойти в летний театр послушать «живьём» джаз-оркестр Владимира Коралли и его жену молодую Клавдию Шульженко? Или посмотреть сказочно¬фантастические номера известнейшего мага, гипнотизёра Вольфа Мессинга. А как удержаться, чтобы не пойти на выступления любимцев народа Петра Алейникова, Бориса Андреева и Никопая Крючкова? Да разве можно пропустить концерт ведущих солистов Большого Театра? Представится ли ещё раз возможность увидеть в танце Галину Уланову и Ольгу Лепешинскую, увидеть воочию и услышать голоса русских басов Максима Михайлова и Александра Пирогова, волшебных баритонов Андрея Иванова и Павла Лисициана, или прославленных теноров Сергея Лемешева и Ивана Козловского? До отказа заполнялись залы на литературных вечерах Анны Ахматовой, Алексея Толстого, Константина Паустовского. Да разве всех перечислишь?

*    Много лет спустя в Одессе и Киеве видел подобные моционы по центральный улицам: Дерибасовской и Крещвтику. А в Ташкенте прогулки по улице взад- вперёд не привились. Сейчас бывшая улица Карла Маркса переименована, превращена в зону отдыха, где горожане отдыхают в многочисленных кафе, ресторанах, аттракционах, слушают музыку. «прогуливают» детей.
Все они и многие из тех, кто жили в военные годы в Ташкенте или приезжали на гастроли, уже тогда были живой легендой, гордостью русской (тогда «советской») культуры. Повезло мне, что в молодости мне представилась возможность их увидеть, слушать,  а с некоторыми приятно беседовать за столом. К сожалению, я, тогда мальчишка, хотя и важничавший, спиртного в рот не брал, а то бы сейчас написал «выпивал с ними». Как бы это грело душу: «выпивал с Петром Алейниковым и Борисом Андреевым»! Мне повезло потому, что как «молодого номенклатурного работника» местные власти баловали меня контрамарками на спектакли, кон¬церты и вечера. По-видимому, учитывали мою добросовестную работу, «чрезмерную» молодость и ещё не знаю что. Во всяком случае, контрамарки давали так часто, что из-за нехватки времени приходилось уступать их другим.
Помнится, на одном «сборном» концерте выступал Заслуженный мастер спорта боксёр Евгений Огуренков. Собрался полный зал, чтобы увидеть прославленного боксёра. Знаменит он стал тем, что, будучи средневесом, завоевал звание Абсолютного чемпиона Советского Союза по боксу за 1943 год, победив даже соперников в тяжёлом весе. Правда, лучшие боксёры-тяжеловесы того времени — Николай Королёв и Андро Навасардов — в этом чемпионате не участвовали, а то бы они задали ему трёпку.
На всех концертах в представления вклинивалось забавное шоу — американский аукцион, называли его еще и «американкой». На сцену выносили огромный торт. Аукционист объявлял зрителям, что разыгрывается, скажем, торт «Киевский» весом пять килограммов, изготовленный лучшими кондитерами ресторана «Москва», и что стартовая его цена, к примеру, 300 рублей. Затем, расхвалив достоинства этого торта, нараспев, с пафосом, очень громко провозглашал: «Вся собранная на аукционе сумма будет внесена в фонд обороны страны! Итак, 300 рублей! Кто больше?!» — Зритель, назвавший с места большую сумму, например, 500 рублей — тут же отдавал деньги подходившему к нему сборщику. Аукционер, продолжая действо, ещё громче выкрикивал:
—    Гражданин в сером костюме дал 500 рублей! Кто больше?! 500 рублей — раз! Пятьсот — два…- Второй покупатель назначал больше. К нему подходил сборщик и получал большую сумму, но (!) полученные от предыдущего покупателя деньги не возвращались. они оставались у сборщика. В конце торгов назывались фантастические суммы! Наконец самый азартный и денежный зритель за несколько десятков тысяч рублей получал свой выигрыш, ловя на себе завистливые взгляды неудачников. На «американку» выставлялись: коробка конфет, бутылка шампанского или коньяка и даже большой букет цветов. Но конечная цена всегда была астрономической. Все знали, что такими «покупателями» являлись хапуги, в основном «одесской национальности», нахлынувшие в Ташкент. Убежав от немцев, в тылу они набивали свои карманы. Вот уж поистине: «Кому война, а кому мать родная».

По окончании концерта очень часто зрителей ожидал другой сюрприз. На сцену выходил военный в сопровождении двух красноармейцев и объявлял: -Граждане зрители! Прошу соблюдать спокойствие! Всем сидеть на своих местах! Приготовьте документы! — Далее объявлялся порядок и очередность выхода зрителей через дверь, у которой стояла группа вооружённых военных. Конечно, театр был заранее блокирован, и о том, чтобы как-то миновать проверку документов, не могло быть и речи. Сидящих на своих местах зрителей определённого ряда поднимали с места, предлагали гуськом идти к двери. Там происходила проверка документов. Сравнивали физиономию с фотографией на паспорте или другом документе, задавали несколько «хитрых» вопросов и отсеивали: не вызывавших подозрений сразу отпускали вон, а тех, у кого не оказалось документов, или подозрительных задерживали и под охраной вели пешком в военную комендатуру. Здесь уже шла основательная проверка. Каждого задержанного приводили в отдельную комнату, где несколько человек въедливо вели перекрёстный допрос Если посчитают, что ты не дезертир или немецкий шпион, то отпустят восвояси (об извинении не могло быть и речи, хотя домой ты попадал уже под утро). В противном случае сажали в каталажку —    на гауптвахту, которая находилась тут же во дворе комендатуры, чтобы утром решить что делать: отправлять на фронт либо передать в руки военной прокуратуры. Пару раз я попадал в такую передрягу, но, слава Богу, смог доказать, что я не дезертир и не немецкий шпион.
15    апреля 1942 года мне исполнялось 16 лет. Мама и сестра Люся сделали мне подарок: организовали вечеринку, на которую пришли наши родные. Это было неожиданно: никогда раньше дни рождения членов семьи не справлялись. Старшие вообще не знали точную дату своего рождения, только год, проставленный в паспорте. А младшие, вроде, и не знали, что этот день отмечают. Не было принято держать в памяти, когда у кого день рождения, не поздравляли друг друга, не дарили подарки. А тут — устроили празднество! Накрыли хороший стол, пришли все близкие, родные и Люсины приятели. Сестра Люся подарила наручные часы, первые в жизни мои часы! Мне не важно было, какой они марки, ходят ли точно и из какого они металла, главное — и в трамвае, и на работе, якобы нечаянно выставить руку так, чтобы все заметили, что я «часовладелец». И небольшой серебряный бокал с гравировкой «Серёже в день 16-летия от дяди и тёти». Часы позднее я передарил Володе, а бокальчик и сейчас стоит в шкафу на видном месте, надеюсь, после меня его не сдадут в скупку. Подарили и… два куска туалетного мыла (!) Московской фабрики «Свобода».
Скорей всего из-за бедности у нас дома не было принято умываться, тем более мыться с туалетным мылом. Использовалось только хозяйственное светлое мыло, и-ничего, никакой аллергии или раздражения кожи. Даже при бритье намыливали щёки пеной из «стружек» хозяйственного мыла. Я почему-то думал, что туалетным мылом должны пользоваться только женщины, как, скажем, пудрой или губной помадой, и тут же «сплавил» один кусок сестре, другой — Фросе. Понимаю, что не следует откровенничать, но «из песни слова не выкинешь». Сознаюсь: туалетное мыло и зубную щётку я «признал» лишь в Москве, живя в общежитии. А до того считал эти штучки «мелкобур¬жуазными пережитками». Вот такое отступление с неприятным признанием.
Во всех застольях, где бывал дядя Беглар, его непременно избирали тамадой. Он произнёс тост, как всегда остроумный, назидательный, запомнившийся. Начав с шутливого обыгрывания цифры 16 — числа моего рождения и 16-летия, продолжил пожеланиями здоровья и прочего, что в этих случаях обычно говорят. Но главное было «на закуску». Похвалив за то, что в юном возрасте я занимаю приличное положение среди сверстников, дядя пожелал не обольщаться, оглядеться вокруг и подумать о своём будущем. И заключил: надо поступать в институт, как его сыновья Эдик и Сосик, сидевшие рядом со мной за столом. Дядю дружно поддержали, дополняя его пожелание примерами и рассуждениями. Многие, произнеся тост, делали мне застольный подарок — как принято у армян — пели армянские песни, рассказывали смешные притчи, анекдоты, случаи из жизни, а дядя — по моей просьбе и под аплодисменты присутствующих — с большим чувством спел знаменитую и популярную армянскую песню «Барцыр сарер» («Высокие горы»). Лучшего подарка и не нужно было, я считал, что мне оказана честь. Это был 1-й юбилей в моей жизни, самый трогательный, радостный и запомнившийся. Кстати, скажу, что в моей судьбе дядя Беглар сыграл огромную роль. Он и мой зять Ерванд были для меня примером, олицетворяя мужское начало.
Следующий мой день рождения отмечался в Серпухове, когда мне было 30 лет. Я работал тогда директором комбината пищевых концентратов. Прибли¬жённые сотрудники пришли поздравить и настояли на том, чтобы устроить гулянку. Несколько раз в дни своего рождения я находился в море: на Каспийском (1946), Аральском (1949), Японском (1951), а дважды — в Атланти¬ческом океане (1947 и 1955) во время плавания во флотилии «Слава». В1986 году 60-летие отметили дважды: на работе организовала дирекция, а дома постарались жена и дочь. И уж совсем основательно «ознаменовали» 75-летие. Даже местная газета это «историческое» событие не оставила без внимания. А обычные, не юбилейные дни рождения я не отмечал — не считал нужным. Прав¬да, вечером приходили дети, дарили подарки, накрывался стол, поднимали тосты с пожеланиями и расходились.
Мама, готовясь к моему 16-летию, сказала «матагхем анум» — «устраиваю празднество», но я не сразу сообразил что намечается, вспомнив почему-то «матагх», на котором присутствовал ещё в детстве. Тот матагх был устроен в знак выздоровления 8-9-летней девочки. Были приглашены её сверстники из соседних армянских домов. Посреди комнаты на коврике с прозрачным шёлковым покрывалом на голове сидела девочка. Вокруг неё — чистые скатерти. После молитвы на голову девочки, что-то приговаривая, стали сыпать жареную пшеницу, смешанную с изюмом, грецким орехом и коноплёй. Нам детям предложили кушать эту смесь, армяне называют её «ахганц». Очень вкусная вещь, нам так понрави¬лась, что мы её чуть не на лету ловили. После этой процедуры нас усадили за стол пить чай и угощаться гатой, халвой, гозинахами (так по-армянски) и прочими сладостями.
В детстве, провожая в школу, мама давала мне по-особому жареную пшеницу, но без изюма и прочего, и всё равно это было так вкусно! Ещё не дошёл до школы, а карман уже пуст. Или сунет тебе в сумку «колбаску» из лаваша с луком и брынзой, чтобы ты съел на большой перемене. Да разве утерпишь? Съешь по дороге, в лучшем случае • после первого урока. Кто его знает, может быть, из-за нетерпения и наступают гастриты, а потом и…