Дом, в котором мы жили История

А. Бедер

С большим интересом  познакомился с материалом «Страсти по моде» и приложенной к ней фотографии, на которой увидел дорогих мне дядю и его жену, а также профессора, у которого учился в далекие 1957-1962 гг. основам будущей профессии – геологии.

И такая меня обуяла ностальгия по давно ушедшим годам, что немедленно появилось желание поместить свой комментарий. Со всеми приведенными характеристиками моды той поры я целиком и полностью согласен. Но появилось желание слегка расширить тему, затронув вопрос,  как же люди жили и общались между собой в быту. 

С 1939 (с момента рождения) до 1963 года (получения кооперативной квартиры в 8 квартале Чиланзара)  я прожил во дворе дома почти в центре города, в районе ОДО –  на улице Лахути, дом 53, почти па пересечении её с улицей Шахризябской. Подобных домов в Ташкенте было несчетное множество, но тот дом, о котором пишу, знал по личному многолетнему опыту. 

В доме было 11 крошечных квартир, состоящих из 1-2 комнат. Первоначально, он принадлежал крупному врачу, который в связи с революционными событиями уехал за границу. Строение было перестроено и  передано в постоянное пользование жителям города.

Обстановка квартир полностью соответствовала тому, что приведено в статье «Страсти по моде». Да, наверное, в тех условиях ничего больше бы и не поместилось. В так называемой «спальне» моих родителей помещалось две железных кровати и крошечный шкаф для одежды, а в столовой, где жил я на небольшом диванчике, находились столовый  и письменный столы, и кроме того (что было крайним исключением) – пианино. Мама в молодости училась и окончила музыкальный техникум, но с музыкой дело не пошло, и она окончила текстильный институт и более 40 лет проработала в хлопковой промышленности. Меня тоже пытались приобщить к искусству, но как можно исполнять какие-то гаммы, когда друзья во дворе играют в казаки-разбойники или в ашички. Но инструмент все-таки сыграл свою положительную роль. Мой одноклассник Леня Агибалов, начиная с 6 класса, ежедневно по несколько часов занимался на нем и после службы в армии с отличием окончил московский институт имени Гнессина, став  композитором, исполнителем и преподавателем музыки.

Кроме перечисленного выше, в «моей» комнате находился деревянный резной буфет, который позднее доживал свой долгий век на балконе моей чиланзарской квартиры.
На письменном столе стоял радиоприемник СВД-9 (большой вертикальный ящик), который спецорганы вернули нам после окончания войны. Со временем он был заменён радиоприемником «Балтика».      
Отопление квартиры осуществлялось печкой «голландкой», которую топили ангренским  углем или саксаулом.
Относительно водопровода и туалета – все во дворе, что воспринималось как должное.
Национальный состав дома был более чем пестрым: 6 семей – русские, 2 – узбеки, по 1 – евреи, эстонцы и уйгуры. И что характерно, за те почти четверть века, которые я прожил в этом дворе – ни разу не был свидетелем ссор или склок между его жильцами.

Профессиональная принадлежность жильцов дома также была весьма разнообразной. Преобладали рабочие, в двух семьях были геологи, в одной – журналист и в одной – учитель младших классов. Особый интерес у нас мальчишек вызывали представители далекого дореволюционного прошлого, одинокие жители двух квартир. В одной из них жил бывший полковник царской армии, который после революции служил в штабе Туркестанского военного округа. Его увлечением на пенсии были лошади и ипподром. Другой заметной фигурой была настоящая княгиня, фамилия которой Ковалевская. Имя уже не помню. Это была одинокая, забытая всеми старушка.

Почти в каждой семье были дети, возраст которых почему-то отличался максимум на 2-3 года. Поскольку большинство родителей были постоянно на работе, общий контроль за малолетними «преступниками» осуществляла бабушка моего многолетнего сотоварища по жизни Эркина Исмаилова. Это был бдительный  «комендантский» контроль над нами и, возможно, поэтому никто из нас, в конечном счете, не пошел по кривой дорожке.

Мне довольно часто в жизни от ровесников, главным образом довоенного «производства» приходилось слышать выражение — «меня воспитала улица». Мы не многим отличались от последующих поколений, так же хулиганили и дрались. Но эти стычки, несмотря на их жесткий характер, были честными. Никогда не было случаев, когда несколько человек избивали одного. Позорным считалось бить лежачего. Нельзя было использовать в драке палку или камень. Смешно сказать, но это был один из вариантов приобретения будущими мужчинами чувства порядочности.
Еще об одном хочется вспомнить. Наше поколение, несмотря на все трудности военного времени, было гораздо спортивнее поколения 70-х и далее годов. В классе, в котором мне пришлось учиться (1947-1957 гг) практически все занимались каким-либо видом спорта, а некоторые 2-3-мя видами. И если не все становились чемпионами, то разрядные нормативы выполняли все. В моей школе № 3, находившейся на улице Шахрисябской, учились такие спортсмены, которых знали не только в республике, но и далеко за её пределами. Это Борис Гранаткин – многократный чемпион Узбекистана и СССР по боксу, Олег Моторин – защитник «Пахтакора» в годы наиболее яркого выступления  команды в первенстве Союза и еще многие другие. Спорт в те годы не был уделом избранных, и мы не стали как наши дети (особенно младшие) телеспортсменами.

Конец дому  произошел неожиданно и, как оказалось, краткосрочно. Это случилось ранним утром 26 апреля 1966 года. Учитывая расположение дома, он находился непосредственно в районе эпицентра землетрясения. Далее последовала жизнь в палаточных городках или у родственников, квартиры которых не пострадали от стихийного бедствия. Позднее всех постепенно обеспечили квартирами в разных районах города. И случилось так, что члены коллектива двора между собой больше не встречались.