Воспоминания Елизаветы Николаевны Маллицкой об отце — Николае Гурьевиче Маллицком История Ташкентцы

Отец мой, Николай Гурьевич Маллицкий, родился в селе Дедово, Оренбургской губернии, 18(30) сентября 1873 года. Его отец, Гурий Александрович Маллицкий, был третьим сыном местного священника, отца Александра Маллицкого. Предки Маллицких были шляхтичи из под г. Львова и пра-дед моего отца был сослан за участие в восстании, в России принял православие. Гурий Александро-вич, отец Николая Гурьевича, окончив Оренбург-скую мужскую гимназию был назначен учителем в село Дедово. Мать, Елизавета Петровна Молчанова, также приехала в село Дедово по назначению работать учительницей, окончив в Оренбурге женскую гимназию. Незадолго до окончания гимназии Елизавета Петровна осиротела, умер отец Петр Петрович Молчанов и семья оказалась в бедственном положении. Жена, три дочери (Елизавета младшая) и сын Константин из большого когда-то наследства получили только долги, которые нечем было покрыть. Продано было все, даже личные вещи и мебель. Две старшие сестры были уже замужем, брат учился в кадетском корпусе, а Елизавета Петровна поехала зарабатывать на хлеб, как тогда говорили. Очень молодыми поженились родители Николая Гурьевича, он был их первенцем.

Были и другие дети. Сестры Нина Гурьевна и Елена Гурьевна. Вскоре Маллицкие переехали в Оренбург, отец Николая Гурьевича также стал учительствовать. В эти годы Гурий Александрович, а особенно Елизавета Петровна, близко сошлись с народовольцами. Отец мой вспоминал, что убийство Александра II повергло Гурия Александровича просто в отчаяние, не о таких методах борьбы со старым строем он мечтал. Тем не менее из учителей Гурий Александрович был уволен. Пробовал поступить работать на почту — не приняли. Предложили поехать в Восточную Сибирь, Хабаровку, как тогда называли. Везли на казенный счет кругосветным путешествием через Одессу, Средиземное море. Суэцкий канал, заходили в порты Индии и Китая.

Маллицкие уехали с младшими детьми, а моего отца не взяли. Он учился в гимназии (как сын учителя на казенный счет). Потом, т.к. учился отлично, тоже был оставлен на бесплатном обучении. Ему было двенадцать лет, оставили его у дедушки и бабушки Маллицких, которые также к этому времени переехали в Оренбург. Дед уже не служил, был на пенсии. Гурий Александрович еще не успел доехать до места назначения, как старый священник умер. И горячо любимый его внук остался с бабушкой и теткой, незамужней сестрой отца, Гурия Александровича. Пенсию дали крошечную (что-то, кажется, 8 рублей) и папа стал прирабатывать репетиторством. Сам учился прекрасно и умел, очевидно, подтянуть плохих ленивых учеников (больше из купеческих семей). Вспоминал иногда что-нибудь забавное об этих уроках. Бабушка, горячо любившая своего внука Колю, знала наизусть массу стихов Пушкина и Лермонтова, всю «Полтаву», целые главы «Евгения Онегина». Умерла она, когда мой отец сдавал последний экзамен, так и говорила: «Поедешь учиться в Петербург, Коленька, а я уж умру».

Папа хотел поступить в университет и подкопил, давая уроки, денег. Но, похоронив бабушку, оставил деньги тетке, и поступил в Петербургский педагогический институт. Туда, как и в женский педагогический институт, принимали только медалистов, в институте был интернат, питание, обмундирование, учили бесплатно. Окончившие обязаны были ехать работать по назначению. Папа (Н.Г.Маллицкий) гимназию окончил с золотой медалью в 1891 году. А историко-филологический факультет
института (историческое отделение) — с отличием в 1895 году. Он учился еще в классической гимназии, где кроме живых языков учили латынь и греческий. Семья же Маллицких в Сибири жила неплохо. Гурий Александрович служил на почте, стал почтмейстером. Из Хабаровска они переехали в Читу. Дочь Нина училась в гимназии во Владивостоке. С сыном Маллицкие переписывались, тосковали, надеялись увидеться. Но отца своего Николай Гурьевич больше не видал т.к. он умер в Хабаровске, куда снова вернулся на работу, сорока шести лет. В Сибири у Маллицких были друзья среди ссыльных. Но сами они, очевидно, в подпольные связи уже не вступали, (кроме Нины, которая стала социал-демократкой). Гурий Александрович был человек очень добрый и мягкий. Поздней осенью 1900 года было одно из восстаний «большого кулака» в Китае. Хабаровский губернатор вывел на берег Амура, еще не восставшего, горожан-китайцев и приказал им плыть на китайский берег, к тем, кто восстал там претив законней власти. Г.А.Маллицкий заступился,-«люди же гибнут!»,- на что губернатор ответил: «Жалко Вам — берите лодки — спасайте». Нашлись желающие, стали спасать тонущих людей. Гурий Александрович долго пробыл в лодке с двумя матросами, старались спасти больше тонущих, простудился и на третий день умер от воспаления легких.
Учась в Институте Н.Г.Маллицкий ежегодно летом ездил работать репетитором (в институт присылали приглашения). После первого курса он поехал под Оренбург к богатому купцу-мукомолу репетировать двух мальчиков. Вот что он вспоминал об этом лете. В Оренбурге — встреча с родными, там были двоюродные братья. Надо сказать, что сын одного из них, Василий Александрович Маллицкий,- доктор сельскохозяйственных наук, селекционер-животновод, лауреат Государственной премии, жил и работал в г. Алма-Ата. Связь с нами всегда имел. О том лете папа вспоминал забавный случай. В первый же день его приезда сам купец уехал на три дня в город по делам, а папу попросил ночевать в светелке, где стоял сундук с деньгами и бумагами. Папа допоздна зачитался, вдруг почувствовал беспокойство. Взглянул в окно — на него смотрит «эдакая образина» (под окном росло дерево) ветки тянулись прямо к окну). Посмотрели молча друг на друга, человек спустился по стволу и ушел. Следующие две ночи папа был настороже. Потом приехал хозяин, устроил праздник для окрестных крестьян, у которых скупал хлеб. Двухгодовалому бычку, предназначенному для угощения, голову отрубил, как сказали, известный разбойник, тоже приглашенный на праздник. (купец, оказывается, предпочитал откупаться от разбойников). Когда же, заколов бычка, он обернулся, папа мой узнал ночного посетителя.
Подошел к нему и спросил: «Зачем ты ночью на дерево залез?». Тот ответил: «Хотел посмотреть студента, никогда не видал. А все говорят — студент приехал». После второго курса Николай Гурьевич жил в имении адмирала Пилкина (где-то на севере России). Репетировал младшего сына, способного мальчика. Свободное время проводил со старшим сыном адмирала, флотским лейтенантом. И всю жизнь вспоминал добрым словом этого молодого человека, его высокие убеждения, рыцарские манеры.
Следующее лето Николай Гурьевич провел в именьице Яковлевых под Симбирском. Был приглашен репетитором к старшему сыну, который окончил гимназию с золотой медалью и задумал заняться сельским хозяйством. А отец хотел, чтобы он стал ученым. Так и вышло. (А отца Яковлева в свое время на аттестат зрелости подготовил Владимир Ильич Ульянов (Ленин). Чудесное было лето. Дни проходили в занятиях по языкам, истории, литературе. Переписка со всей семьей Яковлевых продолжалась всю жизнь. Особенно много и искренне писал Николаю Гурьевичу его бывший ученик, Алексей Иванович (Лёня Яковлев, как говорил папа), с которым не столько надо было «учиться», сколько вернуть ему желание продолжать образование, Алексей Иванович потом присылал пале свои труды, например «Безумное молчание». Двоюродный брат Алексея Ивановича, Владимир Петрович Филатов, в то лето у Яковлевых не гостил. Но потом он много слышал от всей их семьи о Маллицком. Уже в старости, во время Отечественной войны, академик Филатов был в эвакуации в Ташкенте. Здесь он разыскал Николая Гуръевича и горячо к нему привязался. Владимир Петрович стал приезжать по воскресеньям к нам за город, иногда вместе с Львом Васильевичем Ошаниным. Они много говорили, В.П. купался, читали стихи. Одно из своих стихотворений Филатов посвятил моему отцу. Когда Владимир Петрович уехал обратно в Одессу, они переписывались.
В Ташкент Маллицкий приехал в августе 1895 года, после окончания института, где он слушал лекции таких профессоров, как Кедров, Мушкетов, СеменовТяньшанский. Учился блестяще, товарищи прозвали его Lux (свет). Это сказал мне профессор Малеин, читавший в Женском педагогическом институте в Петербурге, где я училась в 1916-17 гг. (Сам Малеин учился в Институте одновременно с Маллицким). Впрочем, я знала об этом прозвище и от отца. Его должны были оставить при институте. Но папа мечтал о Ташкенте с детства. Когда он учился в гимназии, учитель географии Голубков доверял ему ключ от кабинета, где хранились коллекции и труды многих авторов — Бутакова, Каразина и других исследователей. Папа рассказывал, что в детстве, в Оренбурге, он отправлялся на прогулку к «меновому двору» и каждый раз думал: «Вот я на пять верст ближе к Ташкенту». В Институте товарищи знали о его мечте. Однажды ему сказали: «Приехал из Ташкента Ф.М.Керенский, главный инспектор народных училищ, сидит у директора. Ему нужен учитель истории и географии в Ташкентскую учительскую семинарию. Папа — к директору, стал просить Керенского взять его в Ташкент. Кедров огорчился и рассердился, т.к. хотел оставить его в институте. Керенский видя заминку, сказал, что ему нужен «человек знающий», на что Кедров возразил:»Да он у нас лучший». Керенский зачислил его, и папа, окончив институт поехал в Ташкент. Кедров позже писал ему и звал вернуться в Петербург, в Институт. Кстати, сын Кедрова был позже директором реального училища в Ташкенте. Ехал Н.Г.Маллицкий через Баку, Красноводск, Самарканд. От Самарканда до Ташкента на лошадях, был почтовый тракт.
Приехав в Ташкент, Н.Г. сначала поселился в гостинице Гаврилова, но скоро перешел на квартиру к Егоровым, где жил и столовался до женитьбы. Старший сын хозяина квартиры Федор Павлович Егоров тоже преподавал в Учительской семинарии.
В первый же вечер в Ташкенте Николая Гурьевич представился заместителю
главного инспектора народных училищ, директору мужской гимназий Николаю Пет-
ровичу Остроумову, на дочери которого через полтора года женился. Но тогда, в ав-
густе 1895 года, моей матери в Ташкенте не было, она уже уехала на курсы в Пе-
тербург. Отец сблизился о семьей Остроумовых. Николай Петрович был человек
очень образованный, типичный ученый. Он окончил духовную семинарию, а затем
духовную академию в Казани — Восточный факультет. С детства знал татарский
язык, т.к. в Сасове (тогда селе) в начальных классах учился в татарской школе. В
Академии Николай-Петрович учился вместе со своим другом и родственником Алек-
сандром Васильевичем Вадковским, который окончил философский факультет. Же-
нились они на родных сестрах, учившихся в Казани в пансионе. Вадковский, овдовев
и потеряв двух детей, постригся в монахи. Впоследствии он — митрополит, Петер-
буржский и Ладожский Антоний. Остроумовы навсегда уехали в Ташкент. Бабушка
моя — Ольга Дмитриевна, светлая личность, как о ней говорили. В Ташкенте за-
нималась общественной деятельностью (например, шефствовала над бесплатной
столовой). Дом Остроумовых всегда был открыт для учителей. Дедушка, Николай
Петрович, в Ташкенте построил и открыл Учительскую семинарию и был ее дирек-
тором. Потом много лет был директором мужской гимназии (директором женской
гимназии тогда был В. Ф. Ошанин). Под старость Остроумов снова вернулся в Учи-
тельскую семинарию директором. Научные труды его известны. В первую свою таш-
кентскую зиму Николай Гурьевич бывал на всех балах у генерал-губернатора (на
балы в «Белый дом» приглашалась вся интеллигенция города), на вечерах в воен-
ном собрании и в частных домах. Он отлично танцевал, оживлял всё вокруг своим
бьющим через край весельем, словом был всегда желанным гостем. «Дорогой Ни-
колай Гурьевич! Вас всю жизнь обожали женщины»,- сказала на его юбилее в 1945
году жена профессора Романовского. А сам он всю жизнь глубоко и верно любил
только свою жену. Незадолго до смерти папа сказал мне: — «Помни, что я всю жизнь
любил одну твою мать». Мама же всегда гордилась тем, что любила человека неза-
урядного. (На фото Николай Петрович Остроумов и его дочь Ольга Николаевна,
стоит Николай Гурьевич Маллицкий). Вот что часто рассказывали мне родители о
своей первой встрече.

Весной
1896 года войдя после обедни в
воскресенье в столовую к Остро-
умовым, Николай Гурьевич «был
ослеплен», увидев дежурившую
за самоваром Ольгу Николаевну.
Поклонившись, он в смущении
схватил какой-то журнал и стал
разрезать его деревянным но-
жом, от волнения кое-как. Во-
шедший Николай Петрович, че-
ловек педантично-аккуратный,
сначала взял у него журнал и
нож, а потом познакомил: — «Вот
Оля, наш новый преподаватель
Николай Гурьевич Маллицкий. А
это моя вторая дочь.» (Старшая
дочь Остроумовых жила в это
время в Женеве, поехав в Швей-
царию с семьей учителя Эмилия
Ивановича Мюллера, она гото-
вилась стать учителем француз-
ского языка, но потом увлеклась
работой в начальной школе).
Через несколько дней мама уе-
хала в Чимган с Ошаниными и
папа туда же. Недели через две
сделал предложение и получил
отказ. На рассвете мама уехала
на арбе в Ташкент. Папа, узнав
об этом верхом. Через несколько
дней снова сделал предложение и опять «с искрами веселья в глазах» ему было от-
казано. Тогда он, т.к. отпуск еще не кончился, поехал на Памир. Там он заинтересо-
вался, между прочим, пещерой Кан-и-гут (есть статья), видел очень много интерес-
ного, между прочим, ночью барса, который подкрадывался к лошадям. Приехав в
Ташкент, еще с обветренным и обожженным солнцем лицом, только вымылся и пе-
реоделся, и тотчас к Остроумовым.
В третий раз сделал предложение Ольге Николаевне. И она, красавица и умница,
на этот раз приняла его предложение, хотя потом удивлялась, как он решился с та-
ким «облупленным» лицом явиться с предложением. Как полагалось, мама объяви-
ла своей матери и Ольга Дмитриевна вышла, чтобы дать согласие. Свадьбу отло-
жили до зимы, до 12 января нестарому стилю. Дома готовили приданое, а невеста
уехала в Петербург, она была на третьем курсе Бестужевских курсов. Приехала в
новый год. И много было рассказов о веселых и радостных днях перед свадьбой,
катанье на санках (зима была снежная). Свадьба, по тем временам, была довольно
скромная. Жили они интересно. Много читали, смеялись и спорили (в спорах у них
рождалась истина). Они и пели вместе. У мамы был слух и голос, но особенно хо-
рош слух был у отца. Он мог сразу подобрать услышанную мелодию. Маму учили
музыке, но ей было жалко времени, больше увлекалась чтением. А папу, конечно, по
бедности, не могли учить.
В учительской семинарии папа проработал учителем истории и географии до 1898
года, а затем его перевели в мужскую гимназию. К этому времени относится его ра-
бота о Ходжикентских надгробных надписях, В Ходжикент он ездил с учениками в
пасхальные каникулы. Приехав в Ташкент, Н.Г. сразу стал учить узбекский (тогда
говорили сартовский) и арабский языки. Языки ему давались легко. Он читал по-
испански, понимал итальянский, самоучкой выучил английский и читал газеты, жур-
налы и даже Шекспира. Но выговор, конечно, у него не блистал. С мамой они часто
говорили по-французски. Понимал он также все славянские языки. В Ташкенте Ни-
колай Гурьевич познакомился с молодым семинарским учителем муллой Расулом.
Папа учился у него узбекскому, а мулла Расул — русскому. И оба изучили языки в
совершенстве. Попутно отец занялся арабским. Позже изучил таджикский и в по-
следующие годы уже ездил по таджикским кишлакам без переводчика (а таджики в
то время узбекского не знали, исключая торговцев, ездивших по городам). Стал чи-
тать персидских поэтов на фарси. Еще в 1895 году, приехав в Ташкент,
Н.Г.Маллицкий вступил в кружок любителей археологии, организованный Николаем
Петровичем Остроумовым. По-узбекски папа говорил как узбек. Позже, читая лек-
ции, всегда свободно переходил на узбекский или таджикский язык, если замечал,
что слушатели не все понимают хорошо. По-таджикски он также говорил, как сами
таджики. Но буду писать по-порядку. Родители мои арендовали место в Чимгане.
Урочище Чимган принадлежало военное ведомству. На левом берегу Чимганки бы-
ли белые прочные бараки, куда вывозили на лето «слабосильную команду» из гос-
питаля. Был врач (военный), аптека, хлебопекарня, кухня, можно было заказывать
сытные солдатские обеды. Каждое лето мы жили у подножия Малого Чимгана. Папа
купил барак, собрал его дома, перенумеровал бревна, в разобранном виде перевез
в Чимган и там с помощью киргиза снова собрал. Барак был маленький, но прочный,
простоял до революции, потом его, очевидно, кто-либо перевез в кишлак.
Весной 1901 года в Ташкент приехал генерал Куропаткин. Пришел в гимназию,
зашел на какой-то урок в 8-й класс. Вызвал по списку одного из учеников и спросил
об одном из своих удачных сражений. Ученик был хороший, но заикался, а от вол-
нения стал заикаться еще сильнее. «И кто в самом деле у вас преподает исто-
рию?»- спросил Куропаткин. Маллицкому это передали, он возмутился и сказал, что
если генерал не возьмет своих слов обратно, то он уходит со службы. Куропаткин,
конечно, своих слов обратно не взял, и отец подал в отставку, хотя все, и главный
инспектор, уговаривали его этого не делать. В то время уже была я, маленькая. Де-
душка Остроумов посоветовал отцу куда-нибудь съездить, и он поехал на Кавказ и в
Крым, панораму Севастопольской обороны видел. А в Ташкенте друзья думали, ка-
кую работу поручить этому молодому, даровитому, но не по чину самолюбивому
Маллицкому. Сергей Михайлович Граменицкий, инспектор народных училищ, сове-
товал назначить его на свободное место инспектора народных училищ в Фергану. А
в Ташкенте была свободна должность редактора «казенной» газеты «Туркестанские
ведомости». Временный редактор Геппенер, занимавший довольно крупное место в
канцелярии генерал-губернатора сделал представление, чтобы назначить Маллиц-
кого, который много статей писал в газету). Назначение состоялось и отец со свой-
ственной ему горячностью взялся за новое дело. Так как работал днем и ночью,
возвращался домой очень поздно, а мама тревожилась, то мы переехали на кварти-
ру при редакции, на Самаркандской улице, напротив сада дворца великого князя
(Дворец пионеров). Мне запомнилась жизнь в редакции, рабочие, метранпаж Васи-
лий Васильевич Пичугин, типография, необычайно сердечные отношения со всеми
сотрудниками. Работал отец очень много, забывая о времени. Мама посылала меня
частенько вызвать его на завтрак.
Приеду я в типографию — папа сидит на месте рабочего на низенькой скамеечке и
с увлечением набирает статью. Стою я, за мной стоит собака, ждем. Рабочие начи-
нают смеяться над псом, он был всеобщим любимцем. Тут обратит на нас внимание
папа и побежим двором в свою квартиру все трое. Папа вообще всю жизнь любил
побегать. Засидится, заработается, вскочит и выйдет во двор
побегать с детьми, которые
окажутся поблизости, со мной,
с собаками.

Редактором Нико-
лай Гурьевич был с 1901 до
конца 1906 года. Писал сам
больше, чем позволял лимит
редактора. Поэтому многие
статьи не подписывал совсем,
и денег за них не получал. А
подписывался так: Н.Г. Мал-
лицкий, Н.Г., или Дикий (т.е. не
принадлежащий ни к какой пар-
тии). Редакция — одно из луч-
ших воспоминаний моего дет-
ства. Сердечность в отношени-
ях с людьми, любовь и уваже-
ние окружала папу как здесь,
так, впрочем, и всю жизнь.
Помню такой случай. Это было
в 1945 или 46 году, мы жили
уже на ул. Шахризябской. Иду я
быстро по ул. Ленина к дому и
вяжу — старый человек, узбек,
то сбоку заглянет на меня, то
спешит по дороге рядом. Удив-
ляет это меня. Наконец, он го-
ворит: «Барышня, барышня!(А
мне под пятьдесят!) Я Вас еще
совсем маленьким мальчишкой
знал», « — Как же Вы узнали меня? — На отца похожи очень, идете также. Я в редак-
ции работал, газеты продавал. Салом отцу скажите. Ох, хороший человек! Оба мы
были очень тронуты. Через сорок лет не забыли папиного человеческого отноше-
ния.
— А Вы его потом не видели?
— Нет, не в Ташкенте живу, в колхозе.
Рассказала папе, когда он вернулся из университета. Посмеялся. «Значит, ты ма-
леньким мальчишкой была? А кто он, имя? Я не догадалась спросить. Посетовал
папа, стал вспоминать ребят, которые продавали газеты и телеграммы времен
Японской войны. Потом решил — «Это Максут наверное, был один такой шаловли-
вый мальчишка, я иногда с ним по типографскому двору наперегонки бегал». А не-
давно, уже много лет со смерти отца моего прошло, остановил меня старик на
Алайском базаре. «Вы Маллицкого дочь? Вы помните когда Ваш отец проходил, все
вставали. Всегда, еще когда молодой был — вставали, и до конца жизни. И в старом
городе, Шур-тепа, на Никифоровских землях вставали люди, здороваясь с ним. Вы
это помните!»

Теперь пора приступить с списанию второй драмы в жизни и карьере
Н.Г.Маллицкого (первая — уход из гимназии). Это история о том, как он ушел из ре-
дакции. После смерти генерал-губернатора Николая Николаевича Тевяшова, кото-
рый умер в 1905 г, в Ташкент генерал-губернатором был назначен Деан Иванович
Субботич. (на фото, слева сидят Андрей Дмитриевич Калмыков, Николай Петрович
Остроумов, Деан Иванович Субботич, Ефимов (Сахаров), Николай Гурьевич Мал-
лицкий, стоят слева Александр Александрович Семенов, И. Япелло, И. Беляев). Это
был молодой, энергичный, по-видимому, обаятельный человек. «Либеральный», как
тогда говорили в похвалу. Ознакомившись с делами, он узнал, что в Бухаре царят
жестокие средневековые нравы, нищета, существует зинданы. Он, видно, хотел, со-
брав факты «доказать» правительству, что Бухару следует присоединить к России.
И Субботич предложил поехать в г. Бухару моему отцу и приставу Григорьеву. Они
оба хорошо знали таджикский язык. Мама слабо протестовала, в семье у нас было
горе, весной 1906 года умерла ее мать, Ольга Дмитриевна Остроумова, человек
большой души. Поехали они верхом трое, третий — джигит Григорьева. Видели, как
бесконечно тяжело трудовому народу в горной Бухаре. И зинданы они видели, ямы
грушевидной формы, куда людей бросали до конца жизни. Кормили узников подая-
нием (или родные приносили). Стражники пищу и воду спускали на веревке в вы-
долбленных тыквах.
Несколько дней они с Григорьевым приносили узникам пищу. Папа, очевидно, ист-
ратил все свои деньги, но об этом случайно потом обмолвился. Он спускался в одну
из ям и до конца жизни не мог говорить об этом спокойно. Вот, что я помню. В зин-
дане четвертый день лежал умерший. Сидящие там умоляли его убрать и папа это-
го добился. Но, видно, этим себя и выдал. До этого их посещения прошли незаме-
ченными. Повесть одного из страдальцев такова: у него была красивая жена тад-
жичка. Ее хотел увезти бек. Муж заступился. Тогда прискакали всадники, его схва-
тили, бросили в зиндан. Он не помнил точно, сколько лет сидит. От людей, пода-
вавших в яму еду узнал , что жену его (она пряталась) разыскали и привезли к беку.
Другой сидел из-за воды. Осмелился поливать свое поле, не отработав за воду. У
третьего участок земли был рядом с дачей, кажется, самого эмира. Он не согласил-
ся продать за гроши свой участок могущественному соседу. Сам оказался в зинда-
не, а землю все равно забрали. По большей части заключенные работали. Один де-
лал из маленьких тыквочек флаконы для насвая. Украшал он их бисером нанизан-
ным на тонкую проволочку. Одну такую тыквочку-горляшку изумительной работы, с
чудесным орнаментом из голубого и бисера он подарил моему отцу. Все нужное для
работы мастерам передавали «с воли». Другие (стальной пластинкой) занимались
резьбой по дереву. Резная чашка, как напоминание о страдальцах, была у нас. Че-
рез несколько дней после того, как убрали умершего из ямы, джигит оказал, что на-
до уезжать: эмир узнал, что русский был в зиндане.

И они уехали. А дома, в Ташкенте, Маллицкого и Григорьева настиг царский гнев.
Оказалось, что эмир Бухарский (на фото) послал Николаю II телеграмму о том, что
нарушаются условия протектората и что он, брат белого царя, обижен. И вскоре сам
поехал в Петербург.
Результаты были таковы: генерал-губернатора Субботича отставили от должности
и вообще уволили с военной службы. Уезжал он из Ташкента ночью в сопровожде-
нии казаков, дабы не допустить солдат, молодых офицеров и народ, в частности,
железнодорожников прощаться с ним. Его любила военная молодежь. А в Петер-
бурге Субботичем были недовольны за его отношение к солдатам и рабочим, за его
доступность. А тут еще история с Бухарой и зинданами. Генерал Субботич уехал в
свое имение, кажется, в Смоленскую губернию, был предводителем дворянства.
Позже был выбран в I Государственную Думу. В военной службе больше не служил.
И мой отец никогда больше с ним не встречался, но сохранил самое лучшее воспо-
минание о нем как с человеке.
С января 1907 года отец мой стал во главе ташкентского городского самоуправле-
ния. Я помню как он, вернувшись домой после выборов, сказал: «Несправедливо
количество голосов в Думе. Узбеков — налогоплательщиков в городе гораздо боль-
ше, чем русских, а мест в Думе меньше. Но я дал сегодня себе слово, что работать
буду так: одна шкода в новом городе — одна в старом; одна больница, одна мостовая
в новом — столько же в старом (узбекской части города). Будем с управой обновлять
и благоустраивать город, не нарушая законов справедливости по отношению к жи-
телям старого города». И он это слово сдержал, хотя и приходилось ему бороться с
некоторыми гласными. Члены управы выбирались из числа гласных Думы. Их рабо-
та оплачивалась. Были еще служащие, не обязательно гласные. В России городское
самоуправление подчинялось уставу Александра III, т.е. фактически находилось в
полной зависимости от губернатора, администрации. В Ташкенте же и других горо-
дах Средней Азии, а также Семиречья, действовал устав Александра II, содержа-
щий больше «вольностей». Это давало Управе возможность самостоятельно ре-
шать некоторые вопросы, о расходовании денег, о приеме служащих. Отец гордился
и пользовался своей независимостью. Например, он мог поехать в Петербург (или
еще куда-нибудь) не докладывая генерал-губернатору. Он посылал ему сообщение
об этом с Ташкентского вокзала незадолго до отправления поезда (телефо-
нограмму).
Я помню такой состав Управы: Левицкий, Мелковский Александр Васильевич, Гу-
ринов Алполинарий Кириллович, Беллевич, Шир-Магомет Мурадов — главный арык-
аксакал, его помощник Мааруф-хан. Все люди талантливые, живые, энергичные.
Среди служащих Управы были и революционеры, в государственных учреждениях
им было бы труднее. После того, как отца моего, выбрали городским головой, мы
снова переехали в свой дом (старый адрес — Новая, 68. Теперь эта улица Каблуко-
ва). Дом перед этим отремонтировали. Купили рыжего коня, полудикого, из степного
табуна Ивановых, и шарабан английского типа, козел не было, папа сидел рядом с
кучером. Потом этого конька и экипаж знали все в городе, т.к. отец ездил по всем
стройкам и работам. Рыжий признавал только хозяина и кучера Кузьму Репина(?) ,
который жил у нас до войны. В 1914 году он, как фельдфебель запаса был мобили-
зован в артиллерию. Одним снарядом Кузьма был тяжело ранен, а Рыжий убит.
Кузьма Репин долго пролежал в госпитале, на войне больше не был и уехал к себе в
Саратов, Отцу моему писал. В начале революции настойчиво звал нас к себе, обе-
щая «кров и защиту». Он думал, что папе нельзя оставаться в Ташкенте, раз он был
городским головой. Но папа говорил: зла я никому не делал, старался делать добро.
Не тронут меня. А я люблю Ташкент и никуда не поеду.
Итак, с января 1907 года началась новая работа. Городское хозяйство было
запущенное, обремененное большими долгами. Человек в личной жизни не эконом-
ный (он много помогал людям, которые в этом нуждались), в городе Маллицкий ока-
зался разумным хозяином. Быстро удалось очистить городскую кассу от долгов и
начать накопления на благоустройстве города (ремонт имеющихся и строительстве
новых больниц и школ, мощение улиц, улучшение водных линий). Члены Управы
работали добросовестно. Была и материальная заинтересованность: лучшим ра-
ботникам повышали «жалование», твердой тарифной сетки не было, а деньгами,
полученными от налогоплательщиков и продажи участков Управа распоряжалась
сама. Правда, трудно было иногда провести какой-нибудь расход через Думу. От
старого города гласных было меньше, а некоторые русские гласные, во главе с Ма-
лышевым, считали, что благоустраивать нужно главным образом новый город. И
чтобы они не провалили в Думе нужный проект, несколько раз предпринимали «ди-
пломатические хитрости». Нужный вопрос отец ставил в конце заседания, а первы-
ми — незначительные. Или предупреждал мимоходом гласных, проверенных и заин-
тересованных работой Управы, чтобы не опоздали к началу заседания Думы. Ста-
вил нужный вопрос первым и проводил его. А Малышев со своими единомышленни-
ками, явившись позже, уже не могли ничего изменить. Гласных из старого города
предупредить было сложнее, т.к. многие из них не служили, надо было известить на
дому. Тогда отец писал коротенькую записку с просьбой прибыть к началу заседа-
ния (думские гласные заседали по средам с 7 часов). И мне, тогда подростку, пору-
чалось поехать на конке (или позже на трамвае) к Максут-Ходже. Войдя во двор че-
рез ворота я попадала в мехмонхону. Максут Ходжа обычно сидел не один, окру-
женный книгами и рукописями. Писали калямом. Поздоровавшись и отдав записку,
я сразу уходила. А он уже извещал остальных гласных. В общем-то отец и без этого
обычно выигрывал, но много тратил сил на убеждение, чтобы получить нужное ко-
личество голосов. С Думы всегда шел пешком, часто поздно ночью. Мама ждала его
у окна и от угла уже слышала его легкие, но сильные шаги.
Потом — рассказы. Папа делился с ней каждой своей мыслью, каждой мечтой. Пе-
ред тем, как пойти домой, папа звонил по телефону. (Здание Думы находилось на
ул. Воронцовской, теперь академика Сулеймановой. В этом здании много лет по-
мещался Госсовет. Одно время частная газета «Туркестанский курьер», редактор
Кирснер, да отчасти и «Туркестанские ведомости», ред.Левин («либеральствующая
клика» по словам А.Я.Смеловой) нападали на Управу, писали о тем, что Гуринов
строит второй дом (один у него был).Отец ездил к нему. «Зачем Вам, Апполинарий
Кириллович, эта травля, ну зачем Вам второй дом?» На что Гуринов отвечал: «У
меня, Николай Гурьевич, военная пенсия и жалование от управы. Две дочери заму-
жем за офицерами генерального штаба, сын офицер. Живем все вместе и тесно,
тогда как денег на постройку дома достаточно». Но газеты до того увлеклись сплет-
нями про Городскую управу, что отец вынужден был подать в суд за клевету на
«Курьер». Молодой адвокат Буддыка выиграл дело и газету на какой-то срок запре-
тили. Что я помню с членах Управы. Гуринов Апполинарий Кириллович — отставной
офицер, заведующий отделом благоустройства, человек талантливый и трудолюби-
вый. Ежедневно в 6 часов утра давал задания десятникам. А потом ездил по всем
работам.
Очень яркой личностью была Аграфена Яковлевна Смелова — начальник стола
начальных школ. Крупные черты лица, волосы с проседью, черная бархотка на во-
лосах. Шаги больше, мужские. Говорила вычурно, чуть в нос. Приехала из Оренбур-
га. Имя и фамилия ее были псевдонимом, т.к. она была подпольным работником,
социал-демократка. Изредка она увольнялась и уезжала, потом появлялась снова.
По ее советам и настоянию в школах были введены горячие завтраки, нуждающим-
ся детишкам (по спискам учительниц) на городской счет покупалась одежда. Многие
молодые учительницы подчинились ее влиянию и таланту, работали горячо с увле-
чением. Но многие просвещенцы (гл.образом мужчины) враждовали с ней. У нас
А.Я. бывала почти ежедневно, много времени проводила с мамой, хотя была стар-
ше ее лет на 20. Часто ходила пешком на вокзал. Очевидно, вела просветительную
работу среди жерезнодорожников. Папа не велел мне на улице здороваться и раз-
говаривать с Аграфеной Яковлевной, чтобы не привлекать к ней «лишних глаз».
«Схватят ее, погибнет, больная ведь, а пользы приносит много». Возможно, он
больше знал с ней. По-видимому, она была одной из сестер Любатович (Ольга?) из
«процесса пятидесяти». Незадолго до Октябрьской революции А.Я. уволилась и уе-
хала в Москву. Прислала папе письмо, звала в Москву: «Здесь Вам найдется рабо-
та, которая Вас захватит». Папа ответить не успел (но он и не собирался уезжать из
Ташкента). Вскоре пришло письмо — почерк женский, подпись неразборчива: «Агра-
фена Яковлевна скончалась в день Великого переворота, в Москве».
Шир-Магамет — главный арык-аксакал. Человек талантливый. Воду знал «по шу-
му». Выдвинулся благодаря таланту, т.к. был человек бедный и незнатный. Боль-
шую часть времени проводил вне города, часто ночевал в чайхане. Поэтому город-
ская управа купила ему участок в Ниязбеке, у головы Бозсу, выдали ссуду на по-
строй-ку дома и он перевез туда семью. Весь год, а особенно весной мирабы — его
помощники — ездили по протокам Чирчика, следили за водой. Ни разу за время его
работы не было наводнения, не страдали населенные пункты и посевы. О большой
воде передавали по способу «узун-кулак». Иногда мираб приезжал и за моим отцом.
Однажды в 1913 году, папа, как обычно, поехал верхом на нашем Рыжем. Люди ук-
ладывали фашины (тогда из камыша и таловых прутьев с камнями) но их сносило
водой. Тогда Шир-Магомет верхом въехал в воду и папа за ним. Помогли рабочим,
но отцу тогда сильно камнем ударило ногу и она долго болела. Мурадов Шир-
Магомет был человек очень больной, цвет лица у него был очень темный. Но рабо-
тал много. Умер он в начале 20-го года. Отец говорил ( и раньше, и после смерти
Шир-Магомета) что редко встречал человека такого талантливого и так любящего и
знающего свое дело. Шир-Магомет в сопровождении мираба приезжал к нам на да-
чу незадолго до смерти. Помощник Шир-Магомета Мааруф-Хан был человек спо-
койный, тоже очень хорошо знающий свое дело, Шир-Магомет вполне на него пола-
гался и ежегодно с весны отправлял его в длительные объезды притоков Чирчика.
Так что Шаруф-хан, человек уже старый, проводил в седле месяца по два. Ездил в
сопровождении мираба.
В Управе, по водному же делу, работал и племенник его (и зять, т.к. был женат на
дочери Мааруф-Хана), Сайфутдин-Хан Максутходжаев. Папа уговорил его окончить
ирригационный техникум (еще до революции). А после Октябрьской революции он
окончил институт, стал первым инженером среди узбеков. Известный инженер-
гидротех¬ник в Средней Азии. Он очень любил папу и называл себя его сыном.
«Николай Гурьеввч — мой отец». Много было сделано по благоустройству Ташкента.
Расширена телефонная сеть, замощено много улиц, улучшена ирригационная сис-
тема. Уже после революции, будучи профессором САГУ, папа часто говорил: как те-
перь хорошо работать Исполкому, по плану. Нужно расширить улицы — снесут дома,
которые этому мешают. А ведь раньше — стоит чей-нибудь дом, мешает работам. А
хозяин назначит за него высокую цену и Управе приходится платить, иначе нельзя
выполнить намеченные работы.
Был построен электрический трамвай. Строило по договору Бельгийское общест-
во. За «бельгийцами» очень следили. Чтобы все, рельсы, вагоны, электростанция —
было качественным. Помню, как-то часа в два ночи пришел, запыхавшись, один из
городских десятников. «Николай Гурьевич, они сейчас ставят около Урды треснутый
столб». И папа отправился с ним вместе ночью «воевать». Построили тогда четыре
трамвайных линии — № 1,2,3,4. (до этого была конка). Было много неграмотных, по-
тому фонари на трамвайных вагонах были разноцветные: № I — белый, № 2 — крас-
ный, № 3 — зеленый, № 4 — синий. И долго еще на старых вагонах они сохранялись.
Многие так и говорили — поедем на зеленом трамвае. И вагоны бельгийские бегали
еще до тех пор, пока не сделали широкую колею. Кстати сказать, Н.Г.Маллицкий
хранил копии документов по городскому хозяйству и всем проводившимся работам у
себя дома. Они лежали в отдельном сундуке, недлинном, но высоком. В Ташгорис-
полкоме архив сгорел и представители его попросили Маллицкого отдать все эти
документы, что он и сделал. Сундук с документами увезли. Было это в тридцатых
годах, когда отец уже вернулся из ссылки.
В Ташкенте были больницы: в старом городе и в новом — по одной. В обеих город-
ских больницах служили тогда очень способные люди. В городское больнице на ул.
Буковской в хирургическом отделении фельдшер Демидов Петр Яковлевич, а в
больнице старого города — Беньяминович (оба они были переведены на оклады вра-
чей). В старогородской больнице работала Мария Ивановна Шилова, гинеколог,
доктор Асфендиарова, также гинеколог, и ее сестра Еникеева — акушерка. В русском
городе — Шорохова Антонина Алексеевна, Курбатова Юлия Алексеевна, Копытов-
ская, Штейн Екатерина Алексеевна (Якубова по мужу). Главным врачом в больнице
нового города долго был Слоним Моисей Ильич. Потом он решил не заниматься
административной работой, а остаться терапевтом. Тогда по объявленному конкур-
су был приглашен и приехал в Ташкент Войно-Яссенецкий Валентин Феликсович (
после смерти жены он постригся в монахи, стал носить имя Лука). Работал Крюков,
приехали молодые тогда врачи Корчиц, Шишов Виктор Александрович, Ошанин Лев
Васильевич. Хирургом старого города был Магнетштейн Яков Борисович. Были и
другие хорошие врачи. Также и «сестры милосердия» были поставлены в хорошие
условия. Они относились к обществу «Красный Крест». Жили в небольшом домике в
саду городской больницы, у каждой отдельная комната. Была в городе налажена и
система санитарного надзора.
Первым городским санитарным врачом был Мирочник (впоследствии профессор).
У него был небольшой штат работников. Следили за постройками, заставляли до-
мохозяев чинить вовремя строения и заборы, вывозить мусор, летом поливать ули-
цу возле дома. Полить было нетрудно, вдоль улиц журчала вода, текла по арыкам.
Вода была чистая: по местным обычаям ее ценили и уважали, у коренного на-
селения считалось грехом загрязнить воду. Плюс к этому — санитарный надзор. Ары-
ки весной чистили. Зимой убирали снег и посыпали тротуары золой или песком. А
мостили тротуары жженым кирпичом, а мостовые — булыжником. Деревья не пола-
галось сажать ближе, чем 2 метра от стены. Еще за несколько лет до войны 1914
года в Ташкенте решили построить бойню по последнему слову техники.
Городской ветеринарный врач Скворцов А. был командирован в Париж. Изучил
там этот вопрос, осмотрел лучшие бойни, привез оттуда проект, план постройки.
Бойню построили на Беш-агаче, на берегу канала. Потом там был мясокомбинат и
кожевенный завод. Несколько лет назад мясокомбинат перевели за город, в Урта-
аул. А здание еще используется.
Кого еще помню из Управы? Отдел связи — Биллевич, отставной военный. Бельков
Иван Иванович, Сосункевич, Абдурахман (базарный смотритель). Секретарем был
Бродский Леонид Исаевич. У него с женой была большая библиотека. Библиотека
была «узаконена», книги давали на дом. Находилась она на углу Пушкинской и Хи-
винской улиц. Отделом Народного образования заведовал Александр Васильевич
Мелковский. Человек мягкий, легко загорался какой-нибудь идеей, но чтобы довел
до конца, надо было «подталкивать». Когда папу избрали Городским головой, ему
было 33 года (34 исполнилось в конце сентября 1907 года). Так что почти все члены
Управы (за исключением Максутхсдааева Сейфутдтша) были старше него. Некото-
рые проекты остались неосуществленными.
Готов был проект гидроэлектростанции на Чирчике в Ниязбеке (там в 30-х годах
построена плотина «Варрая», ниже — каскад Чирчикских электростанций). Мечтали
осветить город электричеством, а то улицы освещались газокалильными фонарями.
Начали готовить проекты канализации. Но не удалось даже начать эти работы, т.к.
деньги, скопленные управой, в начале войны царем были реквизированы на нужды
войны. Построили серию домиков около крепости (против школы им.Тургенева, в
советское время — школа № 80). Домики эти заселяли семьями погибших на войне.
После землетрясения 1966 года они, как и школа, снесены. В 1914 году, перед вой-
ной, Управу обязали подготовить приемный пункт для мобилизованных. На ул. Куй-
люкской (ныне Куйбышева) до ул. Жуковской находился так называемый городской
двор. Огорожены высоким забором, по улице длинные бараки (они еще использует-
ся). Там все было подготовлено и через 6 часов после получения «красного пакета»
(телеграммы) был уже выпечен хлеб, готова горячая пища для приема мобилизо-
ванных. Я в 1914 году окончила с серебряной медалью гимназию. Мы с мамой, как
только началась война, поступили на курсы «сестер милосердия» и, окончив их, с
лазаретом Красного Креста поехали на фронт и были на фронте полтора года. По-
сле возвращения с фронта я поступила в Петербургский женский педагогический
институт на исторический факультет. Папа, как старший сын в семье, от военной
службы был освобожден. Но когда мы поступили на курсы, он тоже просился в ар-
мию, чтобы поехать на фронт. Но ему отказали: он был очень близорук. В армии мог
быть только писарем, а в Ташкенте была у него огромная работа. Он остался на
своем посту.
После Февральской революции в Ташкент приезжал А.Керенский, настоял на пе-
ревыборах Думы и Управы. Городским годовой снова, в пятый раз, единогласно вы-
брали Маллицкого. Но он отказался, хотя все гласные, все члены управы уговари-
вали и просили его согласиться. Еще в 1916 году трижды папе подбрасывали пись-
мо такого содержания: «Прекратите Вашу полезную деятельность». И крест постав-
лен. Как выяснилось, это было делом эсеровских рук. Так что эсерам он не верил.
Кроме того, отец знал и Александра Керенского, который учился у него в гимназии.
Керенского он считал «Хлестаковым». Итак, возглавить Управу он отказался, с
большим трудом его уговорили остаться товарищем городского головы. А городским
головой стал Иванов Иван Николаевич, бывший товарищем после смерти Букраба.
А после Октябрьской революции Николай Гурьевич вернулся на преподаватель-
скую работу, сначала в школу. 25 октября 1917 года папа утром из «Белого Дома»
поехал на вокзал. Думал, может быть удастся уговорить молодежь «не проливать
братской крови». И позже, во время гражданской войны, он говорил молодым людям
«Надо идти с народом. Даже если вы присягали «царю и отечеству». Царь один, а
отечество огромно. Силы нужны для борьбы с интервентами». А 25 октября он по-
ехал на голову Салара, т.к. на вокзале узнал, что там прорвался большой арык.
Убедившись, что с водой наладилось, пошел домой пешком по рельсам, под про-
ливным дождем. Шел один, спешил, знал, что мы с мамой беспокоимся. Правда, он
позвонил, что выезжает к месту прорыва. В конце бывшей Московской улицы его ок-
ликнули из чайханы. Узбеки, сидевшие в чайхане, узнали его (сам-то он был близо-
рук). Сказали, что в городе объявлено военное положение, входить в город нельзя,
уже поздно. Но папа решил добраться домой. Тогда, обогревши его чаем и слегка
обсушив, уговорили влезть на арбу с сеном, закрыли сеном и так привезли в город.
Мы с мамой, конечно, не спали, сидели у окна. Часа в 4 или в 5 утра слышим — по-
скрипывает арба. Остановилась около нашего дома, потом завернула, поехала на
Саман-базар. Явился отец, еще мокрый и в глине, т.к. по обыкновению сам участво-
вал в работе на арыке. Спасибо людям, которые узнали его и привезли домой в ту
тревожную ночь.
Я не писала, как мы жили на Новой улице. Больших приемов не делали. Мама го-
ворила: потому, что мы много работаем. Мама принимала дома все телефонограм-
мы для отца и отвечала на звонки. Бывали у нас родные, близкие друзья (Якубов-
ский, Галкин, Благовидов и другие). Приходили управские, им были рады. А вот дет-
ские (а позже молодежные) праздники с музыкой и пением у нас бывали, генерал-
губернатор с женой (когда приезжал новый, представиться) Помню два визита эми-
ра Бухарского(проездом через Ташкент). Великий князь не только с визитом, но за-
езжал и запросто, побеседо вать с папой, К нему, даже когда он бывал с женой, ма-
ма не выходила и поэтому должна была присутствовать я. Бывал Козлов с женой:
которую в честь Пржевальского называл Пшевочкой (по пути в экспедицию и обрат-
но). Помню Федченко с матерью. Родители же трижды в год бывали на приемах у
генерал-губернатора: в царский день, новый год и после пасхальной заутрени. В
1918 году я вышла замуж и уехала в Аулие-Ата (Джамбул) на год. Родителям моим
пусто и скучно стало одним в доме без молодежи. И они переехали на дачу на Ни-
кифоровские земли. Оставленный дом, конечно, заняли другие люди, Никифоров-
ские земли город примерно в 1908 году отсудил у купца Никифорова за неплатеж
налогов. Поделили на участки и распродали. Папа у города участок покупать не хо-
тел, а перекупил у генерала Сусанина, который решил его продать. Насадили вино-
градник. Дома не было, была только сторожка и сарай. Жизнь за городом тоже была
интересной, работа на винограднике (в свободное время). Транспорта тогда не бы-
ло, отец ходил в город пешком (с 1918 года уже в Университет), Если его догоняли
проезжие (а это бывало нечасто), предлагали подвезти, он с благодарностью са-
дился и доезжал до города. Были друзья, соседи, главным образом рабочие. Папа
считал, что неинтересных людей нет, от каждого есть чему поучиться.
А в январе 1919 года папу арестовали. В городе было Осиповское восстание (это
я знала по рассказам). В новогоднюю ночь в , городе была стрельба. Папа выходил
из дома послушать и решил, что стреляют армяне, как они делали по праздникам. А
утрем прибежала девочка и сказала, что Маллицкого искали в доме на Новой улице,
чтобы арестовать. «Пойду объяснюсь, узнаю в чем дело» — решил папа. И пошел,
хотя соседи уговаривали не ходить. Идет к зданию чека, по дороге встретил его
бывший управский сторож Дмитрий Владимирович Лаврентьев. «Вы, Николай Гурь-
евич, куда? — Да меня ищут арестовать» надо узнать в чем дело. — Не ходите. Пошел
все равно. А Лаврентьев, не теряя времени, побежал в Горсовет. Там много работа-
ло управских, почти все городские рабочие остались. Составили заявление о том,
что Николай Гурьевич не мог участвовать, не мог иметь никакого отношения к анти-
народному кровавому делу, что они ручаются за него. Подписали заявление и Лав-
рентьев пошел с ним в ЧК. По дороге еще собрал много подписей (было их больше
семидесяти!). Все от рабочих. Подошел и, по его рассказу,»войти забоялся». Дома
жена, пятеро ребят. Тут его и увидел городском архитектор Голубков (папин одно-
классник по оренбургской гимназии). Он был еще подпольщиком коммунистом. Он
взял и подал заявление. Оно папу и спасло, т.к. арестовывали его люди не ташкент-
ские. Просидел он в подвале 16 дней, (Когда он пришел его попросили присесть, а
потом проводили в подвал). За эти дни многих из подписавшихся вызывали на до-
прос. Вызывали и мою мать, за день до того, как папу выпустили. Вышел с ним еще
мальчик лет пятнадцати, тоже случайно попавший сын старогородского полицмей-
стера Кагана. За него хлопотали жители старого города. Вернулись родители мои
домой и мама заболела. На нервной почве вместе с простудой обострился ревма-
тизм. И она уже до конца своей жизни, а умерла она в 1943 году, не могла ходить.
Еще в начале революции папу звали уехать из Ташкента. Саратовский городской
голова, с которым они вместе когда-то хлопотали об открытии университетов (каж-
дый для своего города) проезжая в Сибирь, звал ехать вместе. А начальник земле-
делия Булатов уговаривал эмигрировать, на что папа ужасно рассердился. Остался
в Ташкенте и оказался прав. Кстати, вспомнив про Саратовского городского голову,
хочу вернуться несколько назад. Мой отец, как я писала, добивался открытия уни-
верситета в Ташкенте и строительства железной дороги на Сибирь, которую считал
необходимой (прежде всего в связи со специализацией сельского хозяйства в Сред-
ней Азии). В 1910 году он был с докладами об этом в Петербурге. Университет царь
повелел открыть сначала в Саратове. А дорогу строить начали, но довели только до
ст. Бурное. В 1914 году строительство замерло.
Вот тогда, в 1910 году, отцу пришлось видеться со Столыпиным. И неожиданно он
узнал с родстве со стороны Молчановых (своей матери), о котором мы мало знали.
Окончив деловой разговор, Столыпин спросил у отца: «Ваша матушка урожденная
Молчанова? — Да. — А Молчановы родня Столыпиным. Прошу Вас завтра заехать ко
мне домой. Отец приехал в назначенное время. Столыпин ввел его в комнату с тем-
но-красными обоями и такими же занавесями. Комната была увешана портретами
Лермонтова, его рисунками и рукописями. «Вы знаете, что дочь сенатора Петра
Молчанова вышла замуж за. Столыпина (будущего сенатора), т.е. за брата бабушки
Лермонтова, Елизаветы Алексеевны Арсеньевой, урожденной Столыпиной. Таким
образом мы родственники», И Столыпин подарил моему отцу «в память о нашем
общем великом предке» свой большой портрет на блестящей бумаге. Портрет этот,
взятый со всеми бумагами при аресте отца в 1931 году (7 мая) к нам не вернулся.
Правда, когда отца моего освободили, предложили выбрать свои бумаги, семейные
письма и фотографии из общей кучи в подвале здания на углу ул. Ленинградской и
Алексеевского переулка. Но он мало успел своего выбрать: полутемно, был де-
кабрь, день пасмурный, снег с дождем, а на улице ждала его я. Вынес он два чемо-
данчика с письмами и фотографиями, один понес сам, другой — я.
С 1922 года с моими родителями поселился и жил до конца своей жизни (т.е. до
ноября 1930 года) дедушка Николай Петрович Остроумов. Жизнь была очень инте-
ресной. Приходили Ошанины — Лев Васильевич с женой Натальей Николаевной,
младшей из сестер Остроумовых. Папины друзья — Благовидов, Панков, Грамениц-
кий Д.С. и другие. К дедушке Остроумову приходила многие молодые ученые — Ум-
няков, Бетгер, Массон. Собирались родные. Кроме того, в 1927 и 1929 годах в Таш-
кент летом приезжал Бартольд. Обязательно каждую субботу он приходил к нам и
уходил в воскресенье вечером. Сидели и беседовали часто в саду. А еще Николай
Петрович всегда был окружен соседскими детьми, с которыми, бесплатно, конечно,
занимался грамматикой русского языка. В 1922 году, когда в Ташкенте работал Бул-
ганин, отец мой по его приглашению согласился стать консультантом по городскому
хозяйству. Два раза в неделю за ним присылали лошадь. Горсовет был в прежнем
здании Думы. Предлагали вернуться на административную работу в город, но папа
тогда уже увлекся научной работой и Университетом. Продолжалась нелегкая, но
интересная жизнь на Никифоровских землях. Николай Гурьевич читал лекции в Уни-
верситете, в двадцатых годах он преподавал также в Высшей военной школе восто-
коведения. Звание Красного профессора получил в 1926 году. Лекции по этногра-
фии, которые он читал на восточном факультете, не сохранились. Их не стеногра-
фировали. Готовясь к лекциям, отец их подолгу обдумывал, а конспекты писал крат-
кие, память у него была необыкновенная. Такой конспект-записку он доставал время
от времени из нагрудного кармана и пользовался им, как планом, (а позже, уже в
военные годы, когда не было бумаги, многие свои записи, в частности к лекциям по
географии, он делал на срезанных с газет краях и не сохранял их). Небольшое ко-
личестве таких листков, сохранившихся у меня, с записями отца я сдала в Госархив
УзССР уже в конце семидесятых годов.
7 мая 1931 года отец мой вернулся с заседания Госплана, где обсуждался вопрос
о Вахшстрое. Был он взволнован, т.к. по его словам, «дал бой» доказывая, что на-
чинать такую большую стройку, нужно построив сначала хорошие дороги. В ту же
ночь его арестовали. Арестовали также большую часть преподавательского состава
востфака. Через семь с половиной месяцев выпустили оправданного. Надо сказать,
что большую часть времени папа просидел с уголовниками, которые его уважали,
исполняли за него грязную работу. В тюрьме он читал лекции заключенным по исто-
рии и географии. Они с интересом слушали, а на прощание, когда его освободили
он подарили ему целую стопку детективных романов, которые читали сами. В раз-
ные дни осени 1931 года выпустили и остальных арестованных востоковедов. Но в
январе 1932 года всех их вызвали и объявили с ссылке. Папа получил три года
«вольной высылки». Во время заключения на допросах он держался твердо, отстаи-
вал честь своего имени. Место высылки предложили выбрать, исключая столицы.
Ферганскую долину и Таджикистан. Он выбрал Чимкент — и неудачно, В 1933-34 го-
дах там было голодно. А отец упросил привезти к нему жену, О. Н. Маллицкую, т.к.
привык к постоянному общению с ней. У папы с мамой была домработница, т.к. ма-
ма была больна. Эта девушка поехала в Чимкент вместе с мамой в вернулась с ни-
ми в Ташкент. Отец работал в Облводхозе в Каракультресте экономистом. Получа-
ли тогда хлебные карточки. Каждый месяц я ездила в Чимкент, возила продукты. Ка-
кие и сколько — горько вспомнить. Например, чемодан картошки, немного хлопкового
масла. В Ташкенте тоже было трудно, но я делила военный паек мужа и меняла ве-
щи на продукты (через старьевщика).
Но кончилось и это тяжелое время. 7 мая 1934 года, ровно через три года после
ареста, отца вызвали в ГПУ, куда он должен был являться каждую неделю, и объя-
вили, что он свободен. В тот же вечер он приехал в Ташкент. На один или два дня.
Позвал меня поехать на Куйлюк, посмотреть новый мост через Чирчик (его давняя
мечта). Потом поехал за мамой и за книгами (книги по списку пересылали ему «ма-
лой скоростью»). Вернулись они с мамой на грузовой машине. В степи цвели маки.
Они нарочно останавливались на отдых и завтрак. Ночевали в степи. Проснулись —
солнце встает, роса, степь сверкает. И отец и мать говорили, что это одно из лучших
воспоминаний в их жизни. Вернулись к себе на виноградник. Утеплили свою сторож-
ку, сделали еще комнатушку из сарая, позже туда перевезли рояль. И начался но-
вый период жизни — яркий, трудовой, с друзьями, музыкой, стихами. Домик стоял на
бугре, а виноградник остался маленький, так как участки уменьшали. Перед терра-
ской развели цветы. С горки были видны горы. Горы любили оба, любовались ими.
У папы был цейссовский бинокль, мама и без него видела. Папа вернулся в Универ-
ситет, был профессором географического факультета. Работал и в Таджикском учи-
тельском институте, который был в Ташкенте. Студенты — таджики ежегодно под-
брасывали ему «кар-хат», поздравление с первым снегом. Принявший письмо дол-
жен пригласить всех в гости. Зная этот обычай, отец ежегодно письмо брал, по тра-
диции его подавали выпускники. Приглашение откладывали до конца учебного года,
когда поспевали фрукты и можно было купаться в Кара-су. Гостей принимали на су-
пе под деревьями. Дня этого и студенты и мы ждали, как праздника. Было еще одно
трудное переживание.
В 1936 году в Ташкенте была перепрописка. Бывших арестованных не прописыва-
ли. Отца, конечно, звали в другие города, приезжали к нему звать в Самарканд и в
Алма-Ата. Но он из Ташкента не хотел уезжать. Я тогда обратилась с письмом к
Сталину и получила ответ за его подписью: «Соберите отзывы с мест работы Ваше-
го отца и пошлите заявление на ими Вышинского». На другой день я это сделала, а
через две недели пришел ответ-разрешение прописать. Кроме учебных заведений,
папа работал и в институте истории и этнографии. Всего семь лет прошло с 1934
года, когда Маллицкие вернулись из Чимкента, до начала войны. Но какие хорошие
это были годы! По выходным дням, особенно в теплое время года, собирались у них
родные и друзья (многие из них папины бывшие ученики по гимназии)
Г.Н.Черданцев, Л.В.Ошанин, А.В.Панков, Граменицкий Д.С. Зимой добраться к ним
было труднее и все равно они не были одиноки. И мама, по-прежнему, была участ-
ником всех интересных бесед, научных замыслов. В начале войны отец предложил
штабу САВО сделать описание физико-географических районов Средней Азии для
летчиков. Ему предоставили маленький открытый самолет, летали вдвоем с пило-
том. От оплаты отказался, просил считать работу вкладом своим для будущей по-
беды. Иногда за ним приезжали и он читал офицерам лекции. В 1943 году, 24 июня,
умерла моя мать. Время было трудное, она болела воспалением легких. С ее смер-
тью папа потерял значительную долю своей жизнерадостности.
Работать продолжал. Заканчивал капитальный труд «Динамика водных ресурсов
Средней Азии». Эту работу, основанную на точных цифрах и фактах и еще не опуб-
ликованную, он послал в Москву на соискание степени доктора наук. И работа эта
пропала. Позже след ее отыскался. Геолог Соседко прислал письмо папе, не зная,
что к тому времени он уже скончался. А я не предприняла серьезных шагов к розы-
ску. Дома оставался еще один машинописный экземпляр (в первой редакции).
Седьмого (ила даже 8-го) марта 1945 года объявили по радио, что Николаю Гурь-
евичу Маллицкому присвоена степень доктора наук без защиты диссертации. Вско-
ре прислали и документы.
В 1945 году Университет и Академия наук Узбекистана отметила пятидесятилетие
научной и педагогической деятельности Маллицкого. Торжественнее заседание
проходило в помещении, где Николай Гурьевич часто бывал и работал, в здании по
улице Абдуллы Тукаева,1, около площади Ленина. Зал был переполнен. Было очень
много адресов и телеграмм от научных учреждений, учебных заведений и других
организаций. После тяжелых лет войны, накануне победы, это был настоящий
праздник всей научной общественности Ташкента. Николаю Гурьевичу было при-
своено звание Заслуженного деятеля науки Узбекистана. И победа, общая радость,
новые силы.
Во время войны папа потерял двух сестер — Нину Гурьевну и Елену Гурьевну Мал-
лицких. Они обе были научными работниками. Первая — физиолог, вторая — сотруд-
ник Эрмитажа. Их вывезли из Ленинграда по «дороге жизни», но обе они умерли в
пути. Рассказали нам об этом их спутницы, которые, проезжая через Ташкент, за-
шли к нам..
Жизнь за городом после кончины мамы уже не имела прежнего смысла и папе
предложили квартиру в доме по улице Шахризябской. Во время войны там жили
эвакуированные ученые-ленинградцы, а весной 1945 года дом освободился. Папа
выбрал две небольшие комнаты. Свято место пусто не бывает. И сюда приходили
друзья, часто молодежь. Многие обращались с вопросами. Живя в городе папа стал
ходить в праздники на площадь Ленина. Ему присылали пропуск на военный парад.
Помню как первый раз, вернувшись с площади, он был радостно взволнован и мно-
гое вспоминал. Он бывал на парадах и до революции. Но вот в 1918 году, когда в
Ташкент вошли подразделения Красной Армии — усталые, в обмотках и шинелях
красноармейцы -папа шел долго за строем по улице и, вернувшись, так радовался:
«Во это уже настоящая Армия, которая защитит Родину. И наконец, в 1945 году он
увидел парад Советской Армии, победившей в Отечественной войне! И позже, в
праздничные дни он обязательно ходил на площадь. Бывал папа со мной или внуч-
ками в театре, на концертах, видел лучше фильмы в кино» Я единственная дочь у
Маллицких, очень они любили двух своих внучек, моих дочерей. Папа дождался ро-
ждения старшой правнучки в тоже успел ее очень полюбить.
Умер Николай Гурьевич 30 октября 1947 года от необратимого инфаркта, болел
всего несколько дней. Работал до конца жизни.
Историческую часть своей библиотеки он передал Академии еще сам. А после его
смерти оставшиеся книги, почти все его рукописи, в том числе машинописный эк-
земпляр «Динамики водных ресурсов Средней Азии» я передала Государственной
Публичной библиотеке им.Навои.
Николай Гурьевич мечтал о том, что будет издаваться энциклопедия Средней
Азии и собирал материалы. У него была 21 папка, по областям (вырезка из газет и
журналов, свои записи). Было три экземпляра Массальского «Туркестан», где все
поля были исписаны его рукой. Попросили сдать также адреса и письма, получен-
ные к юбилею. Все эти материалы хранились в отдельном шкафу. Позже меня по-
просили помочь разобрать некоторые записи (у папы был трудный почерк), И оказа-
лось, что в шкафу далеко не все, В частности «Туркестан» Массальского только
один экземпляр. А в 1973 году в библиотеке был пожар. Я была в отделе редких
книг, куда перенесли материалы отца, но почти ничего уже не могла найти. То, что у
меня осталось, я сдала в Госархив УзССР. Там сейчас в отделе личных фондов
есть архив Н.Г. Маллицкого.
Еще несколько слов с Николае Гурьевиче как человеке, как личности, о его харак-
тере и отношении к людям. Был он выше среднего роста, черты лица достаточно
крупные. Сильный, мускулистый. Походка легкая, все движения стремительные и
сильные, В молодости был кудрявым, но рано стал лысеть ото лба и все помним его
с венчиком темно-русых волос на висках и выдающемся затылке. Очков под ста-
рость не носил, а в молодости и в средние годы надевал во время работы. Пересе-
лившись в 1918 году за город, стал носить сапоги и потом всегда ходил в сапогах.
Глаза его были необыкновенные, темно-темно синие и радужная оболочка как бы с
мозаичным рисунком. Взгляд то внимательный, то сияющий. Но если сталкивался с
бесчестностью, то, бывало, так посмотрит на виноватого, что тот как будто и ростом
меньше сделается. Да около него и невозможно было подумать или сделать что-
нибудь дурное, такое влияние он оказывал на окружающих. Людям желал и делал
много добра, материально многим помогал, если видел нужду. Благодарности не
слушал, уходил, И нам говорил: «Хочешь помочь — пусть левая рука не знает, что
делает правая, И никогда не вспоминай об этом. Был отец мой рыцарем в самом
лучшем смысле. Особенно по отношению к старикам, женщинам, детям, а также в
отношении своей чести. С подчиненными держался, уважая их достоинство, а с на-
чальством — не роняя своего. Характер у Николая Гурьевича был чудесный, хотя, как
многие добрые люди, был он вспыльчив. Горячо пылко воспринимал окружающее —
природу, картины, музыку, литературу. Были у него любимые писатели и любимые
книги: поэзия Лермонтова (героем нашего времени он не увлекался), Пушкин, ко-
нечно, самый любимый. Любил пьесы Островского, Шекспира, романы Вальтера
Скотта, Диккенса, Записки Пиквикского клуба чуть ли на наизусть знал. Козьму Прут-
кова любил. Откроет в какой-нибудь из любимых книг нужную страницу, прочтет
вслух и хохочет заливисто (и мы с ним вместе). Многие стихи Пушкина и Лермонто-
ва знал наизусть.
Как бы не устал папа (например, придя пешком из города «на дачу») всегда вно-
сил в дом оживление и радость. Ребятишки со всей улицы встречали его: он нес для
них из города конфеты и пряники, и всех оделял. А потом еще и в ворота стучали,
кто не успел встретить. А то и повторно.
Как бывший редактор, Николай Гурьевич, обязательно, с большим интересом чи-
тал всегда газеты. В последние годы, уже на Шахризябской, часто газеты ему чита-
ли мы. И любимые книги читали. Между прочим, в эти годы перечитали Тургенева и
Гончарова (Фрегат Палладу он любил).
Так как папа говорил, что Земля вступает в новую геологическую эпоху — эпоху
вулканов и землетрясений я хочу приложить одно из его стихотворении, Этна. (Сти-
хи его также в архиве).
24 сентября 1973 года Президиум Узбекистанского Географического Общества и
географический факультет ТашГУ организовали и провели заседание, посвященное
столетию со дня рождения Н.Г. Маллицкого. Было оно уже в новом здании универ-
ситета. С докладами выступили О.Ю. Пославская, В.И.Рацек, а с воспоминаниями
И.А. Райкова, Х.Х.Хасанов и многие другие.
Членом Географического Общества Н.Г.Маллицкий был с его основания, в 1897
году. И занимал в нем ряд выборных должностей:
с 1899 г. по 1902 г. — ученый секретарь
с 1902 г. по 1906 г. — член правления
с 1906 г. по 1918 г. — заместитель председателя
с 1918 г — председатель.
До революции председателем считался генерал-губернатор, так что Маллицкий, будучи заместителем, фактически выполнял работу председателя.

Ссылку на источник (в формате PDF) прислала Зелина Искандерова. Как смог — вытащил из PDF в текст. Строки остались оборванными, с принудительным переносом. У кого есть время и желание «причесать» текст, убрать лишние переносы, пришлите, пожалуйста (без фотографий). Или можно оставить так. ЕС.